Андрей Воронин - Слепой. Приказано выжить
— И что потом? — пренебрежительно кривя рот, спросил хорошо осведомленный по части того, как поступают с отработанным человеческим материалом, майор ФСО Полынин.
— Потом вы оба перестанете меня интересовать, — почти не кривя душой, ответил Глеб. — Выпутывайтесь сами как умеете, а мне об вас мараться незачем. Я, лично, предлагаю вам то, чего ваши хозяева точно не предложат: жизнь. Учтите, говорить придется все равно, разница лишь в том, стану я делать вам больно или нет. Поэтому… — Он сделал паузу, дружелюбно улыбнулся генералу Васильеву, а потом сильно и точно ударил его ногой в живот и страшным голосом прорычал: — Говори, мразь, на кого ты работаешь, кто тебя заказал?!
— По… литик, — корчась на песке, выдавил из себя генерал.
— Фамилия, имя, должность?!
Васильев заговорил. Держа в одной руке включенный цифровой диктофон, а в другой заряженный пистолет, Глеб не забывал поглядывать на Полынина, лицо которого вытягивалось все сильнее по мере того, как сбивчивый и путаный рассказ Мента прояснял обстановку. Никаких имен, кроме имени Андрея Родионовича Пермякова, генерал Васильев не знал, называя подельников по кличкам: Воевода, Умник, Филер, Завхоз, Доктор… Это, как и все, что говорил Васильев, подтверждало правильность теоретических выкладок Федора Филипповича: кукловоды существовали, и их организация была законспирирована настолько глубоко, что они даже не знали друг друга в лицо, общаясь через Политика, который направлял и координировал их действия. Это сосредоточение всей полноты власти в одних руках косвенно отвечало на вопрос покойного Бизона о том, какие цели преследует готовящийся государственный переворот.
Задав подкрепленный красноречивым движением пистолетного ствола вопрос Полынину, Глеб получил подтверждение еще одной, на этот раз уже своей собственной догадке о том, кто скрывается под кличкой «Филер». Весь допрос занял не более получаса, по истечении которого обещанная Глебом бывшему криминальному репортеру Рябинину сенсация — готовая, нуждающаяся только в литературной обработке и грамотной подаче, — надежно хранилась в объемистой цифровой памяти диктофона. К сожалению, того, кто собирался ее обнародовать, уже не было в списках живых. Способ сделать так, чтобы бывший десантник после смерти сумел еще раз послужить России, буквально лежал на поверхности, и, поймав себя на том, что уже обдумывает детали, Глеб мысленно поморщился: как и большинство вещей, которые ему приходилось проделывать по долгу службы, способ этот не отличался ни изяществом, ни красотой, ни человеколюбием.
Снова вооружившись пружинным ножом, он освободил своих пленников от пут. Васильев, из которого, казалось, вынули душу, никак не отреагировал на возвращенную свободу, оставшись понуро сидеть на песке в полуметре от трупа бритоголового напарника майора Полынина. Сам майор, когда ему развязали руки, посмотрел на Глеба снизу вверх полным недоверчивого изумления взглядом: похоже, несмотря на слова Слепого, он все-таки ждал пули и был по-настоящему потрясен, получив вместо выстрела в затылок обещанную жизнь и относительную свободу.
— Не убегай, — приятельским тоном сказал ему Глеб. — На моей тачке, спасибо твоему напарнику, теперь далеко не уедешь, так что придется тебе подбросить меня до города. Пойдем-ка, подсобишь чуток.
Подобрав с земли автомат, который Лысый так и не успел перезарядить, Глеб зашвырнул его в ближайшее озерцо. Послышался всплеск, лягушки испуганно умолкли, но тут же снова затянули свою оглушительную брачную песнь. Подталкивая перед собой неохотно перебирающего ногами, держащегося рукой за горло майора, Глеб вернулся к «БМВ».
Генерал Васильев остался сидеть около джипа, упершись пустым, остановившимся взглядом в распластанный на песке труп с простреленным навылет черепом. В гудящей голове лениво, как булыжники в железной бочке, ворочались мысли — тяжелые, как булыжники, и, как булыжники, беспросветно серые. Постепенно они начали выстраиваться в подобие короткой и предельно простой логической цепочки. И в тот момент, когда цепочка замкнулась, Николай Фомич вдруг заметил то, чего не замечал раньше: тусклый блеск вороненой оружейной стали в узком просвете между поясом джинсов и задравшейся полой спортивной куртки лежащего на расстоянии вытянутой руки от него мертвеца.
