Татьяна Полякова - Бочка но-шпы и ложка яда
— Извините, нам пора…
— Да-да, мы понимаем, — вновь затараторила дама. — Мы только заскочим к Бореньке, а потом к вам. Мы всегда его навещаем. Какая утрата для русской литературы, — всхлипнула она и извлекла из рукава мятый носовой платок. Хоботов тоже всхлипнул и посмотрел на меня с душевной мукой.
— Мы осиротели, — сказал он.
— Мы тоже, — совершенно серьезно ответила Софья. — Будет о чем поговорить вечером.
Хоботовы потрусили к могиле, трогательно поддерживая друг друга, а мы устроились в машине.
— Будут денег просить, не давай, — хмуро бросила Софья, поворачивая ключ зажигания. — Откуда взялся этот друг? — спросила она. Вопрос был риторический, но я ответила:
— Понятия не имею.
— Физиономия прескверная, рыльце остренькое, глазки злые, и весь какой-то скользкий. Очень похож на шантажиста.
— Только этого не хватало, — поморщилась я.
* * *Как только мы подъехали к дому, на пороге появилась Наталья и радостно сообщила:
— Макс приехал. Ушел купаться. С полчаса как ушел. — Тут Наталья перешла на шепот:
— Серова тоже приехала. Пьет кофе на веранде. Думаю, Макс от нее сбежал. Прибыла в десять утра. Я сказала, вы в церкви, она отдохнула в своей прежней комнате.
— Поднимемся на веранду, надо поздороваться с Серовой, — со вздохом заметила я. Софья сочувственно кивнула, мол, ничего не поделаешь.
Вдвоем мы поднялись на второй этаж, дверь на веранду была распахнута, и я увидела Валентину Николаевну. Она сидела в плетеном кресле спиной ко мне. На ней был черный деловой костюм и рыжие мокасины, Валентина Николаевна называла это своим стилем.
Когда-то Серова училась вместе с моим мужем в Литературном институте. Слава пришла к ней гораздо раньше, чем к Артемьеву. Она писала сентиментальные романы, именовала себя прозаиком и, в общем-то, была вполне симпатичным человеком, если бы не одно, точнее, два обстоятельства. Кто-то когда-то сказал ей, что она красавица, и она в это свято поверила. Потом поверила, что она — серьезный писатель, и вела себя соответственно. Сейчас она уверенно приближалась к пятидесяти, располнела, сделала неудачную пластическую операцию и выглядела старше своих лет. Но она вроде бы этого не замечала, а ей никто не намекнул, и дама продолжала изображать роковую красавицу, томно поводила плечами, смотрела со значением, а говорила так, точно оставляла завещание потомкам.
С моим мужем они как будто дружили. Кажется, он ею искренне восхищался, она проявляла сдержанность в оценке его произведений, но неизменно подчеркивала, что уважает его как человека В литературных кругах такая терпимость — большая редкость, так что они, скорее всего, действительно испытывали друг к другу симпатию.
— Добрый день, — радостно сказала я.
Валентина повернулась и послала мне улыбку.
— Ларочка, — сказала она нараспев, протягивая мне руку с таким видом, точно всерьез рассчитывала, что я примусь лобызать ее. Руку я пожала, а Валентину поцеловала в щеку, она сделала вид, что тоже меня целует. Мы были на «ты», но она всегда разговаривала со мной так, точно я несмышленое дитя или дурочка.
Подозреваю, что она считала меня совершенно никчемным созданием, которому повезло отхватить в мужья известного человека.
— Как твои дела? Выглядишь прекрасно, — заметила она с легким недовольством.
— Какие у меня дела? — пожала я плечами. — Пытаюсь меньше думать о своей утрате.
Софья устроилась в кресле за спиной Серовой и оттуда строила мне рожи. Валентина Николаевна к ней относилась как к прислуге и обращала на нее внимание только в случае крайней нужды.
— Как я тебе сочувствую Замену Борису будет найти непросто. — Кажется, она не сомневалась, что меня только это и заботит.
Сама Валентина вдовела уже шесть лет и даже из этого события умудрилась сделать шоу. Во всех своих интервью она неизменно подчеркивала, что до конца жизни останется верна своей любви и светлой памяти мужа. Скорее всего, подходящих кандидатов в мужья у нее просто не было. Покойный Серов, вечный прапорщик, которого она упорно именовала майором, скончался от белой горячки. Ничего предосудительного я в этом не находила, коли уж два моих супруга скончались от той же хворобы, но Валентина, как видно, придерживалась иного мнения.
Она предпочитала именовать горячку инсультом.
