Вячеслав Денисов - Доклад Генпрокурору
Войдя в кабинет, Кряжин поставил топор в угол, накинул на него рогожу, чтобы людей не пугал, и вызвал конвой с арестованным.
Тот, в отношении кого была избрана мера пресечения «содержание под стражей», семейного дебошира не напоминал. Скорее, в нем виделся владелец сети казино или половины морского побережья Крыма. Впрочем, почему – виделся? – он и был владельцем сети казино Москвы, небезызвестный в криминальных кругах Сажин. «Одежда весит никак не меньше двух тонн долларов – и это в июне» (цитата из пояснений Кряжина Смагину около недели назад), взгляд наглый, уверенный в незаконности избранной меры, отсвечивающий перспективой для хозяина и бесперспективностью для следователя по особо важным делам. Вменялся, между тем, владельцу игрового бизнеса, по меркам столицы, плевый «косяк» – покушение на жизнь депутата Московской городской думы, явившегося первопричиной отбора лицензии на занятие упомянутой деятельностью.
Взрыв был, никто этого не отрицал, но вот от причастности Сажина к этому взрыву решительно отмахивался сам Сажин. Был еще один, кто это отрицание мог свести к утверждению в обратном, и Кряжин искал его долго и старательно. Догадывался Иван Дмитриевич и о ста тысячах долларов, уплаченных в качестве задатка за производство небольшого хлопка под «Мерседесом» законодателя, догадывался и о том, кто тот задаток выплатил. И кому выплатил, тоже догадывался.
Работа была проделана немалая, и в тот момент, когда киллер-неудачник, уже боясь за свою жизнь, позвонил Кряжину и дал предварительные пояснения, через два часа он почему-то был обнаружен в собственном доме на Рублевском шоссе с раскроенной головой. А с раскроенной головой в суде, как и на предварительном следствии в кабинете Кряжина, хоть разбейся окончательно, веры к себе не возымеешь.
– Нечем вам меня присовокупить с делом, – полагая, что излагает высоким штилем, говорил вчера Сажин Кряжину.
– Совокупить с телом всегда есть чем, – возражал не склонный к самобичеванию Иван Дмитриевич.
И сегодня, едва Сажин вошел в кабинет, первое, что он увидел, было лезвие топора, заботливо укрытое следствием от посторонних глаз. Второе, что представилось его воспаленному ужасом сознанию, – лицо довольного Кряжина.
– Присаживайтесь, Яков Александрович, – говорил упрямый «важняк» (отказался сегодня утром, подлец, от ста тысяч «зеленых»). – Наступил момент истины. Все, что мне осталось, это выяснить, сами вы наносили удар гражданину Мыссу или это делал ваш очередной исполнитель. Он утверждает, что это делали вы. И я его понимаю. Семь-десять лет – судья точно знает, сколько – на дороге не валяются.
Игрок по жизни, Сажин, не сводя с края лезвия глаз, колебался недолго. Эту партию он продул вчистую. Шестерка Баулов должен был убрать исполнителя покушения на депутата и исчезнуть из города. Убрал топором, как и велено было, чтобы не отсвечивало откровенной «заказухой». Так, мол, залез алкаш в дом поживиться, а тут и хозяин проснулся. Что делать было алкашу? С его-то несколькими, мол, судимостями?
Сейчас топор здесь, Баулов тоже, и эта сволочь не хочет становиться «паровозом». И Сажин перестал колебаться.
Кряжин же, владеющий основами человеческого общения, уже давно уяснил для себя простую истину, изложенную некогда Владимиром Лениным в письмах к Арманд: «Если уж непременно хотите, то и мимолетная связь-страсть может быть и грязная, может быть и чистая». Известно доподлинно, что имел в виду, размышляя об этом, Владимир Ильич, обращаясь к Инессе, но для Ивана Дмитриевича эта мысль давно открылась с другой стороны: что бы ты ни делал, вступая в контакт с подозреваемым, насколько бы сомнительно ни выглядели способы достижения истины, главное, чтобы до предела распахнутой оставалась сама истина, являющаяся закону.
Самое сложное порою оказывается таким простым, что основное усилие нужно направлять не на поиск доказательств, а на банальный обман. Не вопрос, что завтра это уже не получится, но и не факт, что до этого додумался бы кто-то еще.
«Покушенца» в стиле «эсерского» выпада начала прошлого века увели через час. Отобрав письменно все самое необходимое и закрепив тем факты, Кряжин, чтобы тот не напорол в горячке лишнего, дал ему время подумать и разложить по полочкам все, на чем Сажин теперь, при помощи адвоката, будет строить свою защиту. Пусть строят. Теперь это уже не главное.
Теперь главное. На что он, собственно, потратил минут тридцать сегодняшнего утра.
