Татьяна Полякова - Список донжуанов
— За что? — поинтересовалась я.
— Соврала я тебе, а это грех. — Она горько зарыдала, а я растерянно заметила:
— Да ладно, соврала и соврала. А чего соврала-то?
— Дверь была заперта, — перешла она на трагический шепот.
— Как же ты вошла? — поразмышляв немного, вновь спросила я.
— Прости ты меня, ради Христа, — взвыла деваха так отчаянно, что у меня заложило уши, и я замахала руками.
— Простила, все. Хватит вопить.
— Ага, — вздохнула Марья, переминаясь с ноги на ногу. — Я у тебя вчера ключи свистнула, — сообщила она застенчиво.
Я, должно быть, вытаращила глаза от неожиданности, а может, от чужой наглости. Марья опять изготовилась вопить и бить поклоны, а я вновь замахала руками.
— Цыц, — прикрикнула я громко и даже кулаком погрозила, но, конечно, полюбопытствовала:
— Зачем же свистнула?
— Как зачем? За тебя боялась. Уйдешь куда из дома, а тут супостаты. А без ключей тебе только дома сидеть. И никак я предположить не могла, что они на такую пакость отважатся, в дом проникнуть то есть. Ведь это дело такое, тут уж не отвертишься, тут ведь не кирпич какой-то на голову свалился случайно или там машина переехала. Совершенно озверел, — заключила она, а я, задумавшись, спросила:
— Кто?
— Ясное дело кто. Серега. Муж твой.
— Надо немедленно обратиться в милицию, — попыталась вскочить я, забыв про связанные ноги. — Ох ты, господи, ремни-то разрежь.
Ремни Марья разрезала, я вскочила и нервно забегала по комнате.
— Думаешь, это он?
Признаться, трудно было представить, что муж, хоть теперь и нелюбимый и даже вроде бы бывший, способен на такое злодеяние. Мучаясь страхами, я ни разу не подумала о Сережке. А что я вообще думала? Кто-то решил пошутить? Хороши шуточки. Конечно, Марья права: его рук дело, не зря он убить меня грозился и совершенно озверел.
Набегавшись вдоволь, я замерла возле телефона, соображая, куда следует звонить. Ясно, что в милицию. Я набрала 02, но повесила трубку, решив для начала посоветоваться с мамой, потом подумала, что маму пугать не стоит, у нее давление, да и вообще…
— Наверное, надо самой идти и писать заявление, — тихо пробормотала я, но Марья услышала.
— На Серегу жаловаться? Так это бесполезно.
— Почему? — не поверила я.
— Менты эти дела страсть как не любят. Я имею в виду семейные ссоры. Скажут: разбирайтесь сами. К ним хоть вовсе не ходи, уж я-то знаю, у меня папка с мамкой раз десять разводились, а дрались-то как отчаянно, страсть, а менты палец о палец не ударили, чтобы хулиганские выходки родителя пресечь. А когда мамка в сердцах папку трехлитровой банкой с огурцами огрела, еще и запугивали: мол, если даст дуба, так непременно посадят. Аспиды, — пожала она плечами со вздохом, а я загрустила. С милицией мне ранее не приходилось сталкиваться, но чудилась в словах Марьи какая-то правда.
— Что же тогда делать? — ахнула я, жалея саму себя прямо-таки до слез.
— Надо бороться, — ответила она с готовностью. — Око за око…
— Что ты мелешь? — обиделась я. — К кровати его, что ли, привязывать?
— Ну, может, и не привязывать, но машину ему, к примеру, разбить можно. Он ее на стоянке возле дома бросает без всякого присмотра.
— И что?
— Берем две здоровые дубины и по стеклам, и по фарам…
— Чокнутая, — покачала я головой.
— Почему? — обиделась она и повторила тише:
— Надо бороться. И в Библии сказано: «Око за око».
— Там еще сказано: «Если тебя ударят по правой щеке…» или что-то в этом роде… — Я досадливо махнула рукой.
— Библия — великая книга, — не унималась Марья, — в ней полно советов на все случаи жизни. Я считаю, «зуб за зуб» очень подходит к нашей ситуации.
— При чем здесь ты? — сатанея, возвысила я голос. — Муж мой, связали тоже меня. Между прочим, ты вела себя не лучшим образом, ключи свистнула…
— Я же покаялась, — обиделась Марья. — Не по-христиански поминать прощенный грех.
— Ладно, — махнула я рукой, — но машина — плохая идея. Мы не должны уподобляться, и вообще… спасибо тебе большое, но у меня много дел.
— Сима… — хлопнула она рыжими ресницами. Так по-дурацки меня еще никто не называл, и я, признаться, опешила. — Мне жить негде. Меня сегодня хозяйка с квартиры выгнала, такая негодяйка оказалась, совсем люди бога не боятся. Можно, я у тебя переночую?
