Евгений Сухов - Лихая шайка
– Говорить, вы, батюшка, Григорий Степанович, горазды, а как до дела доходит!.. – Петр Лазаревич вернул приставу бумагу. – За такие дела, которые в Москве творятся, сразу, скажу я вам, на ковер к директору департамента полиции, а там и до разжалования недалеко.
– Будьте покойны, ваше благородие. Пять человек нынче только в Малом дежурят! Куда ж ему уйти? Вооружены все до зубов! Один швейцаром стоит. Двое – в гардеробной. А еще двое – в зале. На случай налета эти двое и швейцар окружат преступников и как в капкан их поймают. Будьте покойны! Люди самые лучшие! Ни за что эта каналья на этот раз не уйдет!
Григорий Степанович потряс сжатыми кулаками. Экипаж тряхнуло на очередной кочке, и урядник неуклюже откинулся на спинку сиденья.
* * *– Что это ты там, братец, высматриваешь? – Купец с густой, пронизанной проседью бородой обратился к швейцару, который, не замечая вошедшего, продолжал смотреть в окно.
Швейцар вздрогнул и, как ошпаренный, кинулся к своему посту.
– Что же ты там высматривал такое, что даже гостя не заметил? – повторил свой вопрос купец.
Швейцар замялся.
– Да, ваше сиятельство, женщину с ребеночком заприметил на другой стороне улицы. Едва за супружницу не принял. А как присмотрелся, так и понял, что не она… Старый стал. Глаза-то не видят. – Швейцар, крепкого телосложения мужчина, виновато потупил взгляд.
– А если я, братец, сейчас «наган» выну, на тебя наставлю да и объявлю, что это, мол, налет? В залу общую пойду, людям угрожать стану…
Гость не успел договорить. В руке швейцара появился «наган», направленный прямо в живот купцу.
– Да что же это ты такое делаешь! – вскинулся бородач, резко отпрянув назад.
– Стоять на месте! Не двигаться!
Дуло «нагана» по-прежнему угрожающе смотрело на гостя.
– Я тебе покажу сейчас «стоять»!
Гость, оправившись от шока, перешел в ответное наступление. Шагнув к швейцару, он резко дернул себя за волосы. Швейцар обмер от удивления. В руке у бородатого болтался театральный парик. А на «блюстителя порядка» смотрел сам обер-полицмейстер.
– Как же это я обознаться-то мог, ваше благородие? Простите мою душу грешную, – запричитал швейцар, медленно опуская «наган». Он, все еще не веря своим глазам, внимательно разглядывал лицо Пороховицкого, обрамленное густой с прожилками седины бородой. – Вы же в таком обличье и не похожи вовсе на себя. И до чего вышло-то правдиво!
Пороховицкий, убедившись, что никто больше свидетелем произошедшему не был, отошел к зеркалу и стал прилаживать парик на прежнее место. Околоточный, переодетый в швейцара в ресторане «Эрмитаж», оказался «полным болваном».
– Обознался. Не признал я вас, – продолжал извиняться здоровяк. – А что отошел от двери, так это я, так сказать, исполняя свой долг служебный. На той стороне бульвара, ваше благородие, трактир имеется. Так я, пока посетителей не было, еще и за трактиром смотрел. А вдруг налетчиков запримечу…
– Болван! – Полковник, пригладив бороду, отошел от зеркала. – Тебя зачем в самом лучшем ресторане поставили? «Эрмитаж» – это тебе не трактирчик какой-нибудь замызганный… Так и следи здесь за порядком. И не вздумай от двери отлучаться! Этого Мартынова интересует только крупный куш. А кто в твоем трактире деньгами-то сорить будет? Рвань да пьянь одна только…
– Отчего же это? – обиженно вступился околоточный. – Я туда хаживаю, бывает, по выходным…
– Вот я и говорю, пьянь да рвань всякая. – Полковник принялся стряхивать со своего пальто невидимые пылинки и вдруг, словно опомнившись, добавил: – Да что ты мне про себя толкуешь? Я тебе говорю, что преступника там изловить не придется. Эти бандиты только по лучшим ресторанам промышляют, где публика побогаче. Им улов крупный надобен.
Пороховицкий резко развернулся и направился в гардеробную.
– А ты, братец, не зевай больше. Как только Мартынова этого завидишь, сразу мне знак сделай. Я в главной зале буду.
Пороховицкий уверенным шагом двинулся по ковровой дорожке в глубь ресторана.
Глава 6
Волчья разводка
Кеше сразу пришлась по душе замеченная им лаковая пролетка на стальных рессорах и с выкрашенными охрой спицами на колесах. Возница уверенно и ловко помыкал двумя запряженными в экипаж вороными лошадками с вплетенными в густые гривы алыми лентами.
– Немчура!
