Виктор Доренко - Ставка на бандитов
— Слушаюсь, товарищ полковник, — по-военному четко ответил Тимошин, быстро поднимаясь со стула, — разрешите идти?
— Идите, — ответил начальник.
Когда за майором закрылась дверь, Шароев прикурил сигарету и вновь склонился над документами.
Остановившись у порога своей квартиры, Монах почувствовал, как учащенно забилось сердце. Нажав на кнопку электрического звонка, он услышал за дверью шаркающие шаги. Затем старческий женский голос спросил:
— Кто там?
Фомин узнал голос матери и ответил:
— Мама, это я.
Щелкнул замок, и в проеме появилась маленькая фигурка хрупкой седой женщины с лицом, покрытым тонкой сеткой морщин.
— Сынок, Валерочка! — Старая мать разрыдалась на груди у долгожданного сына.
Монах, прижав женщину к себе и проведя рукой по поредевшим, белым как снег волосам, тихо произнес:
— Ну не плачь. Вот он я, вернулся.
Старушка, пытаясь сдержать слезы, лившиеся по щекам, силилась улыбнуться:
— Все, все, я ведь уже не плачу. — Несмотря на сказанное, рыдания вырывались из ее груди, и она шепотом произнесла: — Думала, уже не дождусь. — Затем, спохватившись, добавила: — Да что мы в дверях стоим, пойдем в комнату, сыночек.
Войдя в тускло освещенный коридор коммунальной квартиры, Фомин окинул взглядом родные стены. В комнате матери к нему вновь вернулось чувство реальности: хоть здесь все осталось по-старому.
Старенькая кровать с металлическими спинками, вплотную придвинутая к древнему комоду, ветхий платяной шкаф, покрытый светлым лаком, местами потрескавшимся, и два старинных стула с высокими спинками, обтянутыми изрядно потертым дерматином, — все как когда-то, давным-давно, словно и не уходил он из этой квартиры на двенадцать лет. И только стол да занавески на окнах были относительно новыми.
Мать не знала, куда усадить сына. Постоянно суетилась и от этого выглядела немного смешно.
Усевшись на один только миг напротив Монаха, она тут же вскочила:
— Ой, да что это я тут расселась, вот уж точно старая кошелка, ты ж голоден, с дороги дальней. Пойду соберу на стол.
— Не надо, мама, — он попытался ее остановить, — посиди со мной. Я не хочу есть.
— Как это не хочешь? Я, между прочим, тебя ждала, приготовила много вкусного, кстати, твои любимые пироги с мясом.
— Разве ты знала, что я приеду? — искренне удивился Фомин. — Я же не сообщал тебе точной даты!
— А мне Рома с Сашей сказали, — женщина имела в виду Бура и Музыканта. — Они вообще хорошие ребята. Рома как освободился три года назад, так почти каждую неделю ко мне заезжает. То продукты завезет, то деньги, говорил — от тебя. Правда, что ли?
— Правда, — ответил Монах, в душе и радуясь тому, что Бур не забывал о его матери, и в то же время удивляясь, что тот находил время так часто бывать у нее.
— А я вот все думаю, как же ты мог там зарабатывать столько денег да еще каждую неделю пересылать их мне, — на лице женщины отразилось неподдельное изумление, но, решив не надоедать сыну лишними вопросами, она поспешно сказала: — А какое мое стариковское дело? Побегу на кухню, а то мясо подгорит.
И уже в коридоре она выкрикнула:
— А где же Рома с Сашей?
В ответ от входной двери послышался низкий бас Бура:
— Мы здесь, тетя Валя.
Войдя в комнату, они поставили на пол дорожный баул пахана и принялись доставать из принесенного пакета различные продукты. На столе появилась бутылка водки «Абсолют», полуторалитровый баллон с пепси-колой, огромный батон белого хлеба и несколько сортов импортной колбасы. Фомин молча наблюдал за их действиями, а затем, взяв в руки литровую бутылку водки, спросил:
— А «Столичной» нет?
— У, е-мое, — Музыкант хлопнул себя ладонью по лбу, — совсем забыл, что пахан ничего, кроме «Столичной», не пьет. Пойду смотаюсь, я быстро, тут все рядом, — и он направился к выходу.
Бур последовал за ним.
— Погоди, Шурик, я с тобой, — крикнул он вслед уходящему товарищу.
Пока мать управлялась с праздничным обедом, Фомин решил принять душ и прошел в ванную комнату, столкнувшись в прихожей с соседкой тетей Машей, которую знал с детства.
Та, растянув рот в широкой улыбке, вымолвила:
— С приездом, Валера, или тебя уже называть Валерием Николаевичем?
— Да что вы, тетя Маша, — с улыбкой возразил он, — для вас я всегда останусь Валерой.
— С приездом!..
Через пять минут в ванной вовсю шумела вода.
