Виктория Платова - Куколка для монстра
Господи, Лещ, что за пафос, ты все-таки безнадежно ушиблен своим дрянным телевидением…
– Но Зоя… Зоя сказала мне… Она всегда была откровенна. Она сказала, что никакой огласки не нужно. Что это чисто коммерческое предприятие. Что одна ампула препарата стоит около тридцати тысяч долларов…
Тридцать тысяч долларов! Я даже присвистнула. Тридцать тысяч долларов, в неделю нужно как минимум три ампулы. В результате несложных арифметических подсчетов получаем девяносто. Девяносто в неделю и триста шестьдесят в месяц. Сумма кругленькая, это тебе не с понравившейся телкой раздавить одноразовую бутылочку винца.., за пять кусков… А если он принимает препарат полтора года? Господи, даже голова кружится от такой суммы… Лещ, конечно, богатый человек, но и он не шейх Брунея… Или в силу братско-сестринской привязанности Лещу скостили часть суммы?
Лещ как будто читал мои мысли.
– За вторую ампулу мне пришлось заплатить вдвое больше, с учетом первой. Я передал деньги самому Владлену. Это был единственный раз, когда я увидел его. Потом мы общались только через Зою.
– Почему? Ты даже не попытался стать другом своего спасителя? У тебя ведь все друзья – выдающиеся… А этот парень, наверное, был самым выдающимся из всех.
– Да, выдающимся… Он гений, Анна. Но, если бы я мог, я бы убил его.
Звучит вполне искренне, час от часу не легче.
– Своего спасителя? Звучит не очень-то благородно, ты не находишь?
– Да… Да… Он сделал меня подонком. Он сделал меня рабом этого своего средства. Он связал меня этой своей коммерческой тайной. Я подозреваю, что являюсь не единственным его клиентом. Я так и не смог, не сумел предать создание альфафэтапротеина огласке. Это было единственное условие Владлена. Это – и еще деньги. Листок из тетрадки в клеточку с номером счета в одном из банков в Берне. А ведь даже упоминание о разработке этого препарата могло бы стать настоящей сенсацией… Я уж молчу о гражданском долге.
Гражданский долг ты оценил в тридцать тысяч за ампулу, ай да Лещарик!
– Но у меня было единственное оправдание: я не мог бросить дела. Дела, в котором заключается смысл моей жизни. Я не мог бросить людей, которые доверились мне… Я уже объяснял тебе… – тут Лещ снова стал путаться в словах. – Этот Владлен. Он представляет собой редкостно концентрированный тип подлеца. Но он гениален. И его изобретение гениально. Я принимаю препарат полтора года. Весь курс был рассчитан на три. Но теперь появились обнадеживающие данные. Еще полгода – и я буду полностью здоров. Ты понимаешь? Кончится этот кошмар.
– Бедный мой… – Это прозвучало формально обтекаемо, но ничего другого мне на ум не пришло, нужно тренироваться в реакциях, Анна, иначе мозги, выпестованные Лапицким, вполне могут превратиться в гашеную известь.
– А когда он кончится, ты останешься со мной? – От напряжения на лбу Леща вздулись вены. Не так-то ты и красив, друг мой.
– Да, – наконец сказала я.
– Это просто сумасшествие какое-то, наваждение… Я совсем не знаю тебя… Но я хочу, чтобы ты осталась со мной навсегда.
– Да, – не очень-то я разнообразна в ответах, но писчего другого он сейчас не примет, измочаленный признаниями Лещ.
…Он успокоился только в моих объятьях и через десять минут уже спал: здоровая реакция здорового мужчины на сложившуюся ситуацию.
Стоп-стоп, Анна, он не здоров, он болен. Лучшего подарка для тебя и капитана и придумать невозможно. Пока он спит, у тебя есть время все обдумать. Запах земли все еще мешал мне, и, чтобы избавиться от него, я молча высвободилась от объятий спящего, такого далекого от меня мужчины, встала и подошла к широкой панели окна. Москва действительно великолепна, жаль, что я не помню ее по прошлой жизни. Город, лежащий у ног, это выглядит почти символично, добро пожаловать, Анна!.. Стоит все-таки подсчитать, сколько же денег потратил на лечение господин Меньших. Но подсчитывать не хотелось, пусть лучше этим займутся ретивые аналитики Лапицкого. Что-то другое смутно беспокоило меня: что-то, что я уже когда-то слышала и выбросила в чулан задней стенки черепа за ненадобностью. А спустя несколько минут я уже знала причину беспокойства: название препарата – альфафэтапротеин. Я слышала его, только вот где и когда? Оно было упомянуто вскользь и совсем не связано со мной.