— Но ведь у тебя есть родственники? — неуверенно предположила я. Марья вздохнула. — Или друзья? — Очередной вздох. — Ну, просто знакомые…
— Просто знакомые есть, конечно, но они вряд ли пустят. Вот ты, к примеру, гонишь, хотя я тебе жизнь упасла, если разобраться… — Она еще раз вздохнула, и одинокая слеза скатилась по ее щеке.
Я загрустила.
Конечно, по большому счету, она права. Если б не Марья, лежала бы я сейчас связанная, но она ведь совершенно ненормальная, ключи свистнула, разве такой поступок нормальным назовешь? Машину разбить предлагает… С другой стороны, если бы она ключи не свистнула, то и в квартиру не вошла бы, а значит…
— Ладно. Оставайся. Но только на одну ночь.
— Хорошо, — с готовностью кивнула она. — А у тебя машина есть?
— Есть.
— Тогда, может, вещи мои перевезем? Хозяйка очень ругается, я еще на той неделе обещала.
— А за что она тебя выгнала?
— Я кран закрыть забыла.
— Ну и что?
— Дело-то в пятницу было, вечером. Я к знакомым на дачу уехала, и соседи подо мной тоже. А я на пятом этаже. Короче, пролило до первого. Но это ведь не повод, правда?
— С кранами надо быть внимательней, — пробормотала я, радуясь, что сегодня не пятница. — Завтракать будешь? — спросила я Марью.
— Конечно. Я бы заодно и пообедала.
Мы сели завтракать, Марья помалкивала, а я размышляла: что же делать? И ничего разумнее не придумала, кроме как идти в милицию. Марья вызвалась сопровождать меня.
Через час мы вошли в здание райотдела. Граждане сновали по коридорам, за стойкой сидел истомленный дежурный и недобро смотрел на мир.
— К кому мне можно обратиться? — робко спросила я. Я всегда робела при виде милиции, хотя и непонятно, с какой стати.
— Ко мне, — ответил мужчина, в глазах его появился интерес.
— Я развожусь с мужем, а он мне угрожает.
— А чего разводитесь-то? — спросил дежурный.
— Просто развожусь, — нахмурилась я.
— Интересно. «Просто развожусь», — передразнил он. — Причина должна быть веская. Это вам не игрушки: хочу — живу, хочу — развожусь.
— Что это вы мне мораль читаете? — возмутилась я. — Есть у меня причина.
— А если есть, то разведут. Всю жизнь у них мужики виноваты.
— Какой-то сумасшедший, — пробормотала я, схватила Марью за руку и потянула ее к выходу. Никакие силы небесные не заставили бы меня повторить эту попытку.
— Что я тебе говорила? — бубнила Марья. — Менты всегда так, им бы только ничего не делать. Будут нервы трепать: а с чего вы решили, что это ваш муж, а чем докажете. Вот когда убьют, тогда и приходите.
Хоть Марья, с моей точки зрения, и была девицей чокнутой, но в тот момент я была склонна ей верить.
— Да уж, — вздохнула я тяжко и замерла посередине улицы, оглядываясь.
— Надо ему тачку разбить, — зашипела Марья.
Я отмахнулась от нее, как от назойливой мухи. Подумав, я решила обратиться к Эльке, но от этой мысли пришлось отказаться — Марья потащится со мной, а показывать ее нормальным людям совершенно невозможно, а то и в моем здравомыслии сомневаться начнут.
Я зашагала по улице, только чтобы не стоять на месте, а Марья вновь принялась зудеть по поводу своих вещей. Я рассудила, что если мы перевезем ко мне и вещи, то от этой сумасшедшей я вряд ли избавлюсь, потому и не торопилась помогать ей.
— Давай сначала покончим с одним делом.
— Говорю, надо стекла бить.
— Какой от этого толк?
— Поймет, что мы себя в обиду не дадим. Ты нам пакость — мы тебе две.
— Как-то не по-христиански ты рассуждаешь, — нахмурилась я.
— Ничего подобного. Я же тебе говорила…
Но я уже не слушала, потому что взгляд мой упал на нарядную вывеску адвокатской конторы «Гридин и сыновья». Первый этаж здания был заново отделан, вывеска стоила денег, да и само здание практически в центре города производило впечатление. Очень солидно. И кому, как не адвокатам, знать, как следует поступить в моем нелегком положении.
Я решительно направилась к дубовым дверям с латунными ручками, начищенными до блеска так, что за них было страшно браться руками. Но я взялась. Марья удивленно начала: «Ты куда…» — но тут же примолкла.
Мы вошли в холл и испуганно огляделись. Обстановка была такая, что я сразу почувствовала: беспокоить Гридина и сыновей по такому пустячному поводу, как мой, непростительное свинство,
— Шикарно, — простонала Марья, вертя головой.
Тут, словно из-под земли, возник молодой человек в светлом (по причине жары) костюме, рубашка белоснежная, галстук в полоску. На лице молодого человека явственно отобразились печаль и сомнение в целесообразности нашего визита сюда. Мы уж и сами сообразили, что зря приперлись, но бежать сломя голову было неловко, и я, выпрямив спину, сказала с вызовом:
