Татьяна Ревяко - Катастрофы сознания
20 августа 1742 г. в местечке Грушевка неподалеку от поселка Ляховичи в Беларуси родился мальчик. Отец назвал его Тадеушем — в честь деда, прославленного рыцаря.
Детство Тадеуша прошло в усадьбе отца, небогатого помещика. Когда мальчик освоил грамоту, отец дал ему ключ от шкафа, где хранились старые мудрые книги, которые собирала мать малыша Тереза, родом со знаменитой фамилии Володковичей. Романы были прочитаны за одно лето.
Часто, отложив книгу в сторону, мальчик начинал мечтать и тогда казался сам себе рыцарем. То он вместе с дедом ночью мчался на коне под флагами короля Яна Собесского на орды турков, то брал штурмом башню, где мучился друг, закованный в цепи… Но не только романы учили его грамоте. Большое влияние на формирование Тадеуша оказали отец Доминик Райтон и провинциальные помещики. Люди простые и честные, они берегли свое дворянское достоинство: заступались за обиженных, говорили правду в глаза начальству, не поддерживали на сеймах «сильных».
Доминик Райтон не один раз был избран послом и депутатом на сейм в Варшаву и местные сеймы. Под конец жизни он получил чин подкомория новогрудского, «третьего человека в повете».
Когда Тадеушу исполнилось 13 лет, отец отвез его в Новогрудок у Езуитский коллегиум, где он проучился четыре года. Тадеуш хотел учиться дальше в Западной Европе, но продолжил образование в Варшаве. Потом по желанию отца поступил на военную службу.
В полку «Главная стража большой Литовской Булавы», куда поступил Тадеуш, он нашел друзей. Одним их них был Самуэль Корсак. Их объединила любовь к родине. Молодые люди не могли и слышать о взяточничестве среди офицеров. Так, в 1757 г., когда друзья еще не служили в полку, князь Иераним Радивил дал Петру Пашковскому, полковнику «Главной стражи», 5000 золотых, чтобы на сеймику перетянул его на свою сторону. А в 1750 г. от князя сбежали, не выдержав издевательств, два офицера. Их словили. Чтобы запугать всю службу, князь приказал им готовиться к смерти. Палач окровавил их лица, а потом их отдали на три года на тяжелые работы. Но из радивиловской тюрьмы редко кому удавалось выйти. В мае 1754 г. осужденные офицеры просили выдать им новую одежду, потому что старая совсем износилась. Вскоре оба умерли в тюрьме.
Окончился первый год службы и Тадеуш отправился на побывку. Навестил он и свое родное местечко. Ляховичи были в то время довольно заурядным поселком. На улицах было полно мусора, дороги разбиты. Рыночная площадь выглядела запущенной. Воду доставляли из реки водоносы и водовозы. Официальных названий улицы не имели. Вместо табличек ремесленники вывешивали разные знаки (коваль — подкову, сапожник — сапог). Ночью поселок не освещался и прохожие носили за собой фонари. Зато везде были открыты кабаки…
Отец каждое лето приглашал в свою усадьбу монахов, чтобы дисциплинировать своих слуг.
Так сложилось, что Тадеуш, по национальности поляк, под воздействием детских впечатлений начал считать себя белорусом.
«Как меня радует, что свою родную сторону нашел такой же, какой она осталась в моих воспоминаниях, в моем сердце, потому что я белорус, до костей белорус», — говорил он Корсаку. Свой патриотизм Райтон стремился передать всем. Однако не всем были понятны такие порывы.
Анализируя Беларусь в XVIII в., Соломон Маймон утверждал, что, видимо, нет на свете другого края, где «религийная свобода и религийная ненависть совмещались бы в одинаковой степени».
В те времена дни, свободные от службы, редко кто отдавал книгам, общественной деятельности или улучшению хозяйства. Анна Геричь, племянница Тадеуша, писала в своих воспоминаниях, что его брат «купил Славковичи с пущей до Полесья, завел коров голландской породы, осушил болота, вывозил в Кенигсберг пшеницу, а оттуда привозил другие товары, построил дом с четырьмя печными трубами, черепицей крытый. Тадеуш не хотел отставать от отца, у которого в Грушевке был большой и хороший сад, где центральное место занимала „оранжерея для фиников“.»
На этот идеализированный покой края пала, однако, тень «трех черных орлов» — Австрии, Пруссии и России, которые тайно подписали программу политики в отношении Речи Посполитой, которая привела в конце концов к ее разделу.
В 1763 г. умер король Август III. С помощью заграничного золота и русской армии королем был избран Станислав Август Панятовский.
