Владимир Колычев - Пацаны, не стреляйте друг в друга
– Что, правда? – удивилась Нонна.
– А что тут такого? Ей даже шестнадцати нет...
– Ну и что? Я тоже в первый раз в пятнадцать попробовала, с однокурсником из профтеха. Ему самому пятнадцать лет было. Ерунда, не понравилось...
– И зачем ты мне это говоришь?
– Ну, чтобы ты не строил иллюзий насчет возраста... Девушки решительных мужчин любят, напористых. А ты, извини, нюни с Настей пускал... Распалил девку, женщиной заставил себя почувствовать, а не опробовал... Зачесалось у нее, а тут Антон... Ну, она и попробовала. С кем не бывает...
– Заткнись?
– Тю! Зачем же так грубо?
– Ересь какую-то несешь.
– Ересь не ересь, а Настя в городе осталась, с Антоном!
– В техникуме должны знать, где он живет...
Марк повернулся к Нонне спиной, решительно зашагал в сторону правления. Время уже позднее, но с председателем колхоза можно связаться по телефону, сослаться на служебную необходимость и попросить машину до города.
– Да погоди ты! – на ходу взяла его под руку Нонна. – Никто тебе не скажет, где Антон живет... Да и зачем тебе унижаться? В понедельник поедешь, когда она на занятиях будет. Тогда и спросишь у нее... Если она соврет, то глаза все равно выдадут...
Но уговорить его Нонна не смогла. Остановила Марка только машина, вернее, ее отсутствие. Председательский «УАЗ» находился в ремонте, а грузовик Марку никто бы не дал.
Он не верил в то, что сказала ему Нонна. Невозможно было поверить в то, что Настя его предала. Но все же на душе было тошно. А дома в шкафу стояла бутылка водки, и ноги сами понесли Марка к ней. Нонна увязалась было за ним, но он отвадил ее.
Нонна ушла, но спустя какое-то время вернулась, незаметно для хозяйки прошмыгнула на его половину дома.
– Какого черта? – старательно фокусируя на ней взгляд, грубо спросил Марк.
Он выпивал в одиночку и без закуски, поэтому чересчур быстро и глубоко захмелел.
– Водку пьянствуешь?
– Не твое дело.
– А бутылка-то уже пустая.
– Значит, хватит...
– Это голова твоя так думает, а душа продолжения просит.
Увы, но устами Нонны глаголила сама пьяная истина.
– Много ты знаешь.
– Много, – кивнула она. – Хочешь, бутылку достану? Только самогон. Но очень хороший...
Она не стала слушать его возражения. Ушла, а через четверть часа вернулась с литровой бутылью с чуть мутноватой жидкостью. И еще пирожков горячих принесла.
– Где взяла?
– Из дома. У отца особый рецепт очистки. Почти как водка...
Девушка не врала. Самогон действительно был хорош. Да еще и крепок. Он выпил одну стопку, вторую, зажевал пирожком.
Нонна составила ему компанию. Морщилась, плевалась, но пила. Со стороны могло показаться, что Марк принуждал ее к этому.
– Отец, значит, гонит? – уже едва ворочая языком, спросил он.
– Отец, – кивнула она.
– И аппарат у него есть?
– Есть.
– И зовут тебя Павлина.
– Почему Павлина?
– Потому что Морозова. Павлика Морозова знаешь? Так ты Павлина Морозова. Отца родного сдала... Ты как будто не знаешь, что самогонный аппарат – это статья.
– А-а, да, знаю... – Нонна испуганно захлопала глазами. – Но ты же не станешь сажать его в тюрьму.
– Не стану... Аппарат самогонный сажать не буду, а отца твоего... Может, и посажу...
– Не надо... Пожалуйста...
Неотрывно глядя на Марка, Нонна расстегнула одну пуговичку на блузке, вторую.
– Эй, ты что делаешь? – пьяно вытаращился на нее Панфилов.
– Не хочу, чтобы отец в тюрьму садился...
Она расстегнула и третью пуговичку, и четвертую.
– Лучше я лягу...
– Чего?
– С тобой лягу! Во искупление отцовских грехов...
– Я тебе сейчас лягу!.. Ты за кого меня держишь!
Он пытался остановить Нонну, но не смог. Да и в том состоянии, в котором он находился, не очень-то хотелось останавливать ее. Сначала она сняла блузку, затем все остальное...
Проснулся Марк ночью, от яркого света. Посреди комнаты стояла Настя и потрясенно смотрела на него. А он лежал в своей кровати, рядом, раскрывшись, спала полуголая Нонна...
– Вот ты какой! – с обличительным презрением воскликнула Настя.
И, повернувшись к нему спиной, бросилась вон из комнаты.
Марк наспех оделся, спотыкаясь, выскочил вслед за ней во двор, но ее и след простыл... Он схватился за голову, сел прямо на землю, качнулся из стороны в сторону, как китайский божок.
