Предчувствие смуты - Яроцкий Борис Михайлович
— Не насолила, а оставила с носом, — сказал капитан. — Их лазутчики больше месяца ждали момента, когда на переднем крае покажется русский генерал, главный комендант Чечни. Масхадов поклялся Аллахом и памятью правоверных предков, что в ближайшее время этот хитрый русский начальник будет ликвидирован.
— Там, видимо, было что-то личное, — высказал свою догадку врач.
— Семейное! Поймали его родственника. А Масхадов — сразу ультиматум: отпускай, комендант, иначе тебе голову отрежем.
К угрозам Масхадова комендант остался равнодушен, в переговоры не вступил, отправил родственника по этапу, туда, где отбывали срок матерые уголовники. Среди них нашлись и те, кто в свое время пострадал от Масхадова. Вот они над его родственником и устроили самосуд. Не помогла даже клятва Аллаху. Но, главное, спонсоры отказали Масхадову в очередном транше. И это его взбесило окончательно.
Была надежда на московскую диаспору, но там уже поняли, что никакой самостоятельной Ичкерии не получится… Много льется русской крови, не меньше и чеченской…
— Мне знакомо упрямство Масхадова, — признался дежурный врач. — Я когда-то с ним служил в одной дивизии. Если ему чем-то не нравился подчиненный, он его преследовал, пока беднягу не переводили в другую часть. Масхадов и земляков не очень жаловал. Хотя надо отдать ему должное — он не преследовал мусульман. По гарнизону ходили слухи, что подполковник Масхадов тайно совершает намазы; переодевшись, ездит за сотню километров в облюбованную им мечеть.
— И об этом не знало командование?
— Может, и не знало, — сказал капитан. — За своими офицерами в своей стране слежка не велась.
Врач усомнился:
— Мне что-то не верится. Ведь он был членом партии, выступал на собраниях, произносил правильные речи, своевременно платил членские взносы.
Капитан Замойченко, выслушав доказательства в пользу добропорядочности бывшего советского командира Масхадова, чуть ли не расхохотался. Со своей стороны заметил:
— Недавно на Украине проходили выборы. Избирали президента. Две самые крупные партии выставили своих кандидатов. Одного кандидата поддерживало большинство избирателей Восточной Украины, второго — большинство Западной. Ведь Украина все еще расколота по этническому признаку — по существу, это два народа со своей сложной историей. Не успели они сблизиться, сродниться — их опять заставили враждовать. На какое-то время помаранчевый цвет стал ядовитым. И вот этот яд расползается на всю Украину. И не исключено, мы будем врагами…
— Но это не яд! — горячо возразил доктор.
— А что же, по-вашему?
— Дурость.
— Если дурость практикуется на государственном уровне, она ядовита, — твердил капитан. — Вот вам свежий пример из украинских президентских выборов. На Украине один очень богатый капиталист, не афишируя себя, в равной степени финансировал обоих кандидатов.
— И этого избиратели не заметили?
— Нынешний избиратель ленив, со своим протестом всегда опаздывает. Народ узнал потом, когда выборы уже состоялись.
— Кто-то незаметно для наивных чеченцев финансирует и Масхадова, — высказал свое предположение дежурный врач и тут же спросил: — А финансирует кто? Ближневосточные шейхи? Или Америка?..
Врач не ответил, а капитан промолчал. Не стали уточнять.
— Когда я был при погонах, — после длинной паузы отозвался врач, — в госпитале чего только не наслушался!
— А в больнице? — допытывался капитан. — Русский человек, неважно, при погонах он или без погон, всегда помнит о своем предназначении.
— А если не помнит или не желает помнить? В России непомнящих уже не один миллион. Память им отбивают водка и наркотики.
Подполковник понимал, что капитан — грамотный специалист, но все еще в плену армейских стереотипов. И это его абстрактное предназначение никого за душу не тронет. Поэтому, считал он, — лучше и не внедряться в дебри большой политики, — все равно ее делают не в госпитале и не в больнице. А если кто-то решится критиковать, то надо иметь предельно трезвую и умную голову, и множество надежных и крепких рук, потому что, как доказывал один великий ученый, самая действенная критика — критика оружием. А действенное оружие, как известно, — обоюдоострое. Оружие приводит к власти. К сожалению, власть чаще всего оказывается в руках проходимцев, умеющих произносить правильные речи…
«Как долго русский человек будет обманут?» Об этом спрашивали себя два русских офицера — один уже в запасе, другому еще служить и служить, если не наскочит на чеченскую пулю.
Два человека доказывали друг другу, что нынешний Северный Кавказ — заноза России, и появилась эта заноза не без содействия Запада.
— А Западу зачем он — Кавказ? — спрашивал один.
— Нефть, — отвечал второй.
— И из-за нефти такая поножовщина?..
Дежурный врач взглянул на собеседника, как на оракула, который безошибочно предсказывает будущее. «Наверное, — подумал он с завистью, — только таким офицерам, как Игорь Замойченко да майор “Два нуля” доподлинно известно, что творится в высоких сферах российской политики».
Сергей Игнатьевич, уволившись из армии, продолжал поднимать на ноги больных и раненых. И в больнице он слышал то же, о чем толковали в госпиталях. И многие понимали, что русско-чеченская война — не война в традиционном смысле. Это всего лишь перераспределение собственности между конфликтующими группировками, проживающими в Москве.
Многое знал, конечно, и контрразведчик, тот же капитан Замойченко, но откровенничать с бывшим сослуживцем не стал. В народе эту чеченскую кампанию называют глупой. Ведь полководцы — люди невоенные, в армии случайные, — это люди большого бизнеса.
И подполковнику горько и обидно было сознавать, что опять льется кровь, гибнут граждане своего государства. Частная собственность овладевает умами тысяч и тысяч россиян. Материальный интерес породил враждебные группировки. Под видом борьбы за национальную независимость прибирают к рукам все, что можно продать, сплавить за рубеж и положить деньги в заграничном банке на свое имя или на имя своих родственников.
Делая обход, Сергей Игнатьевич посетил четвертую палату, где лежала женщина, доставленная из района боевых действий.
Дежурная медсестра доложила, что женщина беременна, бежала из чеченского плена. Согласно медицинской карточке, которую на нее уже завели, ей двадцать пять лет, ни разу не рожала, но успела многое пережить — в ее темных волосах уже пробивалась седина. Все тело в кровоподтеках.
«Кто ж это ее так? За какие грехи? Целы ли внутренние органы?»
Опытный доктор безошибочно определил, что беспокоило эту молодую женщину. Взгляд ее ореховых глаз свидетельствовал: женщину терзали душевные муки. Здесь нужен был не хирург, а психолог…
Психолог, которого она жаждала увидеть и с которым боялась встретиться, находился где-то рядом. Ее мучала мысль, как он отнесется к ее беременности. На эту тему в особом отделе уже переговорили. Даже начальник штаба высказал свое мнение.
У капитана Замойченка было письменное разрешение майора «Два нуля»: отпустить Соломию с Миколой Перевышко на Слобожанщину.
— А как же граница? — спросил капитан.
— При чем тут граница? У них — любовь.
11
О любви говорили и братья Перевышки. Не часто им приходилось встречаться вот так, наедине, когда впереди была целая ночь для душевной беседы. Последний раз, сколько помнится, виделись четыре года назад, когда отмечали родителю шестьдесят лет.
Был конец ноября. По случаю наступающего праздника Никита закрепил над воротами красный флаг, чтобы сельчане заметили, что у Перевышек торжественное событие. Сельчане с недоумением пожимали плечами: раньше осенью красным цветом отмечали один праздник — День Октября, но октябрь уже прошел.
В селе такую нестыковку заметил только один человек — при советской власти самый рьяный коммунист. Теперь с ним мало кто считался. Это бывший бессменный председатель колхоза «Широкий лан» Алексей Романович Пунтус. К дому Перевышек он приковылял на костылях. Увидев Никиту с молотком в руках, ухмыляясь, крикнул:
