Татьяна Полякова - Деньги для киллера
— Вот, к примеру, с чего ты решила, что они приедут сейчас? Может, они уже были, или явятся ночью, или никогда не явятся.
Сонька уставилась на меня зелеными глазищами, поразмышляла.
— Пойдем-ка яму посмотрим. — Я вздохнула и вслед за ней побрела смотреть яму, которая, строго говоря, не была ямой. Мы присели рядышком и принялись разглядывать землю. Место поросло молодой крапивой и выглядело совершенно невинно.
— Как думаешь? — спросила Сонька.
— Если и были, то землю не трогали.
— А можно, не раскапывая, определить, есть покойник или нет?
— Ты меня спрашиваешь?
Мы помолчали и минут через пять вновь заняли боевой пост на поляне. Я легла, а Сонька сидела, поджав ноги и навострив уши, чем очень напоминала дворовую собаку. Я сказала ей об этом, она отмахнулась, и мне стало ясно: своим занятием подружка увлечена чрезвычайно и никакие силы не заставят ее покинуть пост. Оставалось только ждать, когда ей самой все это надоест.
Я вздохнула и стала листать журнал. Прошло часа два, мы уже поесть успели, журнал был прочитан, а Сонька стала проявлять явные признаки нетерпения.
— Может, пойдем? — предложила я. — Еще успеем на последний автобус.
Сонька только головой покачала.
— Слушай, земля холодная, — напомнила я, — для моего здоровья вредно так много времени…
Я не успела договорить, послышался шум подъезжающей машины. Мы замерли, уставившись на развилку дороги. В поле зрения возникли красные «Жигули», свернувшие затем в сторону Зайцева.
— Пост объезжают, — пояснила Сонька расстроенно и опять насторожилась. — Слышишь?
— Не-а.
— Да слушай ты.
Я старалась изо всех сил. Точно. Машина. Вскоре мы ее увидели. «Восьмерка» цвета «мокрый асфальт» появилась на дороге и притормозила. Минуту ничего не происходило. Потом машина плавно двинулась к кладбищу и встала как раз возле куста бузины. Сонька сопела, как паровоз.
— Номер запиши, — шепнула она торопливо. Я записала. Любопытство разбирало и меня, я выхватила у Соньки бинокль и уставилась на машину. Стекла тонированы, и определить, что происходит внутри, было невозможно. Дверь машины открылась, и появился мужчина: коренастый, стриженый, на вид лет двадцати семи. Я узнала его сразу, именно он в памятную ночь выступал в роли одного из могильщиков. Он перелез через ограду, присел и так же, как мы, стал рассматривать землю. Сидел на корточках минут пять, не меньше, как видно, о чем-то размышляя, полагаю, о неприятном, потому что хмурился все более озабоченно. Сонька тянула руки к биноклю, и я отдала его ей, все, что хотела, я уже увидела.
— Что я тебе говорила, — бормотала Сонька, — не одни мы газеты читаем.
Между тем мужчина поднялся, сел в машину и уехал.
— Дела… — заметила я. — Однако раскапывать могилу он не стал.
— Подожди, еще не вечер. Дурак он, что ли, днем копать?
— Что ж, думаю, мы можем домой идти.
— Еще бы покараулить.
— Вот и карауль, а мне до смерти надоело. — Я направилась в сторону деревни, Сонька догнала меня и принялась ныть:
— Говоришь, ночью копать будет?
— Ничего этого я не говорила. И вообще, ночью я близко к кладбищу не подойду, у меня на него аллергия.
— Ладно, не злись, — миролюбиво заметила Сонька, чем очень меня насторожила.
Деревня выглядела густонаселенной: слышались детские голоса, музыка, звон ведер у колодца — одним словом, вечер пятницы. Мы прошлись по деревне, «восьмерки» цвета «мокрый асфальт» не наблюдалось.
— Значит, уехал, — констатировала Сонька, — или затаился где-нибудь. Зря ушли с кладбища, самое интересное пропустим.
Тут я начала злиться:
— У тебя возле амбара покойник зарыт, может, хватит приключений и не стоит искать новых? Забыла, как зубами лязгала?
Или хочешь присоединиться к тому, что у амбара?
Сонька не захотела. И правильно. Я решила подвести черту:
— Завтра едем в город и больше об этой истории не говорим. Поняла?
— Так ведь как же, Греточка….
— Все. И заткнись.
Мы вошли в дом, и Соньке пришлось заткнуться, потому что сели ужинать. Чегочего, а поесть она любит. Правда, вид у нее был кислый, я почувствовала себя виноватой и принялась объяснять, почему нам от этой истории лучше держаться подальше.
Сонька обреченно кивала и продолжала ощущать себя несчастной.
— Значит, спать ложимся? — детским голоском спросила она.