Детей у них не было, и в последние годы в речах Валентины Николаевны появились сентиментальные ноты. Она стала помогать двум детским домам и вроде бы даже собиралась усыновить ребенка. Я считала это болтовней досужих журналистов, но, вне всякого сомнения, приближение старости Валентину Николаевну печалило, она писала все меньше и меньше, а говорила все больше и больше.
— Как дети? — ласково поинтересовалась она.
— Макса скоро увидишь, Кристина еще не приехала.
— У нее, кажется, появился поклонник?
— Да. С ним ты тоже познакомишься, — заверила я.
— Надеюсь, девочке повезло и она встретила приличного молодого человека, — не без яда заметила Валентина. — А ее мать приедет?
— Разумеется, — с ноткой удивления в голосе отозвалась я. — Не возражаешь, если я тебя ненадолго покину? Хотелось бы привести себя в порядок перед обедом.
— Да-да, конечно. Занимайся своими делами, — кивнула она. — Если ты не против, я бы осталась на несколько дней.
— Конечно, не против, — удивилась я.
— Ты разобрала бумаги Бориса? — вкрадчиво поинтересовалась Валентина.
— Я думала заняться этим после годины, — вздохнула я с постной миной.
— Я могла бы предложить свою помощь, — улыбнулась Валентина. Улыбалась она всегда так, точно кто-то ей растягивал рот до ушей, выражение ее лица при этом становилось злобно-страдальческим.
Она поспешно отвела взгляд, а Софья многозначительно подняла брови. Гадай теперь, с чего вдруг такая милость.
— Что ты, — запротестовала я, — разве я могу злоупотреблять твоей добротой. Спасибо, но об этом не может быть и речи. — Одна мысль, что Серова задержится здесь более чем на пару дней, приводила меня в ужас.
— Если честно, я хотела тебя просить об этом. — Слово «просить» она выделила и вздохнула с видом императрицы в изгнании. Хотелось пасть ей в ноги и завопить: «Что вы, матушка». Но от этой затеи я воздержалась, справедливо полагая, что Валентина воспримет сие как издевку.
— Я не понимаю, — заметила я и даже нахмурилась, демонстрируя работу мысли.
— Я хочу… — Валентина покосилась на Софью, та точно приросла к стулу. Сообразив, что покидать веранду она не собирается, Валентина поморщилась и неохотно продолжила:
— Я хочу написать книгу о Борисе.
— Ты хочешь написать его биографию? — не поверила я. С моей точки зрения, такое могло прийти в голову только сумасшедшему. То есть я сама собиралась нанять кого-нибудь, чтобы он или она запечатлели жизнь супруга для потомков. Софья даже уверяла, что мы вполне справимся своими силами, чтобы не выбрасывать деньги на ветер. И тут вдруг это нелепое предложение.
— Да, — кивнула она с таким видом, точно не верила самой себе. — Я подумала, что это мой долг.
В конце концов, мы столько лет были друзьями.
— Если честно, я уже договорилась с одним молодым человеком… — пробубнила я.
— Какой-нибудь непризнанный гений? — презрительно хмыкнула Валентина. — Твой муж заслуживает большего. Я хочу создать его романизированную биографию. Что-то вроде того, что делал Андре Моруа. Ты читала его книгу о Бальзаке?
— Разумеется.
— Тогда ты понимаешь. Уверена, это отличная идея. При хорошей рекламе книга разойдется мгновенно.
— Не сомневаюсь.
— Значит, договорились.
— Да-да, — кивнула я, торопясь покинуть веранду. Софья выскользнула следом.
— Как думаешь, она спятила? — шепотом спросила я, удалившись на приличное расстояние от веранды. — Чем мой муж так уж интересен?
— Я думаю, что дела у нашей знаменитости совсем плохи. Последняя книга вышла год назад. Бред сивой кобылы.
— Я не читала.
— Тебе повезло. С сюжетом у нее всегда были проблемы, ничегошеньки оригинального не в состоянии придумать. А теперь фантазия, похоже, и вовсе накрылась медным тазом. Ее начали забывать, вот она и решила…
— Хорошо, если так. Пусть роется на здоровье в старом хламе.
— Ага. Может, пока она будет рыться, махнем куда-нибудь на отдых? Не поверишь, так иногда хочется придушить этого гения в мокасинах.
— Софья, надо быть добрее к людям, — наставительно изрекла я.
* * *Приняв ванну, торопливо и оттого без особого удовольствия, я вернулась на веранду, напомнив себе, что обязана быть гостеприимной хозяйкой. На душе было тревожно. Я была не в состоянии докопаться до причины своей тревоги: то ли на меня так повлияло происшествие с Сусанной, то ли ее россказни, то ли письмо с угрозами.
Письма с угрозами приходили уже не первый раз, я на них особого внимания не обращала, но теперь и это глупое письмо вызвало раздражение и беспокойство.
