Георгий Вайнер - На темной стороне Луны
Генерал достал сигареты, закурил. Он по-прежнему молча игнорировал присутствие Туры, и это придавало Назраткулову смелости:
— А заодно и об укрытых преступлениях… — Преступление в «Чиройли» давало возможность одним махом списать все долги, полностью очиститься.
Говоря, Назраткулов ни на миг не отрывал преданный взгляд от генерала: в любую минуту Эргашев мог сразу и резко поставить его на место. Но сейчас, похоже, генерал поддерживал игру.
«Необходимо срочно найти виновного, — определил Халматов для себя смысл происходящего. — Не преступника, а виноватого. Опередить министерство, доложить: „Виновный наказан“. Похоже, на этот раз им буду я. И, видимо, накажут меня круто… Тогда руководству можно будет просто поставить на вид… Или — указать…»
— В области не регистрируется каждый третий угон скота, каждая четвертая кража, — снова начал Назраткулов.
— Кража краже рознь… — осадил Эргашев. — В колхозе Кирова волки десять овец задрали. А считалось — похищено!
— Я не об этих случаях, Абдулхай Эргашевич, — тихо заметил Назраткулов.
Все отлично знали, о чем идет речь. Все области искусственно регулировали раскрываемость преступлений. Мубекская держала постоянно 100 процентов. Ниже Эргашев уже не имел права ее опустить. Поэтому в учет ставили только раскрытые преступления, по которым преступник с самого начала был известен. В конце каждого месяца начальник информационного центра вместе с генералом решал, какие преступления перенести на следующий месяц, в расчете на то, что за это время они будут раскрыты, какие под любым предлогом прекратить, соединить с другими делами.
Казалось, Назраткулов исчерпал лимит внутриведомственной самокритики, генерал уже отметил предел, но Назраткулов понимал, что случай, представившийся ему, в своем роде единственный: «накатывая бочку» на Туру, он спасает генерала, управление, себя, и продолжал испуганно, но упрямо напирать:
— В колхозе Орджоникидзе, товарищ генерал, в феврале обворовали квартиру бригадира. Об этом упомянули и на активе…
— Разве? — не моргнув глазом, хмуро удивился начальник управления. — Мне об этом ничего не известно.
За дверью послышались шаги.
— Я нужен? — спросил Халматов у генерала. — Мне надо идти делом заниматься…
Эргашев не ответил. И ни разу не взглянул на него. Тура положил на стол составленный наспех список неотложных мероприятий, пошел к дверям.
На выходе он едва не столкнулся с кулинарным шествием.
В развевающейся белоснежной одежде, повар, похожий на индийского раджу, приближался к кабинету, держа высоко над головой поднос с натуральными шашлыками на ребрышках, свежими ароматными лепешками и только что нарезанным луком. Повар плыл в облаке острого пряного аромата. Его сопровождал маленький невзрачный человек с подносом, уставленным чайным сервизом. Третьим, в костюме, при галстуке, просительно улыбаясь, шел директор «Чиройли».
Из газет:
«Есть пятилетний!
Коллектив Мубекской торгово-закупочной базы облпотребсоюза — директор М. X. Мирсаидов — досрочно выполнил пятилетний план оптового товарооборота. С начала десятой пятилетки реализовано товаров на 297279 тысяч рублей, что составляет 100, 5 процента к плану…»
Милицейские машины по-прежнему стояли двумя шпалерами по обе стороны шоссе. Пока начальник управления оставался на месте происшествия, никто не имел права уехать без разрешения. В любую минуту генерал мог появиться под навесом — неулыбчивый, закрытый, в насвозь просоленном кителе, глянуть из-под набрякших тяжелых век пронзительным взглядом степняка, мгновенно обнаружить отсутствующего и поманить того, кто потребовался.
Офицеры боялись его, но не обижались. Уважали. И привыкли.
Любой из них руководил бы так же, стань он завтра во главе управления Так же чувствовал себя Отцом, Аксакалом. Так же — пальцем или коротким кивком — подзывал к себе младших. И генерал Эргашев, когда был он младшим, подбегал так же резво, как любой другой, — костлявый, копчено-смуглый, в запыленных сапогах на коротких, чуточку кривых ногах наездника…
— Ну-ка скажи, Алишер, что первым-наперво должен был сделать убийца? — спросил Тура молодого опера.
Алишер пожал плечами:
— Покинуть трассу. Здесь его легче ловить…
— И я так полагаю. Но еще раньше ему необходимо срочно избавиться от пистолета. — кивнул. — Если он поехал к северу, впереди у него два оросительных магистральных канала. Далеко отходить от шоссе убийца не станет. Бросит в канал пистолет прямо с дороги. Если не выбросил здесь, в пруду. Возьми на себя. И пруд, и оба канала. Вместе с экспертом-криминалистом. Доставьте электромагнит и займитесь. Пошарьте в воде.