— Отчего ж, посмотрим телевизор. — Мы сели возле телевизора. Сонька ерзала и смотрела на меня со значением.
— Греточка…
— Заткнись.
— Не любишь ты меня…
— Я тебя обожаю.
— И ничего не хочешь для меня сделать.
— Для тебя все, что угодно.
— Ну, например…
— Убить моего любимого паука в ванной.
— Свинья! — прорычала Сонька и удалилась спать. Я поздравила себя с тем, что у меня твердый характер, и отправилась вслед за ней.
Утром мы проспали первый автобус, следующий был к обеду, и я занялась цветами в палисаднике. Тут кое-что привлекло мое и внимание: у Максимыча горел свет, это в десять-то утра. «Вчера набрался где-нибудь и до сих пор спит», — решила я и продолжала копание в земле, но беспокойство не отпускало, более того, я вдруг начала нервничать и то и дело поглядывать на его окна.
Свет все горел.
— Сонька! — крикнула я. Она появилась из огорода и спросила угрюмо:
— Чего?
— У Максимыча свет до сих пор горит.
— И что? — Тут Сонька как-то странно дернулась и уставилась на меня. Видно было, то она предельно напугана.
— О, Господи! — пролепетала подруга и потом бросила:
— Бежим!
Дверь была приоткрыта, свет горел в передней и на кухне. На столе поллитровка, пустой стакан и миска с капустой. Мы походили, покричали, у соседей поспрашивали — безрезультатно.
— Вот черт старый, напугал, — сказала Сонька, но облегчения в ее голосе не слышалось. Подошло время обеда, Максимыч не появлялся.
— Может, он в Зайцеве ушел? — предположила Сонька. — У него там родня.
В город мы не поехали: надо было убедиться, что с Максимычем ничего не случилось.
По телевизору шли «Вести», когда в окно забарабанила соседка и крикнула:
— Соня, Соня, беда! — Мы выскочили на крыльцо. — Максимыча нашли, в реке утонул, за корягу зацепился.
Мы разом побледнели и уставились друг на дружку. Сонька побежала к реке, где уже весь народ собрался, а я осталась на крыльце. Из села приехала милиция, труп забрали. Я была уверена, вывод будет примерно такой: несчастный случай, был пьян, возвращался домой и упал в реку. Так оно и вышло. Я с нетерпением ждала Соньку, а когда она вернулась, сказала:
— Пошли.
— Куда?
— На кладбище.
Издалека могила выглядела вполне зеленой и нетронутой, но вблизи невооруженным глазом было видно: недавно ее кто-то раскапывал. Дерн аккуратно положен на место, но рядом, на молодой крапиве, осталась земля, которую не смогли смести полностью.
— Вот сюда землю бросали, — сообщила Сонька, ползая на четвереньках с видом заправского следопыта. — Так я и думала, надо было здесь сидеть и его дожидаться.
— А зачем? — попробовала я внести ясность. — Мы ведь и так знаем, кто это. Парень на «восьмерке» цвета «мокрый асфальт», и номер записан. Теперь он в курсе, что трупа здесь нет, а Максимыч, возможно, сказал, что его и той ночью не было. И этот тип будет решать загадку, «куда делся труп».
Кстати, он-то знает, что хоронили они еще живого.
— Ты думаешь…
— Я думаю, он вполне допускает мысль, что покойник теперь и не покойник вовсе.
— Здорово, — озадачилась Сонька, — для нас это хорошо или плохо?
— Спроси что-нибудь полегче. Мне кажется, у него два варианта: чудесному спасению из могилы неизвестный обязан либо людям, случайно проезжавшим мимо, либо местным. А в деревне в ту ночь, кроме Максимыча, были только мы с тобой. И я как раз приехала с «Тарзаном».
— Мамочка моя, как все просто! — ахнула Сонька. — Слушай, может, нам повезет и он не такой умный, как ты.
— Боюсь, ему очень нужен труп, и пока он его не получит, не успокоится.
— Где ж он его искать будет? По всей округе землю рыть?
— Для него он живой. И здесь, пожалуй, тоже два варианта: если «покойник» был без сознания, его отправят в больницу, если в сознании, то смог объяснить, что в больницу ему нельзя, и сейчас где-то отлеживается.
Хотя может быть и третий вариант, но на это моей фантазии не хватает.
— Греточка, ты не злись, но я уже ничего не понимаю. Чего нам-то ждать?
— Скорее всего он уже обзвонил больницы в округе и знает: нужный ему человек туда не поступал, если поступал кто-то похожий, значит, навестил больного. У него ведь целый день был на это. Ну а если Максимыч о нас сказал, значит, навестит и нас.
— Я не хочу, — жалко охнула Сонька.
— А я прямо умираю от хотения.
— И последний автобус мы уже пропустили, — простонала она.
— Пойдем к Герасимовым ночевать, только подготовимся.