Голова чугунная, во рту смрадная засуха. Слишком много выпил он с вечера, слетел с болтов, потому и сдался Нонне на милость. И тут вдруг Настя, как внезапное и необъяснимое видение... А может, и не было ее. Может, померещилось ему спьяну.
Марк поднялся, подошел к калитке. Закрыта. Если бы Настя убегала, она бы не догадалась ее закрыть... Значит, не было ее...
Проснулся он поздно утром. Нонны уже не было. В комнате порядок, на столе, вместо остатков вчерашнего пиршества, стеклянная банка с цветами. Привет от Нонны... Черт бы ее побрал!
Марк встал, потирая виски вышел во двор. Там и столкнулся с Егоровной. Она смотрела на него с осуждением.
– Что ж ты блудство развел, Марк Илларионович! С одной девкой гуляешь, с другой спишь...
– Не было ничего, – недовольно буркнул он.
Егоровна свечку ему не держала, значит, есть шанс отвертеться.
– Как же не было. Видела я, как эта утром от тебя уходила. Сияла вся, как телка после случки...
– Ну вы и сказали, Алевтина Егоровна!
– Что видела, то и сказала... И Настю видела...
– Настю? – встрепенулся он.
– Да. Ночью она приходила, под утро. Я ей калитку отворяла... Догадываюсь, что она увидела. Как ошпаренная от тебя выскочила.
– Вы ничего не путаете?
– Это ты путаешь, парень. Сам путаешь, сам и запутался... Э-эх, такую девку на какую-то выдру поменял...
– Никого я не менял...
Теперь Марк точно знал, что Настя ему не померещилась. Ему ничего не оставалось делать, как явиться к ней с повинной.
Но вместо Насти к нему вышла ее мать.
Екатерина Михайловна смотрела на него, как дикая пчела на медведя, повадившегося воровать ее мед. И язык у нее как жало:
– Что ж ты вытворяешь, морда твоя окаянная?
Такого ожесточения с ее стороны он не ожидал. Ладно, если бы извергом его назвала, а то – морда!
– Эй, эй, вы коней-то попридержите!
– Ты о своих конях думай, паршивец! Настю испаскудил, до Нонны добрался!..
– Не трогал я Настю!
– А это ты на суде скажешь!
– На каком суде?
– А на том самом... Настя из-за тебя отравилась!
– Что?!!
– Таблеток наглоталась. Из-за тебя, паскудника!
– Где она?
– В больнице! Отец повез...
Марк думал не долго. Снова, так же как вчера, пошел в правление колхоза. Но не дошел. На пути ему попался знатный бедокур Васька Выров. На мотоцикле. Пьяный в дымину. Удивительно, что вообще подчинился его требованию остановиться.
– Что ж ты, дурень, делаешь? Разбиться хочешь?
Он согнал Ваську с мотоцикла, сам занял его место.
– В участке пока постоит, – сказал он, срывая машину с места.
Разумеется, в клуб он не поехал. Отправился в город, без шлема, прав и документов на мотоцикл. И как ни оправдывайся, в состоянии алкогольного опьянения. Вчерашний хмель так и не выветрился из головы...
До города он не доехал. Сам не свой от переживаний, как собака злой на самого себя, в какой-то момент он потерял ориентацию в пространстве и не смог вписаться в поворот. Мотоцикл вылетел с дороги, остановить он его не смог, и на полном ходу врезался в дерево...
Очнулся он не скоро. Через пять недель, в палате интенсивной терапии московского института, после выхода из коматозного состояния... А еще через месяц он узнал, что Настя умерла в районной больнице. Отравление димедролом с летальным исходом. Она покончила жизнь самоубийством, по его вине...
Глава пятая
На место происшествия Панфилов прибыл уже после того, как за дело взялась оперативно-следственная бригада из города. Гражданка Максютова не стала обращаться за помощью в поселковую милицию, сразу позвонила в РОВД, заявила об ограблении.
– Что ж так, не доверяете нам? – не скрывая своего недовольства, спросил Марк Илларионович.
Эта женщина оставила его в дураках. Равно как и районное начальство. Нет, чтобы поставить его в известность о событии до того, как бригада прибыла на место, так ему сообщили об ограблении только сейчас. И то в оскорбительно-предвзятом тоне. «Ну где этих участковых носит?»
– Что-что, простите? – вскинулась она.
И вперила в Панфилова уничижительный взгляд.
– Могли бы в участок позвонить... – с упреком сказал он.
– Я не поняла, вы чем-то недовольны? – презрительно скривилась Максютова.
Отчего кожа на ее лбу стала похожа на гофрированный картон. Удивительно, но это ее не портило. Слишком хороша она была, чтобы ее могла испортить такая мелочь. Тем более что лоб наполовину был прикрыт изящной черной стрейч-лентой.