— Да, устоз.
— Что у Какаджана? В курсе?
— Свидетель-кокандец видел «Жигуль»-шестерку синего цвета. Рядом с «Москвичом» Пака, под деревом.
— Что еще запомним?
— Номер не мубекский. Кокандец обратил внимание. Когда он уезжал, «Жигуль» оставался у «Чиройли».
— Где этот свидетель?
— В Фархаде. Когда перекрыли дороги, там всех опрашивали, кто проезжал Мубек. Следователям сообщили…
— Тура Халматович! — Тура обернулся. Какаджан бежал к нему по мосткам. — Сейчас передали из Мубека — личность убитого установлена. Артыков Сабирджон, двадцать три года. Судим за сопротивление представителю власти, кражу и грабеж, освободился в прошлом месяце…
— А что про Андрея?
— Молчат. На восемнадцать тридцать состояние было критическое.
«Сабирджон Артыков… Я что-то слышал о нем, — подумал Тура. — Но в связи с чем? От кого?»
— Установили по пальцам?
— Да. Информационный центр дал установочные данные. Прописан в Мубеке, Пушкина, 5.
— Начальник управления знает?
— Сейчас ему как раз докладывают… Вон он!
Генерал Эргашев уже стоял у входа, пристально вглядываясь в подчиненных. Каждый по-разному вел себя в его отсутствие, но, как только он появлялся, незримый затейник кричал «замри!» — и все дружно тянули руки по швам. Эргашев нашел глазами Туру, прищурился:
— Халматов! Поедешь со мной!
Из газет:
«Отдых олимпийцев
Вчера в культурном центре Олимпийской деревни состоялся большой концерт мастеров искусств Москвы «На старт вызываются искусство и спорт». В огромном зале на 1200 мест собрались новоселы — члены первых национальных спортивных делегаций, прибывших на Олимпиаду.
Перед собравшимися выступили солистка ГАБТа СССР, народная артистка РСФСР Т. Синявская, широко известный за рубежом вокально-инструментальный ансамбль «Песняры» и другие коллективы.
Этим концертом открылась театрально-концертная программа для жителей Олимпийской деревни…»
Возвращавшийся в Мубек караван милицейских машин шел быстро. Впереди, судорожно колыхая проблесковыми фонарями, завывая сиреной, мчался «Жигуль» — «чистильщик». Ни один лихач, так же спешащий в Мубек, не рискнул обогнать патрульный мотоцикл ГАИ, замыкавший колонну, и обреченно пристраивался сзади. Так и двигались — гигантской, растянувшейся на сотни метров разноцветной ревущей лентой.
Генерал молчал, утомленно-привольно раскинувшись на заднем сиденье, иногда ненадолго задремывал. Халматов сидел впереди, рядом с шофером.
Приемник доверительно-задушевно шептал:
«Французские журналисты не могут сегодня молчать о том, что сделано в нашей стране для проведения всемирного праздника спорта. Они сообщают, что в центре Москвы покрашены дома, что в столице высажено 100 тысяч Деревьев, создано 50 садов, что зеленью покрыта теперь треть площади города. Москвичи, замечает парижская пресса, гордятся обновленным городом, Олимпийской деревней, новыми стадионами, сверхсовременным аэропортом, ресторанами, кафе и 25-этажной гостиницей «Космос», построенной при содействии французов… »
Тура был весь собран.
Зная хорошо Эргашева, он не сомневался в том, что генерал не просто так посадил его с собой в машину. Интересно, начнет серьезный разговор прямо здесь или перенесет в кабинет, на ночь?..
Эргашев работал ночью. То есть днем он тоже работал. Но настоящее его время двигалось в поздние ночные часы. Естественно, из-за этого не уезжал домой ни один из начальников отделов — ни в управлении, ни в районах — по всей области.
При всем этом служить с генералом было просто — следовало только соблюдать безукоризненно его кодекс поведения для подчиненных. Подчиненные назывались красиво — «мой сотрудник».
«Мой сотрудник помнит и выполняет беспрекословно все, даже отданные мимоходом, распоряжения.
Мой сотрудник всегда доводит до конца начатое. Он ведет себя скромно. Не возражает, не спорит, не выступает.
Мой сотрудник предан делу и мне беспредельно.
Мой сотрудник не берет взяток.
Мой сотрудник не задает ненужных вопросов.
