Андрей Курков - Добрый ангел смерти
На стенке над умывальником висело зеркальце, и я подошел к нему, чтобы промыть глаза и посмотреть на себя. Мое лицо напомнило мне кадры хроники из Освенцима. Может быть, это и было преувеличением, но я еще никогда не видел у себя на лице таких огромных серо-синих кругов под глазами и такого заострившегося по-покойницки носа.
Умывшись холодной водой, я вернулся к столу. Не без брезгливости съел принесенный с собой бутерброд с молочной колбасой. Хлеб уже задеревенел, а колбаса была так далека от свежести, как я был в этот момент далек от сытости.
Включил электрочайник и снова посмотрел на банку растворимого кофе, а потом — автоматически — на «детскую смесь».
«Нет, — подумал я. — С кофе повременим, а то еще один такой полет, и я умру от физического истощения».
Я заварил себе чаю. Посмотрел на часы — без пяти четыре. Тишина. Даже крысы ничем не выдают своего присутствия.
Покончив с чаем, я положил в свою сумку три банки «молочной смеси». Зачем я их брал с собой? Наверно, хотелось еще когда-нибудь «Слетать в космос». Потом подошел к двери, снова прислушался и, ничего не услышав, аккуратно отодвинул тяжелые железные засовы. Выдержав после этого паузу, я приоткрыл дверь и в возникшую щель ворвался свежий ночной воздух — приятно прохладный, как джин-тоник со льдом.
— Ну, пошел! — приободрил я себя и, раскрыв дверь пошире, выбрался в проем. Потом также тихо прикрыл дверь и, достав ключ, провернул его в замочной скважине. Тяжелый ригельный замок негромко скрежетнул. Я спрятал ключ в карман брюк и, пригнувшись, на цыпочках пошел под стеной дома. Когда я уже почти дошел до угла, мне в спину ударил свет внезапно включенных автомобильных фар. Я дернулся что было силы вперед, бросил себя за угол и побежал уже не глядя по одинаково темным сторонам. Слышал, как завелся мотор, и даже показалось мне, что в какой-то момент звук его меня достигает, но когда я наконец остановился, запыхавшийся, вокруг было тихо.
— Ушел! — обрадовался я, но улыбнуться не получилось.
Я не просто ушел, а и сумку с тремя банками «молочной смеси» прихватил. Не выпустил ее из руки, несмотря на пережитый ужас реальной или полуреальной погони.
И снова, вернувшись в свою новую квартиру в пред рассветной мгле, я начал день со стирки одежды и принятия ванны.
Постепенно отмокнув и окончательно придя в себя и еще сильнее ощущая колючий глубинный голод, я даже не оделся, выйдя из ванной комнаты. Только обтерся полотенцем и сразу — на кухню. Нашел в холодильнике хвостик молочной колбасы, банку шпрот и охлажденный кусок черного хлеба. По мере того, как мой желудок наполнялся едой, я начинал ощущать холод. В квартире не было холодно, но, видимо, организм заново приспосабливался к земной атмосфере температуре после двух суток «космических полетов».
Перед чаем я набросил на себя халат.
В халате и чай казался слаще. Как-то чувство комфорта оживляло меня, и я уже поглядывал на подоконник, где в серо-зеленой папке лежала рукопись Гершсвича. Не знаю, как-то по-другому я смотрел на нее теперь, после своих неожиданных приключений. Но интерес мой к идеям и мыслям этого покойного любителя-философа не угас. Скорее наоборот.
Я полистал рукопись, но вчитываться в мелкий почерк не было сил. А тут еще вспомнил, что в коридоре лежит моя черная сумка с тремя банками «молочной смеси». Сходил туда, переложил банки в кухонную тумбочку — все-таки, что бы там внутри ни было, но оно очень съедобно!
И лег спать, послушный зову тела, уставшего от полетов.
Наступил следующий день, свежий и солнечный. И проснулся я, к своей радости, рано — около семи. Сварил кофе.
Ну вот, думал я, работа моя позади. И неинтересно мне, что там все же произошло. Жизнь дороже.
Взял эстетским жестом маленькую чашечку с кофе и поднес ко рту. Подержал ее на весу, чтобы ощутить аромат арабики, но в нос ударил стойкий запах корицы, вернув меня в состояние озадаченности. Опять запах моей руки перебивал запах кофе.
Я покачал головой. Глотнул кофе — все-таки вкус у него был настоящий и стоящий.
— Надо жить! — подумал я. (Оптимистические мысли обычно до глупости банальны.) Учителем истории я уже никогда не буду. Неблагодарное это дело! Надо снова искать работу охранника. Здоровье есть — восемь лет плаванья и три года фехтования. На работодателей это какое-то впечатление производит., Найти бы снова ночь через две. Чтобы оставалось время заниматься решением философских загадок. Жизнь должна приносить удовольствие — каждому по потребностям.