Эта новость нашла Тадеуша в Петербурге. Он хорошо знал, что Панятовский, хоть и белорус; однако фаворит Екатерины П. Райтон возвращается в родные места и тут уже не находит покоя.
Однажды несколько конфедератов (членов военно-политического объединения шляхты) пробрались в Варшаву, схватили ночью короля, когда тот ехал по улице, и завезли в лес. Там они потерялись и рассеялись. Возле короля остался один заговорщик, который тут же перешел на его сторону и спас его. Австрийские и прусские войска заняли пограничные земли; конфедерация была ликвидирована русскими войсками под командованием Суворова.
События дошли до Тадеуша в Новогрудок, где решался вопрос об имуществе ордена езуитов. Кто виноват в таком положении? — спрашивал он отца и сам отвечал: конечно, король! Он хоть и образованный, с тонкими французскими манерами, но не смог обратить реформы к лучшему. Власти не имел, да и характер имел тихий.
В начале 1773 г. король дает согласие собираться в Варшаву на сейм послам со всех концов речи Посполитой, чтобы закрепить первый раздел своей страны. Самих же депутатов избирали на сеймиках в каждом поветовом городе. В Новогрудке еще стоял полуразрушенный замок Миндовга, где и проходили выборы депутатов. На этот сейм надо было выбирать или совсем темных, или очень хитрых, или патриотов. Новогрудский сеймик выбрал послами как раз таких патриотов — Тадеуша Райтона и Самуэля Корсака. Но вот только большинство послов не были похожи на них. И мало кто из них знал, что ждет родину, когда сейм утвердит ее раздел.
Маршалок сейма Адам Панинский совсем не делал секрета, что ведет антипольскую политику. Его поддержали помещики русского направления — Масальский, Гуровский и другие.
Райтон возглавил объединение патриотов. Часть послов была уже куплена партией Панинского, а часть просто запугана. Прусский король Фридрих II не пожалел денег, чтобы подкупить нескольких послов. Один сановник передал Тадеушу взятку — 4 тысячи дукатов. Райтон выхватил саблю. Но тут сбежалась шляхта и их остановили.
Маршалок сейма Панинский собирает трибунал, на котором Райтана, «первого бунтаря отчизны», обвиняют в нарушении спокойствия. На «бунтаря» набралось сразу множество доносов. Однако депутата не очень просто осудить. Панинский пошел на хитрость: любой три-бунальский декрет не выполняется годами, а дело Райтона — редкое исключение, поэтому приговор будет! А если что, позовем на помощь русских военных. Райтона судили тайно. Приговор: конфискация имущества и высылка за границы Польши. Таково было решение кучки предателей.
… Перед подписанием документов про раздел государства произошел драматический случай. «А вот и Райтон, — выкрикнул Панинский, — пойдем подпишешь!» Райтон отошел назад, но наткнулся на дверь. Шляхта с саблями кинулась на него. Тогда Корсак тоже выхватил саблю и ему поранили руку. Когда русские военные успокоили всех, возле двери весь в крови лежал Райтон. Корсак помог ему подняться, но тот остановил его: «Куда идти, от чего убегать? Родину оставить? Нет, пусть я умру, пусть меня зарубят…»
Об этом событии повсюду разнесли дипломаты. Версия, о том, что народ Речи Посполитой добровольно согласился на ее раздел между странами-соседками, которую высказывал везде Панинский, стала вызывать недоверие. В годы возрождения Польши эти действия Райтона стали носить ореол настоящего патриотизма и обороны прав.
Таким образом, Райтон и Корсак не поставили свои подписи. Но Райтон продолжал бороться. Еще кровавили его раны, а он подал апелляцию в суд — он утверждал, что документы сейма не имеют силы, так как право требовало подписей всех послов. Наемные убийцы пошли по следам Райтона. Правда, нашелся один прусский генерал, который симпатизировал Райтону и дал яму несколько человек охраны. Судебное разбирательство тянулось долго и требовало много денег. Король стремился примирить обе стороны. Но через два года все закончилось, и не в пользу Райтона. Неравная борьба и шесть ран сказались на его здоровье. Он тяжело заболел. Не выдержал его разум.
Живя в Варшаве он тосковал по родной Беларуси. Когда к нему возвращалась память, говорил о родных местах, вспоминал свое детство. «Моя жизнь прошла в Беларуси, и если бы кто-то не посчитал меня белорусом, то обидел бы меня. Если в моей борьбе есть что-то такое, что будущие поколения захотели бы сберечь, пусть они примут мою жертву как плод той любви, которую не перестану испытывать к родной Беларуси».