Работая под чутким руководством Слепого, майор Полынин заканчивал нехитрые приготовления, когда со стороны джипа, заставив его испуганно присесть, долетел резкий хлопок пистолетного выстрела. Пуля с тупым металлическим лязгом клюнула «БМВ» в переднее крыло. Пистолет снова выстрелил, чудом уцелевшее боковое стекло осыпалось с печальным звоном, и майор поспешно залег, жалея о том, что слишком низкая подвеска скоростного шоссейного седана не позволяет заползти под днище.
Обернувшийся на звук выстрела Глеб опустил руку с пистолетом. Генерал, которому не хватило сообразительности даже на то, чтобы уйти с освещенного места в тень, стоял на коленях, держа пистолет обеими руками. Даже издалека было заметно, что его покачивает, и что руки у него трясутся, заставляя ствол ходить ходуном. За вторым выстрелом, разбившим окно, последовал третий, и Глеб услышал, как за спиной с шорохом падает срезанная пулей с верхушки куста ветка.
— Чего ты ждешь? — после четвертого выстрела спросил снизу Полынин. — Вали его на хрен!
— Я обещал ему, что не стану стрелять, — напомнил Глеб. — Ты-то чего волнуешься? Если он случайно в меня попадет, тебе же лучше!
Пока он говорил, генерал выстрелил еще дважды. Чтобы облегчить ему задачу, Глеб сунул пистолет стволом под мышку, как градусник, и закурил. Вспыхнувший в темноте огонек помог Васильеву скорректировать прицел, и седьмая пуля высекла из боковой стойки кузова хорошо заметную в темноте красноватую искру. Глеб глубоко затянулся табачным дымом, чувствуя, как стремительно крепнет и густеет разливающийся в ночном воздухе запах дорогого высокооктанового бензина. «Идиот», — отчетливо произнес тоже почуявший этот запах Полынин, привстал и на получетвереньках, как большая обезьяна, отбежал подальше от машины, с шумом плюхнувшись в какую-то рытвину.
В чем-то майор, без сомнения, был прав: ситуация чем дальше, тем больше отдавала безумием. Глеб снова затянулся и щелчком выбросил окурок в сторону джипа. Генерал выстрелил снова, и «БМВ» под громкое змеиное шипение рвущегося на свободу воздуха осел на простреленное заднее колесо.
— Это был восьмой, — громко произнес Сиверов. — Остался еще один. Советую подумать и распорядится им умнее, чем предыдущими.
Некоторое время генерал стоял в прежней позе, пытаясь поточнее направить пистолет туда, откуда только что прозвучал голос Слепого, а потом опустил оружие, тяжело, по-стариковски поднялся с колен и, покачиваясь как пьяный, волоча ноги, убрел куда-то в темноту.
Потеряв к нему интерес, Глеб повернулся лицом к машине, чиркнул зажигалкой и поджег конец свисающего из горловины бака пропитанного бензином тряпичного жгута. Пламя весело взметнулось и резво побежало вверх, роняя горящие на лету капли и заливая кусты трепещущим, мигающим, на глазах набирающим силу заревом. Там, куда ушел генерал Васильев, хлопнул еще один, последний выстрел, заставив привставшего, было, Полынина снова припасть к земле.
— Прости, солдат, — сказал Глеб Сиверов оставшемуся за рулем «БМВ» Бизону и направился к джипу, ускоряя шаг по мере того, как у него за спиной набирало силу пробующее на вкус железо заднего борта и горловину бензобака рыжее пламя.
Оттуда долетел сильный глухой хлопок, тугая волна горячего воздуха толкнула в спину, и вокруг стало светло как днем, только свет был не белый, а красно-рыжий с мрачным дымно-багровым оттенком. Под ногами кривлялись, то становясь длиннее, то рывком укорачиваясь, уродливые подвижные тени. Пламя перекинулось на куст, в котором застряла горящая машина, границы светового круга раздвинулись, и Глеб увидел в десятке метров от джипа лежащее ничком тело генерала Васильева. В мертвой руке поблескивал, отражая пламя, пистолет с заклинившимся в крайнем заднем положении затвором, в обращенном к небу правом виске виднелась аккуратная круглая дырочка со стекающей из нее тоненькой, лаково поблескивающей струйкой крови, которая при таком освещении казалась черной, как мазут.
Идя к джипу, он вспомнил, что погрязшие в средневековом варварстве предки называли подобные вещи Божьим судом. Они запускали подозреваемому в колдовстве в рот ядовитую змею и в зависимости от ее поведения выносили вердикт о виновности или невиновности испытуемого: укусила — значит, виновен, выбралась наружу и мирно уползла — ни в чем не виноват. Стоять под пулями и курить рядом с бензиновой лужей было, мягко говоря, неразумно, но Глеб чувствовал в этом потребность, чтобы хотя бы так отчасти оправдаться перед самим собой за Бизона и получить хотя бы косвенное подтверждение своей правоты.
