Ярослав Зуев - Три рэкетира
– Вацлав!..
– В наших поездах белье всегда такое серое и сырое, словно его умышленно тягали по грязи… Я сегодня летел в самолете и боялся коснуться головой подголовника. Поговаривают, что в сиденьях полно вшей…
– Вацлав! – Кристина в первый раз оторвалась от дороги. – Прекратите, Бога ради, если не хотите, чтобы меня стошнило…
Бонифацкий послушно умолк, подумав почему-то о том, что как-только начал спать с Анной Ледовой, его отношения с Кристиной приобрели подчеркнуто деловой характер. Только «на Вы» и, как правило, вежливо. Ему даже трудно стало представлять, что именно эта женщина любила его в контейнере на вещевом рынке. И, как любила…
«Такой недоступной стала, глазам не верится».
– По мне, вся эта американская пища – чистая химия, – нарушила молчание Кристина. – Что это за гамбургеры идиотские? Сколько их нужно, чтобы здоровый мужик наелся? Двадцать? Двадцать пять? Что там внутри? Если мясо, то я – балерина.
«Ты лучше во сто крат», – подумал Бонифацкий.
– Если бы моя мама покойная, – с жаром продолжала Кристина, – нечто подобное на стол подала, отец бы ее топором зарубил.
– Уровень обслуживания… – начал Вацик, но Кристина его перебила:
– Чисто – да. Алкашей нет. Слава Богу, спиртное не продают. С ребенком не страшно зайти. Это правда… – Подумав о детях, Кристина осеклась и надолго замолчала. На то были свои веские причины.
– Как здоровье Василия Васильевича? – осторожно осведомился Бонифацкий.
– Потихоньку, слава Богу.
Они миновали площадь Космонавтов и въехали на мост в районе Караваевых дач. Под мостом видавший виды локомотив тянул длинную вереницу вагонов. Прочь из Киева. Куда-то на юг. Кристина сосредоточилась на управлении машиной. Вацик предпочел не мешать. Остаток пути проделали молча и в половине третьего подкатили к сауне Бонасюков, на Сырце.
– Я как-то не подумала, – спохватилась Кристина. – Надо было Вас сначала в отель завезти. Вацлав, вы-то что молчали?
Кристина спешила избавиться от Аньки с ее крымским ухажером и поскорее вернуться домой. К Васеньке. Васенька Кристине с утра совсем не понравился и теперь весь день крепко сидел в ее мозгах, как будто большая заноза.
– Ничего страшного, – Вацик сделал великодумный жест. – Я номер из Крыма заказал. Теперь только позвоню и предупрежу, что приехал.
С этими словами Вацлав Бонифацкий вышел из машины, обогнул ее и подал Кристине руку.
Они поднялись на крыльцо. Кристина порылась в дамской сумочке, набитой всякой всячиной – медикаментами, транспортными проездными, записными книжками, россыпями мелочи, не говоря уже о косметике, – извлекла ключи, и они зашли внутрь.
* * *Едва «девяносто девятая» припарковалась возле сауны, Бандура, отогнав сон, принялся во все глаза рассматривать первых посетителей. До сих пор подъезд дома оставался безлюдным, словно давно позаброшенный склеп.
– Ну вот. Наконец-то. Первые пташки слетаются в гнездо. – Ему так надоело маяться в раскаленной машине, что он даже обрадовался неожиданному изменению обстановки: «Хотя бы какое-то движение», – подумал Андрей.
Разглядев высокую шатенку, грациозно опиравшуюся на руку подтянутого, хорошо одетого мужчины средних лет, Андрей немедленно сполз по сиденью вниз. Даже не сполз, стек, как студень с наклоненной тарелки.
«Вот те раз! Е-мое. Кристина Бонасюк!»
Он проводил глазами парочку, пока та не скрылась за дверью сауны.
– Бедный хозяин. Этот самый Василий… Батькович… – Как и у Правилова, отчество Бонасюка напрочь вылетело из головы Андрея. – Мало того, что ожирением страдает, так еще и жена – вертихвостка.
– Бедный, бедный, – сокрушался Бандура, хотя на самом деле не испытывал к несчастному владельцу бани ни малейшего сострадания. Ну ни капельки.
Он даже неясный укол ревности почувствовал.
«Куда, хотел бы я знать, этот старый бильдюк повел мою зеленоглазку?»
С максимализмом, свойственным молодости, Андрей немедленно зачислил сорокапятилетнего Бонифацкого в многочисленный отряд пенсионеров.
«Нет, все-таки, куда этот старый хрен увел мою Кристину?»
«Сам знаешь куда, – не маленький. И никакая она не твоя».
Андрей испытал безотчетное желание ворваться в сауну и все расставить на свои места – пенса в окно выбросить, а зеленоглазую?…
«А она красивая…», – Андрей прикрыл глаза, вызывая в памяти яркие образы Кристины, со вторника не успевшие потускнеть.