Мои размышления прервал телефонный звонок. Я поморщилась: от этих звонков невозможно отделаться, другая сторона успеха и популярности, ничего не поделаешь. Но будить Леща не понадобилось, он и сам чутко отреагировал на звонок. Взяв трубку, он притянул меня к себе и поцеловал в затылок.
– Доброе утро, ты чертовски хороша, – прошептал он мне и тут же рявкнул в мембрану:
– Нет, Костяпыч, это не тебе, и не надейся. Ну, что еще произошло?..
* * *Я старалась не прислушиваться к разговору, но из отрывистых реплик поняла, что случилось что-то непредвиденное, что-то требующее немедленного отъезда Леща из Москвы. Птичка решила упорхнуть, ехидно подумала я, вернее, рыбка решила уплыть, чиркнуть скользкими мужественными плавниками по илистому дну…
Так оно и оказалось: его собкор по Средней Азии влип в неприятную историю с наркотиками и сейчас куковал в каком-то глинобитном СИЗО на окраине узбекского городишки Шахрисабза. Лещ сообщил мне об этом с плохо скрываемой яростью: «Ах ты, сукин сын, ах ты, гад ползучий, надрать бы тебе узкую восточную задницу за такие дела… А ведь я его из дерьма вытащил, мальчишку, когда он подыхал в Оше в конце восьмидесятых и интеллигентные лощеные киргизы собирались приспособить его язык под «колумбийский галстук». Теперь разбирайся со всей этой падалью…»
– Ты ведь можешь не лететь туда, – участливо сказала я, моля всех падших ангелов сразу, чтобы Лещ убрался из Москвы. Что делать с ним и с его внезапно вспыхнувшей ко мне страстью сейчас, когда я добилась своего, я не знала.
– Нет, – Лещ снова притянул мою голову, – я обязан лететь. Это мой человек, а за своих людей, будь они уроды, последние скоты или наркодилеры в потертых кожаных куртках, я глотку перегрызу.
– Ну что ж, милый (сведенные к переносице брови выражают сдержанное неудовольствие), если нужно ехать (опущенные уголки губ выражают сдержанную печаль), тогда, конечно, поезжай, (опущенные ресницы выражают уже ничем не сдерживаемое чувство)… Я только помогу тебе собраться.
Он сделал еще несколько звонков, ловко бросив на кнопки трубки еще не вымытые с ночи пальцы, деловито поинтересовался о рейсе, о машине в аэропорт. Он снова стал прежним, уверенным в себе владельцем крупной телекомпании. Телекомпании, странно напоминающей мафиозный клан, где посвященные целуют руку крестному отцу.
– Постараюсь вернуться завтра, – сказал Лещ на прощание. – На большее, боюсь, меня не хватит.
– Не хватит? – переспросила я, хотя уже знала, что он имеет в виду.
– Хочу тебя видеть. И заранее скучаю. Я оставлю тебе свой сотовый.
– Зачем?
– Хочу, чтобы ты всегда была рядом, если мне придет в голову с тобой связаться. А мне обязательно придет это в голову.
Перед самым выходом он бросил тоскливый взгляд на пустые миски Старика, а потом решительно сгреб их и прихватил с собой. Выбросит на помойку, не иначе. Ничего не поделаешь, я ошиблась: если с физической болью он как-то научился справляться, то душевная вызывает в нем такое чувство отторжения, что он никогда не будет мириться с ней, вычеркнет из списка дел на сегодня, только и всего. Теперь этот человек был мне ясен до конца. И как только за Лещом захлопнулась дверь, я сразу же выкинула его из головы.
Альфафэтапротеин – вот что меня волновало по-настоящему. Это по-дурацки длинное название гвоздем засело в моем мозгу и ни на секунду не отпускало. Я где-то слышала его, я уловила это химическое сочетание букв у самой кромки сознания… Может быть, еще в клинике?.. Последние два месяца я и думать забыла о ней, новая жизнь так увлекла меня, что пребывание там, полная беспомощность, стираный халат и амнезия казались постыдной тайной. Чтобы хоть как-то избавиться от всех этих навязчивых мыслей, я сняла трубку и набрала номер Лапицкого. Это был один из телефонов, который он дал мне в последнюю нашу встречу на Тверской. Только бы он оказался на месте, не объяснять же все его мальчикам…
Мне повезло. Лапицкий сам снял трубку.
– У меня для тебя новости, – с ходу начала я.
– У меня тоже, – не остался в долгу капитан.
– Это касается нашего друга, – уточнила я. – А у тебя?
– Ты умница, – Костик нашел нужным похвалить меня вот так, с ходу. Значит, моя подача в дальний угол поля удалась. – Ты просто умница.
– Это и есть твои новости? – Мне неожиданно стало весело.
– Почти. У нашего друга есть подруга. А у подруги есть хвост. И этот хвост мы сейчас собираемся прищемить.
