Виктория Платова - Победный ветер, ясный день
Ее простодушной ряхой.
Такой ряхе можно поручить разве что волнующее кровь расследование кражи двух ливрей из костюмерной киностудии «Ленфильм». Или не менее пафосное дело о порче кресельной обивки в БКЗ «Октябрьский». И — как венец оперативного доверия — разбор завалов мелкого хулиганства в Ледовом дворце.
— Произошел несчастный случай. Вы знали, что у нее было больное сердце? — так же простодушно продолжил Гурий.
— Понятия не имела. Впервые слышу — от вас, — неожиданно для себя начала заводиться Лена. — Она что — умерла от сердечного приступа?
— Не совсем так. До приступа дело не дошло. Очевидно, у нее просто прихватило сердце, и она вышла в тамбур — подышать… — Лейтенант почему-то зачастил и скосил глаза в сторону. — Сорвалась с подножки электрички, упала очень неудачно, в результате чего оказался пробитым висок.
«Оказался пробитым висок»! Ну да, Лена помнила эту аккуратно выдолбленную точку на правом виске: крошечный пролом, лаз в царство мертвых — для тех, кто никак не может попасть туда с центрального входа… «Оказался пробитым висок» — об этом могли перешептываться боги, перед тем как принять Афину Парфенос, Афину Промахос в свою краснофигурную олимпийскую жизнь. Боги, но не этот олух царя небесного…
— Значит, оказался пробитым висок, — эхом откликнулась Лена. — Значит, вышла в тамбур подышать. Открыла дверь, значит?
— Да, — съехал на шепот Гурий.
Съехал на шепот — и правильно сделал.
Такую ахинею можно нести только шепотом. Но ведь она сама — она сама вообще молчит; молчит, как партизан, и писка не издает. А ей было бы что сказать следствию, если бы его не вел этот малахольный. И про Афино близкое знакомство с убитым Нео, и про билет на электричку, найденный ею в портмоне Романа Валевского (а Афа работала на электричках), и про яхту «Такарабунэ», покойный владелец которой был бойфрендом ее подруги… И про писто…
Нет, чертов пистолет лучше не трогать.
Лучше с ходу перескочить на что-то нейтральное, малодушно не касающееся ее самой…
— И как же она открыла дверь? Ведь двери в электричках открываются и закрываются автоматически. Это даже дети знают.
— Что вы хотите этим сказать? — напрягся Гурий.
Только одно, райцентровский законник, жалкий придаток к мышиному сукну и кокарде: уж слишком хлипкой выглядит формулировка «несчастный случай» с Афой Филипаки на фоне с чувством выполненного монументального задника «убийство»
Романа Валевского. Впору потрясти головой и изрыгнуть из себя знаменитое «Не верю!». Афа знала Романа, и теперь они оба мертвы. И прежде чем умереть, она сунула в стопку с бельем контракт с театром современного балета «Лиллаби». Звездный билет, которым ей так и не удалось воспользоваться. Афа знала Романа, возможно, она была его протеже…
Стоп.
Протеже. Она слышала это слово совсем недавно… Совсем. И к нему было пристегнуто еще одно: дрянь. «Дрянь-протеже», именно так. И что-то еще, в таком же уничижительном контексте.
Ага. Маленькая сучка.
Автоответчик. Автоответчик в студии Романа. От которого невозможно было скрыться, даже засунув голову под подушку. Женский голос угрожал Нео и ненавидел «дрянь-протеже». Теперь некому угрожать и некого ненавидеть. Вот только что ей, Лене, делать с этим так странно упавшим на нее знанием? Не делиться же им с первым попавшимся сумасшедшим…
А сумасшедший смотрел на Лену округлившимися глазами. Он все еще ждал ответа.
И тогда…
Лена и сама не понимала, как из нее вырвалась эта фраза. Но факт оставался фактом: фраза слетела с ее губ и мягко спланировала прямо на лейтенантские погоны:
— Я просто не думаю, что это — несчастный случай. Я думаю… Нет, я точно знаю, что это — убийство…
— Что вы сказали? — переспросил Гурий.
— Это — убийство, — упрямо повторила Лена. Скорее — из глухой неприязни к недоразвитому лейтехе, чем преследуя какую-то цель.
— Вы думаете?
— Ничего я не думаю…
Вот-вот, угу-угу, сейчас она задвинет что-нибудь типа: «Пусть лошади думают, у них голова большая», и с чувством выполненного долга развернется и уйдет, оставив шальное «Это — убийство» клевать звездочки на милицейских погонах. Вот-вот, угу-угу, сейчас-сейчас… Но, вместо того чтобы уйти, Лена осталась. И все из-за того, что сдвинуться с места оказалось непосильным трудом. А уж тем более — отвести взгляд…
Отвести взгляд от неказистого гурьевского лица.
