Ольга Некрасова - Свои продают дороже
А звук чужих шагов, пропав ненадолго, стал приближаться. Он слышался уже не из отдушины, а снизу, со второго этажа.
— Папа, ну ты не все заряжай! — простонал Сашка.
Он уже стоял у люка на чердак.
Шаги смолкли под люком, с пружинными щелчками стала опускаться подтянутая к потолку лесенка. Сашка занес для удара ногу.
— Сейчас, Шура, сейчас! — Отец складывал незнакомое ружье, но что-то не так делал, и оно у него снова переламывалось на две половинки.
Снизу глухо забухали выстрелы. От люка отлетела длинная щепка, царапнула Сашку по щеке. Татьянин брат отшатнулся и упал, а там, где он только что стоял, отлетели еще две щепки.
Люк с грохотом раскрылся, и над проемом вынырнул бритый затылок верзилы. Лежавший навзничь Сашка бессмысленно шевелил руками, как опрокинутый на спину жук. Брюхо показался из люка по пояс. Пистолет в его руке был нацелен на безоружного Сашку.
— Я здесь, молодой человек! — сухим учительским тоном сказал за его спиной Татьянин папа, и Брюхо стал поворачиваться к нему.
Бездонный зрачок пистолета равнодушно скользнул по Татьяне. Брюхо поворачивался осторожно, потому что стоял на лесенке с узкими ступенями. Папа успел через его голову кинуть Сашке слоновье ружье, так и переломленное буквой Г, а сам схватил другое, незаряженное.
На этом время его жизни на земле кончилось. Брюхо с двух шагов выстрелил в голову Татьяниному папе.
Сливаясь со звонким хлопком пистолета, раздался второй выстрел, рявкающий, как иерихонские трубы.
Потрясенная Татьяна увидела, что в груди у верзилы появилась дыра, в которой на мгновение мелькнул свет из окошка, а потом из нее струей ударила кровь с какими-то ошметками и с ног до головы залила все еще лежавшего на спине Сашку. Только после этого Брюхо с еще живыми, всепонимающими глазами провалился вниз. Татьянин брат вскочил, утираясь ладонью и отфыркиваясь, стряхнул с руки черный сгусток и с окровавленной нечеловеческой рожей скакнул вслед за ним в люк. Внизу жутко хлюпнуло — Сашка попал на труп и, видно, хотел попасть, чтобы мягче было падать.
Слоновье ружье рявкнуло во второй раз. Грохнулась об пол сорванная дверь, несолидно кашлянул чей-то чужой выстрел, и Сашка начал палить не переставая.
В барабане слоновьего ружья было не меньше десятка патронов. Дом рокотал, как огромная погремушка. В жалобном звоне стекла, стуке опрокидываемой мебели, мате осатаневших от ярости и ужаса людей, частой пистолетной пальбе и рявканье Сашкиного ружья слышался непередаваемо жуткий ритм, как будто грохотали молоты адского цеха по утилизации жизни. Те, в кого попала картечь из слоновьего ружья, умирали на полудвижении, на полузвуке, без предсмертных стонов.
Последним, как заяц, заверещал Есаул:
— Не стреляй! Я без оруж…
Картечь поставила многоточие.
Установилась невероятная тишина, как под водой, когда в ушах отдаются удары собственного сердца. Татьяна боялась посмотреть в сторону отца. Она встала, подошла клюку, не слыша своих шагов, и позвала брата:
— Саша! Саша, это я, не стреляй!
От крика в барабанных перепонках сравнялось давление, и сразу стало слышно, как тяжело идет ей навстречу брат и где-то глухо, будто из-под земли, воет Галина.
Эпилог
ЗМЕЙ ПРОСНУЛСЯ
Папу, доброго несовременного папу, расплатившегося за грехи детей, похоронили на Украине рядом с его, родителями. Мать слегла. К ее переживаниям добавилось и то, что Сашка запретил ей встречаться с внуками, проклиная в них подлую Галькину породу.
А Гальку они с Татьяной пожалели ради детей. Еще до приезда милиции договорились все втроем, что будто бы она знать ничего не знала, кроме того, что муж ночует на даче, и по женской подозрительности хотела с утра пораньше нагрянуть с проверкой. Допрашивали их по отдельности, а когда сличили показания, стало известно, как Галька отблагодарила мужа: рассказала следователю, что Есаул кричал: «Не стреляй, я без оружия!» — а Сашка все равно выстрелил. Пистолет Есаула нашли. Вопрос был в том, выронил ли он оружие после смерти или бросил, желая сдаться. Прокурорская машина была настроена на то, что раз есть пять трупов, должен быть и виноватый. Сашке замаячило в лучшем случае «убийство в состоянии аффекта» — до трех лет, — в худшем — «убийство», от шести до пятнадцати.
На очной ставке с женой потрясенный Сашка твердил одно: «Галя, как ты могла?!» И услышал в ответ: «Мне самой тебя жалко. Но все должно быть по закону!»