Бандура нервно заерзал на сиденье. От этих движений мокрая рубашка неприятно заелозила по лопаткам. Словно за спиной проползло нечто влажное и липкое. Чувство было откровенно гадливым. Ткань трусов сбилась между ягодиц, сидеть стало неудобно.
«Тебе Правилов сделает – пенса в окно… А вдруг этот хрен седой – закадычный правиловский дружбан?»
Скрепя сердце, Андрей продолжил наблюдение за сауной.
Не прошло и часа, как прямо под крыльцо баньки подкатил новенький «Судзуки-витара».
– Не джип, а какой-то продвинутый «Запорожец» повышенной проходимости, – выразил личное мнение Андрей.
Дверь «Судзуки» отворилась. Из машины выпорхнула высокая яркая блондинка. Широкобедрая и большегрудая. Обознаться было невозможно.
«Мать моя! Вот и вторая …» – Андрей окончательно забился под руль, словно солдат в окоп при артобстреле.
Анна Ледовая, с тремя слоями косметики на лице, в туфлях на таких высоких каблуках, что было непонять, как ей удавалось педали выжимать, и в лучшем своем платье – поплыла ко входу.
– И я такую женщину имел? – потрясенно пробормотал Андрей. – Сказать кому – не поверят. Да я сам себе не поверю…
Анна исчезла за дверью.
«Ну и ну?.. – развивал мысль Бандура. – Бедный пенсионер, однако. Это надолго. Если пенс собирается выдержать марафон, какой выпал мне, то он просто тупой и самонадеянный псих. Тогда третьей машиной сюда подъедет реанимационная бригада».
«Ничего-ничего, – злорадствовал Андрей, маясь в душном салоне. На торпеде «БМВ» имелся маленький градусник, но Бандура предпочитал на него не смотреть. – Держись пенс. Не отступай и не сдавайся, как трепались голливудские киногерои в недавно отгремевшем по видеосалонам одноименном фильме».
«Вот, кстати, тоже – халявный бизнес», – мысли Андрея ушли в сторону. – Заарендовал подвал в ЖЭКе, поставил на тумбочку самый голимый телевизор с видиком – и крути все, что ни попадя, пока карманы от денег не лопнут. Красота. Работа не из пыльных. Детям – «Том и Джерри», подросткам – ужастики. Про разных там зубастиков инопланетных, комаров-убийц и крокодилов-акселератов. Парочкам – легкое порно. Конечно, наезжать будут козлы всякие, с проверками. Тому отстегни, и тому отстегни, и этому, – тоже, значит, отстегни…»
«Все же лучше, чем на теперешней работе, – резонно рассуждал Андрей. – Потому как все это очень хорошо и даже романтично, только долго ты, брат Андрюша, не протянешь. Чтоб там Протасов про крутизну не болтал, рано или поздно вся эта вольница пойдет к чертям собачьим. Надо о бизнесе каком-то думать, пока не зарезали, или в тюрьку не посадили».
Чтобы как-то скоротать время, Бандура занялся проектированием планов на будущее. Строил воздушные замки. Обустраивался внутри и прикидывал, как оно – там жить.
«Не всю же жизнь в вымогателях зависать? Вот бы батя обрадовался, узнав, чем сынок в столице промышляет…»
– Батя бы не понял, – сказал Андрей. Тут двух мнений не было.
«Не понял? – истерически хихикнул внутренний голос. – Да он бы тебя убил. Как Павлика Морозова его собственный дедуган. Ты что, позабыл, как он с рэкетирами обошелся, которым в голову нездоровая мысль взбрела – пасеку в Дубечках доить? Забыл, что батя говорил вечером того дня?»
Андрей ничего не забыл. Такое обыкновенно не забывается.
* * *– Стоит человеку единожды руку в чужой карман засунуть, – и все, пропал он. – Бандура-старший сидел во дворе их сельского дома. Прямо на поленнице. С лицом мокрым от пота, и все еще бешенными глазами. На скулах отца зло ходили желваки. В разбитых губах торчала сигарета. Костяшки обоих кулаков были содраны до крови. Отец этого либо не замечал, либо не придавал значения.
– Так и запомни, сын. Раз в говно вступишь – всю жизнь тебе вонять. Никакими моющими средствами не ототрешься… – Бандура-старший порывисто вздохнул. – Это правило железное. Без исключений. У поганого зеленого молокососа, – продолжал отец, – один раз язык повернется – со старухи на базаре деньги снять, – за крышу там, и все такое, – и хана. Можно его, без колебаний, к стенке ставить. Толку от сопляка этого не будет никогда и никакого. Только зло. Куда б он не пробился, по жизни. И кем бы не стал. Хоть министром, хоть бомжом.