А с ним происходило что-то странное и волнующее одновременно. До сих пор физиономия Гурия казалась Лене апофеозом даунизма и яркой иллюстрацией к малотиражному изданию «Практическая психиатрия». И ничего выдающегося в этом лице не было: круглые птичьи глаза, глуповатый вздернутый нос, слегка скошенный безвольный подбородок и кое-как налепленные на череп уши, созданные только для того, чтобы поддерживать фуражку.
Но слово «убийство» преобразило это неказистое, заштампованное лицо: глаза Гурия вдруг лениво потекли к вискам, в них засветилась азиатская мудрость неизвестных изобретателей бумаги и азиатское же вероломство неизвестных изобретателей пороха. Нос тоже модернизировался, очевидно, благодаря раздувшимся ноздрям, а подбородок… Подбородок больше не выглядел безвольным. Наоборот, он вдруг приобрел античную законченность и даже лихо раздвоился.
— Вы думаете, что это убийство?
— Да…
— А знаете… Я тоже так думаю…
— Правда? — безмерно удивилась Лена, все еще не в силах оторвать взгляда от трепещущих лейтенантских ноздрей.
— Правда… Вот только.., улик маловато… Но я найду, не сомневайтесь… Буду зубами землю грызть, а найду…
Лена все еще не могла прийти в себя от метаморфозы, произошедшей с Гурием. Новоиспеченный Адонис — Лао-цзы от сыска явно искушал ее: теперь ему можно было доверить не только завалящие дела в Мартышкине и окрестностях, но и гораздо более серьезные вещи: убийство американского президента Джона Фицджералда Кеннеди, заиндевевшее в шестидесятых. Или убийство шведского премьера Улафа Пальме — чуть позже и чуть потеплее.
Он бы справился. Он бы сумел.
Симпатяга. Душка. Еще не краснофигурный, но все же — полубог.
Вот черт, Гжесь, с его обугленной нагловатой красотой, и в подметки Гурию не годился. Не говоря уже об оперативном питекантропе из ларька, которому так понравилось тянуть из Лены жилы. Он бы вполне мог сунуть Лену в КПЗ на всю оставшуюся жизнь без суда и следствия — именно это было написано тогда на его грубо сколоченной физии: попалась, сукина дочь, попалась, коготок увяз — всей птичке пропасть, дай только время, я и до тебя доберусь.
— Может, не стоит зубами? — едва слышно промямлила Лена.
— Стоит. Не нравится мне это дело.
Слишком все просто. Слишком.
— Да… Но все равно… Грызть зубами землю — это чересчур… Тем более что…
— Что?
Если она сделает это… Если она скажет… Если доверит мертвую тайну мертвой Афы Гурию, а заодно принесет на блюдце узелок, собранный Печенкиным, — неизвестно, — как все обернется. И прежде всего — для нее самой. Но и молчать невозможно. Тем более когда прямо перед тобой такое лицо.
Та-акое…
— Мне нужно поговорить с вами…
— Да, конечно.
— Об Афе… Об Афине.
— Я, собственно, за этим сюда и пришел.
Лене даже в голову не пришло попенять Гурию, что на кладбище приходят совсем за другим. К тому же стремительно меняющееся русло их беседы оказалось внезапно перегороженным Светаней. Ощипанная жена мэтра-экстремала наконец-то притаранила трофейные ключи от «шестерки».
— Держи… Поедем, что ли?.. Мне здесь все тоже остобрыдло. Хотя, казалось бы, такое место философическое… Тишина, покой… С каким удовольствием я бы посещала сей дивный погост… Хоть каждый день…
При других обстоятельствах. — Она бросила полный тайных, невысказанных желаний взгляд на реющую вдали вечнозеленую бороду Маслобойщикова. — А ему здесь было бы хорошо…
Если сейчас Светаню не окоротить, то через секунду она начнет обсуждать размеры памятника отцу-основателю школьной антрепризы, а также конфигурацию могильной решетки. Хотя Лена сильно подозревала, что при Светаниной любви к проспиртованному мэтру дело ограничится наспех вырытой неглубокой могилой и фанерной табличкой «Собаке — собачья смерть». На растушеванном сленге актеров Пекинской оперы.
— Простите, нам пора, — обратилась Светаня к Гурию, небрежно скосив рот. — Я забираю у вас девушку, уж не взыщите.
— Не сейчас. — Лена посмотрела на Светаню с укоризной. — Не сейчас. Потом.
Мне необходимо поговорить с э-э.., лейтенантом.
— Да? — озадачилась Светаня и перевела взгляд с Лены на Гурия. — Вообще-то я думала, что…
— Подходи к машине минут через пятнадцать…
— Ладно… Через полчаса подойду, — проявила неожиданное великодушие обычно склочная экс-прима. — Только сомневаюсь, что вы уложитесь…