Неожиданно раздался протяжный звонок в дверь. Мать Фомина решила, что это вернулись товарищи сына, однако вместо них в квартиру ввалились три наглых типа шкафообразной комплекции с коротко остриженными волосами.
Один из них, бесцеремонно оттолкнув пожилую женщину, вошел в комнату. Развязно развалившись на стульях, они обратились к матери Монаха.
— Давай, бабка, созывай жильцов на общеквартирное собрание, — голос принадлежал как раз тому наглецу, который вошел первым, видимо, среди них старшему.
Старушка, оперевшись на дверной косяк, молча стояла, часто моргая ресницами.
— Чего пялишься, старая галоша, — вступил в разговор второй, который был ростом чуть пониже своих товарищей, — делай, что тебе говорят. Не хотели расселяться по-хорошему, будем разговаривать иначе. Метод пряника не подействовал, попробуем кнут.
Ему явно понравилась собственная острота, и он по-лошадиному заржал.
В этот момент открылась дверь ванной комнаты и появилась фигура Монаха, одетого в спортивные штаны.
Его обнаженный торс пестрел многочисленными татуировками, свидетельствовавшими, что он — настоящий, патентованный вор в законе.
Практически во всю грудь распластался крест с распятой на нем голой женщиной, в левом верхнем углу груди красовался профиль Ленина (любимого зоновскими «кольщиками» не за свое идеологическое наследие, а из-за аббревиатуры «вор», то есть «вождь октябрьской революции»), а симметрично ему оскалилась пасть тигра.
На правом предплечье наколот кинжал с обвитой вокруг него змеей, высоко поднявшей плоскую голову, под этим изображением находилась роза, вокруг которой сжимались витки колючей проволоки.
На плечах искусно выведены гусарские эполеты, ниже них с правой стороны улыбалась симпатичная морда кота, а слева изображен натюрморт, состоящий из колоды карт, бутылки водки, шприца, голой женщины и кинжала.
На спине Мадонна прижимала к груди младенца под собором с двенадцатью куполами.
Скользнув мимолетным взглядом по непрошеным гостям, с интересом рассматривавшим фиолетовые наколки, Монах не торопясь вошел в комнату.
Остановившись у окна, он повернулся к матери и спросил, указав на визитеров:
— Это кто?
Мать слегка смешалась, а затем медленно, спрятав глаза, произнесла:
— Понимаешь, Валера, нас хотят расселить. Предлагали большие деньги, но мы отказались. Теперь вот… — она жестом указала на сидящих.
Взгляд Фомина сделался жестоким, и он задал вопрос пришедшим:
— Ну, чего надо?
— Надо, чтоб вы съехали отсюда, — ответил за всех старший, — и чем быстрее, тем лучше.
— Тебе же сказали, что никто никуда переезжать не собирается. Поэтому забирай своих «быков» и отваливайте подальше.
— Ты смотри, Клим, — обратился к старшему низенький, — как заговорила эта ходячая Третьяковская галерея.
Монах, окинув того взглядом с ног до головы, обернулся к матери:
— Мама, выйди, пожалуйста, и закрой дверь.
— Валера, может быть… — попыталась возразить она.
— Я тебя прошу выйти, — спокойно и вместе с тем твердо повторил свою просьбу Фомин.
Когда за женщиной закрылась дверь, авторитет в упор посмотрел на старшего.
Не выдержав тяжелого взгляда пахана, тот отвел глаза в сторону.
Между тем Монах вразвалочку прошелся по комнате. Проходя мимо третьего наглеца, он с силой пнул того по вытянутым ногам:
— Убери копыта, бычара.
Обиженный резко вскочил, однако тут же упал на место, получив мощный удар в лицо. Из носа потекла тонкая струйка крови.
Старший из троих незваных гостей мгновенно отреагировал на действия пахана и подскочил к последнему. Он уже собирался нанести несколько ударов, когда почувствовал, что к горлу приставлен металлический предмет.
Каким образом в руке у Монаха оказалось опасное бритвенное лезвие, осталось для всех загадкой.
Фомин же, еще плотнее прижимая острие бритвы к горлу жертвы, сквозь зубы процедил:
— Что ж ты, параша, рыпаешься? Спокойней, спокойней… Только дернись, и станешь вдыхать воздух сантиметров на двадцать ниже. Конь ты педальный. Не будь это мой дом, я бы тебя заставил сожрать твои собственные яйца. Бычье рогатое. Таких «маромоек», как вы, на моей зоне петухи заставляли парашу жрать. Сучий потрох. — Говоря это, пахан свободной рукой залез тому под легкую спортивную куртку и вытащил пистолет. Передернув затвор, он нацелился в голову противнику. — А теперь пусть твои сявки положат руки на головы и станут лицом к стене, если не хочешь, чтобы в твоей тупой башке стало свежее. Думаю, не сомневаешься, что я твои куриные мозги вмиг проветрю?