А за окном светило весеннее солнце и долетали гулкие обрывки мегафонных фраз — на Софиевской площади снова шел какой-то митинг.
Захотелось прогуляться. Выйдя из дому, я прошел мимо митингующих, над головами которых реяли красно-черные флаги УНА-УНСО. На борту грузовичка с мегафоном в руке к чему-то призывал мужчина с длинными седыми усами, свисавшими чуть ниже подбородка. Я не хотел вслушиваться — мимолетные движения человеческих масс меня не очень интересовали. Политика — это лишь строительный материал новейшей истории, что-то вроде цемента. Стоит только встрять в нее — и все! Затопчут, потом выкопают — и станешь экспонатом в каком-нибудь захолустном историческом музее.
Я прошел между грузовиком и толпой митингующих, внимание которых было полностью отдано оратору. На ходу заметил несколько раздраженных взглядов в свою сторону. Наверное потому, что я проходил мимо, не желая присоединиться к их великому стоянию. Но при всей моей симпатии к каждому страждущему — я ценил любую целеустремленность в людях, лишь бы не вешались сами и не убивали других, — состраданием мое отношение к подобным людям и ограничивалось. Предложить им больше, чем сострадание, было бы уже опасно для меня. Я любил себя и свою свободу, и в отношениях с женщинами страсть предпочитал любви — страсть сильнее, не поддается никаким правилам и исчезает так же внезапно, как и появляется.
Еще долго мне в спину кричал мегафонный оратор, но, дойдя до Оперного, я уже и о нем забыл. Спустился вниз на Крещатик. Прогулялся. Зашел в кафе.
Добавил себе в кровь кофеина.
Глава 10
Посидев минут пятнадцать за столиком кафе, продолжил свою бесцельную прогулку. Ноги сами вывели меня к университетскому скверику. День был явно не «клубный». Только на одной скамейке двое стариков без зрителей играли в шашки.
Остановившись над ними, я вдруг заметил, что позади меня, метрах в пяти тоже остановилась странная пара — черноусый худолицый парень и такая же худолицая черноволосая женщина. Парень курил трубку. На мгновение наши взгляды встретились, и я увидел в недобром прищуре его глаз напряжение и враждебность.
«Может, показалось?» — подумал я, не понимая, чем мог испортить им настроение.
Снова вернулся к играющим в шашки и тупо уставился на доску, забыв об этой странной паре. Когда я оглянулся минут через пять — их уже не было.
Вскоре я отправился домой — прогулка придала мне свежести и подняла настроение.
Я шел по Владимирской, а навстречу мне двигались участники только что закончившегося митинга. Я словно врезался в ледоход, но их было не очень много, так что я, бережно лавируя своим телом, легко избегал ненужных соприкосновений.
Уже подойдя к своему парадному, я снова заметил краешком глаза что-то подозрительное. Обернулся и увидел на противоположной стороне улицы опять ту же чернявую парочку. Они, видимо, смотрели на меня, но когда я обернулся — резко отвернулись.
Озадаченный, я зашел в парадное.
Дома присел в кресло и задумался. Постепенно ко мне пришло успокоение.
Скорее всего, это было случайное совпадение — со мной так бывает: ходишь по городу и три-четыре раза сталкиваешься лицом к лицу с одним и тем же легко запоминающимся человеком. Тут уж и он, наверно, тебя за кого-то принимает, да и сам ты начинаешь гадать: с чего это он за тобой следит? Главное — они не были похожи ни на бандитов, ни на наркодельцов, так что никакого отношения к происшедшему на складе «детского питания» они иметь не могли.
Глава 11
Ночью меня разбудил телефонный звонок. — Слышишь, козел? — ворвался в мою сонную голову неприятный мужской голос с хрипотцой. — Тебя просили выйти, но никто не просил закрывать за собой двери! Ты нам теперь должен десять штук за лишние хлопоты. Ровно через неделю ночью к тебе подойдут за зелеными. Если не соберешь — твои проблемы. Квартиру заберем. — Кто это? — инстинктивно вырвалось у меня.
— Ты что, не понял? — возмутился голос. — Если я счас скажу, кто это, с тебя будет не десять, а двадцать штук, лох поганый!
Короткие гудки уже доносились из трубки, а я все еще держал ее возле уха.
Сон прошел, и на его место просачивалось ощущение тоскливой и грязной реальности.
«И чего я действительно эту дверь закрыл? Может, и бежать бы не пришлось, если б замок не щелкнул…»
Тоска овладевала мной. Ночь была испорчена, и хотелось верить, что только ночь. Хотя эти десять штук, которые с меня кто-то хотел снять за закрытую складскую дверь, не были похожи на шутку.