Проклятый сейф снова стал дурковать, только в отличие от дней предыдущих нынче вовсе отказался открывать дверцу. А без сейфа следователю никак нельзя. В сейфе дела, а без дел следователю в прокуратуре делать нечего. Вчера металлический шкаф – как его мудрено называют инвентаризаторы – замкнулся, как пойманный с поличным вор-рецидивист, и наотрез отказался выдавать тома уголовных дел. А в томах: справки, экспертизы, допросы, осмотры... А следователю, как и участковому без свистка, без бумаг нельзя.
Нет, день наступивший преподносит сюрприз за сюрпризом. Один с утра пораньше расклад полный дает ни с того, ни с сего, второй по той же причине запирается наглухо...
Бог здоровьем не обидел, Кряжин приналег, и дверца, с возмущенным грохотом отскочив от железного уголка, ударилась о стену и стала вибрировать, как камертон.
Теперь новая напасть. Того же завхоза, возвращая топор, придется уговаривать на установку нового замка.
А вы что думали? – следователи Генеральной прокуратуры другой жизнью живут? Если бы...
А, все равно, день начался хорошо. Сажин не сдюжил, сломался, а это – главное. Да и сейф тоже не сдержался. А, говорят, Кряжину просто везет. Работает, потому и везет.
Топор же нужно было возвращать, что, собственно, Кряжин и собрался делать, однако его движение к двери остановил телефонный звонок.
Иван Дмитриевич кинул взгляд на наручные «Сейко». Для обеда с Волощуком еще рано, для совещания у Смагина поздно. Тем не менее, это был начальник следственного управления.
– Иван Дмитриевич, срочно зайди ко мне.
Было с чем идти, и Кряжин, секунду подумав, вовремя спохватился и с улыбкой положил топор на стол. Нет, не это он имел в виду, размышляя о багаже, который следует прихватить с собой на вызов...
Вот теперь можно и к начальнику следственного управления Генеральной прокуратуры следовать. На то он и следователь.
– Это хорошо, что Сажин продавился, – несмотря на откровенно приятную новость, Смагин казался не очень обрадованным.
В кабинете Егора Викторовича всегда пахло полиролью и чистотой. Есть такой запах, напоминающий букет дуновения свежего ветерка, хорошего настроения и тонкого, едва уловимого привкуса терпкого аромата одеколона Смагина. Почему некоторые считают, что пахнут только дурные дела? Чистота тоже имеет запах. У Кряжина такой атмосферы в кабинете не встретишь. У него основную палитру запахов составляют бумажные оттенки: бумага чистая, бумага, покрытая буквами компьютерной верстки, бумага, заполненная чернильными рукописями. Еще пахнет выхлопными газами, но вины Кряжина в этом нет. Кабинет его на третьем этаже, форточки в любое время года распахнуты, и в помещение каждый день врываются невидимые клубы бензинового перегара. Невидимые они лишь поначалу, если же эту копоть не удалять в течение недели, то портрет Президента и портрет Ломброзо, глядящие со стен друг на друга, покрываются тонким слоем копоти. Копоть, как и любую грязь, Иван Дмитриевич не любит, не приемлет, а потому есть у него и тряпка специальная, и стеклоочиститель для портретных рамок.
В прошлом году, когда горел торф, дело обстояло еще хуже: закроешь окна – задыхаешься, откроешь – задыхаешься еще быстрее. «Важняка» Ваина в те дни увезли на «скорой» прямо в больницу. Следователи – они только на вид сильные и важные. На самом деле – это люди, имеющие сердце, которое часто дает сбои.
Смагину проще: его кабинет на четвертом этаже, а потому газов все меньше. В период борьбы с торфяниками Егор Викторович раздобыл где-то фильтрационную вставку в форточку да так напасть и переждал.
Кабинет у Смагина больше, и это понятно. Говорят, одно время в нем сидел сам Гдлян, фамилию которого весь Советский Союз привык произносить лишь вкупе с Ивановым, как в свое время Ильфа не разлучали с Петровым. Одно время некоторые думали, что Ильф-Петров и Гдлян-Иванов – это два человека, один из которых писал о Бендере, а второй об узбекской мафии. Интересное дело, если вдуматься: Ильф, Петров... Иванов, Гдлян... Такое впечатление, что пары начинают казаться гениальными лишь тогда, когда что-то недостающее у одной национальности компенсируется избытком у второй. И, соответственно, наоборот. Кряжин часто думал об этом и готов был голову заложить на спор о том, что у Иванова с Петровым ничего бы не получилось, как не получилось бы у Ильфа с Гдляном. Когда русского слишком много, нужно тотчас искать катализатор, который направит нескончаемый поток энергии первого на разумные дела.