С ним случился эпилептический припадок. Следователь, сам несколько раз побывавший в чеченских командировках, несмотря на давление начальства, назначил медицинскую экспертизу, и все чудесным образом переменилось. Сашкино дело закрыли и с честью отправили его в отставку, назначив пенсию в размере жалованья.
Какую роль сыграла в этом Татьяна (а точнее, связи Барсукова) — семейная тайна.
Как и во всякой драме (и, как всегда, слишком поздно), нашлись доброжелатели, раскрывшие Сашке глаза: с Галиной спал особист из его части, который, очевидно, и «научил жизни» недалекую и жадную бабу. Они не отстали от Сашки до сих пор. Жена не дает ему развода, пока инвалид Чечни не получит новую квартиру взамен служебной. Тогда Галька с особистом накинутся, отберут и, наверное, некоторое время будут счастливы.
Барсуков выбил для гинекологии ставку сексолога, обязанности коего выполняет по совместительству его земляк, виртуоз скребков и расширителей Коля Вершинин. Новые услуги пошли на «ура». Засим в рамках программы конверсии Барсук открыл консультационный кабинет за территорией госпиталя. Он и сам находит время для работы в кабинете, используя свой опыт пластического хирурга. Мужики из близлежащих домов показывают на него пальцем: «Это доктор, который удлиняет, выпрямляет и вставляет стержень». По сути, так оно и есть, хотя в медицинских терминах называется гораздо непонятнее. Прооперировав необходимое количество вялых начальственных членов, Барсук наконец-то получил генеральские погоны.
Любка Могила вышла за своего подполковника и уехала с ним на Дальний Восток «за бараном», как иногда говорят по старой памяти, имея в виду полковничьи, папахи, хотя сейчас их уже не носят.
Игоря хозяева его совместного предприятия командировали в Сирию.
Наташка вышла за Сохадзе, продолжая работать референтом у Тарковского.
Виктор Саулович без помех влился в славную плеяду депутатов, не посещающих заседания Думы; в узком кругу любит пошутить: это, мол, максимум того, что он может сделать для избирателей.
О судьбе Шишкина ничего не известно. На освободившееся место шефа службы безопасности Виктор Саулович сманил прокурорского следователя Андрюшку.
А месяц спустя, радуясь пухлому конверту с первым жалованьем, бывший младший советник юстиции с недоумением обнаружил на нем пометку бухгалтерии «Под расчет». Содержавшийся в его контракте стандартный пункт об испытательном сроке оказался ловушкой. Государственную службу Андрюшка к тому времени оставил, место у Виктора Сауловича так и не получил. По какой причине миллионер снизошел до расправы с мелким чиновником, я судить не берусь. У богатых свои капризы.
Компроматы Змея так и не были опубликованы — ни те, которые Сергей взял себе, ни те, которые передал (или якобы передал) Дмитрию.
Когда истекли положенные по закону полгода, Татьяна, захватив для поддержки Вику, пошла в районную нотариальную контору. Вместе они пересмотрели книги заявлений прав на наследство. Заявления от Дмитрия Савельева не было. Через Сергея до Татьяны доходило, что в последнее время у ведущего «Криминального интереса» начались конфликты с руководством РГТРК, и выход его ток-шоу в эфир приостановили. Как-то раз она слышала «пасынка» по «Эху Москвы» — тот рассказывал, что организует конно-спортивный центр в Ивантеевке и приглашал благотворителей. Про ток-шоу сказал: «Павильон никак не построят». Было ясно, что с работой и деньгами у него плоховато. Недавно он выступал в пресс-клубе — небритый, взлохмаченный, с помятым лицом. Пьет?
А у сочинителя Кадышева вышла тринадцатая книжка о Морском Змее и рекламируется готовящаяся к изданию четырнадцатая. На этот счет есть несколько соображений.
Для успеха книги нужно, чтобы автору было что рассказать, чтобы он умел рассказывать и обладал волевым характером, без которого рассказчик сворачивает в колею устоявшихся мнений и сюжетных штампов. Способности без характера и жизненного опыта — признак эпигона.
Расставлять слова в таком порядке, чтобы они читались гладко и без особой скуки, могут десятки, если не сотни тысяч людей. Из них получаются редакторы и «негры», создающие коммерческую литературу по наброскам авторов с именем. Если судить по результату, здесь нет халтуры: три слагаемых успеха соединились на страницах книги, только донором был не один человек, а двое.
Татьяне достались в наследство первые сто страниц и сюжет тринадцатого романа. Оставалось сесть и расставить слова. Сохадзе нанял «негра». Тот использовал все излюбленные словечки Змея, вставлял целые страницы из других его черновиков, но результат был плачевным: рукопись выглядела, как небоскреб, скрепленный ласточкиной слюной. Рассчитывая, что читатель в любом случае клюнет на имя Кадышева, Сохадзе готов был опубликовать и такой вариант. Татьяна, взятая в оборот издателем-кровопийцей, кинулась за помощью к Вике, та попросила помочь своего Сергея… Результат был потрясающий. Татьяне казалось, что написанные Сергеем страницы она сама набирала на компьютере под диктовку Змея. Так и появился тринадцатый роман, а Сергей без понуканий засел за четырнадцатый.