Крестовый сплюнул на мостовую, привычно выудил из кармана «наган» и шагнул поперек Неглинки. Евстафий тут же последовал за подельником. В правой руке второго налетчика покоился ладный револьвер с вытертой от частого употребления рифленой рукояткой. Точность выстрела у револьвера была не такой высокой, как у оружия Крестового, но зато Евстафий считал, что он с избытком восполняет данный недостаток куда более необходимой для его работы скорострельностью. В конце концов, они ведь не на песцовую охоту с этими волынами выходили.
– Стой! А ну стой! – грозно скомандовал Крестовый, становясь на пути вороной пары.
– Тпру! – Возница резко натянул поводья.
Лошади встали.
– В чем дело?
Крестовый навел ствол на сидящего на козлах человека. Вороненое дуло угрожающе поблескивало в лунном свете. Глаза возницы испуганно округлились.
– Эй, что вы?..
– Слезай! – Кеша взял лошадей под уздцы.
– У меня ничего нет… Помилосердствуйте, баре…
– Слезай, я тебе говорю. Живо!
Евстафий быстро обогнул экипаж сбоку. Пассажиров в пролетке не было.
– Никого! – сообщил он Крестовому.
Возница покорно покинул насиженное место, и Евстафий сел на козлы вместо него. На налетчике уже красовался надетый по случаю серенький потертый сюртук. Крестовый снял с возницы фуражку и бросил ее приятелю. Ефставий поймал головной убор на лету, надел его.
– Господа, господа, – жалостливо законючил возница. – Что же вы делаете такое? Побойтесь бога, господа. Это пролетка барона Бенгерхофа, и у него…
– Все! Хватит! – оборвал возницу Крестовый и больно ткнул тому «наганом» под ребра. – Проваливай отсюда и передай своему барону-немчуре, что мы позаимствовали его экипаж исключительно для благих целей. А теперь пошел. И поспешай, любезный, поспешай!
Крестовый неспроста торопился спровадить мужика. Остановленные по центру Неглинки лошади, уже в нетерпении бьющие копытами, могли привлечь нежелательное внимание со стороны какого-нибудь полуночного пешехода. Нужно было скорее трогаться. И Кеша не хотел, чтобы возница видел лицо молодой особы, которая должна была сесть с ним в экипаж.
В темноте вспыхнула спичка и осветила розовое лицо Евстафия. Он раскурил папиросу. Затем поглубже надвинул фуражку на лоб. Крестовый дождался, пока разжалованный возница, причитая себе под нос, скроется из виду, а потом негромко свистнул.
Лиза выплыла из темноты переулка. На ней был попелиновый редингот, кашемировая шаль с капюшоном и легкая осенняя муфта. Крестовый знал, что появление последнего элемента одежды здесь неспроста. Младшая из сестер Вайсман таким образом прятала от постороннего глаза оружие. Ридикюлем, как Капитолина, она пользовалась крайне редко, считая данный атрибут из ряда вон неудобным.
Кеша подал девушке руку, помогая сесть в пролетку. Затем запрыгнул в экипаж сам. Плюхнулся рядом.
– Все! Пошел!
Евстафий тронул пролетку. Лошади быстро перешли на рысь.
– Но, залетные!
Короткий хлыст по очереди резко опустился на круп каждой из вороных. Лошади рванули в галоп. Колеса пролетки гулко застучали по булыжной мостовой…
За квартал до облюбованной им ранее ювелирной лавки на Сретенке Крестовый спрыгнул на ходу. Экипаж, управляемый Евстафием, покатил дальше и вскоре замер напротив невысокого одноэтажного домика с погашенными окнами. Лошади недовольно зафырчали.
– Здесь. – Евстафий обернулся к Лизе, но видеть в темноте ее личика он не мог.
Девушка молча кивнула, и ножка, обутая в изящный черный полусапожок, ступила на мостовую. В одном из окон дома зажегся свет керосиновой лампы. Лиза решительно направилась к парадному подъезду. Согласно плану Крестового, Евстафий остался сидеть на козлах.
Лиза постучала, а затем обе ее руки вновь скрылись под муфтой.
– Ну кто там в такой час? Ни стыда, ни совести. Закрыто у нас.
– Я прошу прощения. – Лиза говорила с невидимым через дверь оппонентом с легким немецким акцентом. Евстафий усмехнулся. По его мнению, это придавало девушке еще большее очарование. – Фы не могли бы мне открыть на минуточку, коспотин Фойнофич?
– Войнович? Я? – Сторож за дверью рассмеялся, но замок все же отпер. В образовавшемся проеме показалась его кудлатая с проседью голова. – Я – не Войнович, барышня. Вы, видно, ошиблись. Его степенства Якова Самуиловича нету и быть в такой поздний час попросту не может.
– Ах, как жаль, как жаль. – Лиза сокрушенно уронила голову на грудь. – Фитите ли, люпезный, я в Москве только проестом. Всеко на отин тень. Мне коворили, что у Фойнофича мошно нетороко приопрести хорошие украшения.
