Татьяна Степанова - Флердоранж — аромат траура
— Огни. — Островская закрыла глаза ладонью. — Я часто думала, что будет, если я тоже увижу их? Иногда, вы не поверите, иногда мне до смерти этого хотелось, хотя я и не верила до самой последней минуты… Ночью, бывало, поднимусь, когда бессонница, подойду к окошку и все смотрю, смотрю в темноту. И сердце так и замирает — а вдруг вот сейчас?! Я желала и страшилась увидеть их — огни. А тут, на дороге, я даже не поняла сначала, а потом… Они появились метрах в пятидесяти от меня. Не мерцали, не мигали, горели, стерегли, как волчьи глаза. И потом стали медленно приближаться. Подползать… И тут на меня из тумана выскочила лошадь. Заржала дико, страшно. Я никогда не слышала, чтобы лошади так ржали. Так, наверное, кричат только в аду…
— Это была лошадь Чибисова, — сказала Катя. — Вы разве раньше не видели, как здесь на ней каталась его секретарша Кустанаева?
— Возможно… наверное. Но там на дороге это было просто ужасно. Этот визг до сих пор сверлит мне уши, Я бросилась прочь, не разбирая дороги. Мне казалось — кто-то гонится за мной. Тот, у кого вместо глаз — огни. Тот, кто обходит ночами созревающие поля. Тот, о ком я слышала и не верила… Я бежала, споткнулась обо что-то и… упала. Я упала прямо на него, на мертвеца! Он был в траве, весь окровавленный, в черном плаще, похожем на саван. Мне показалось… в ту минуту невыразимого ужаса мне показалось, что он поймал меня и держит. Все плыло. Я не могла встать. И колокольня качалась надо мной, падая, как Пизанская башня.
— Это был Чибисов? Мертвец-то этот в саване т— Чибисов? — спросил Колосов.
Островская сжала пальцами виски:
— Сейчас умом я понимаю, что это был он. Но тогда — нет, я ничего не сознавала, ничего. Я чувствовала, что вот-вот умру. Сердце не выдержит. Не помню, как я вскочила на ноги и побежала… Я едва не попала под машину. Слава богу, что появилась эта ваша машина!
— Галина Юрьевна, я рада, что вы вспомнили это, — Катя придвинула свой стул ближе к Островской. — Попытайтесь вспомнить кое-что еще. Я слышала, прошлым летом примерно в конце июня вы сломали или сильно повредили себе руку. Было такое?
Островская с недоумением посмотрела на нее, кивнула тупо.
— Да было, я оступилась, упала и вывихнула руку.
— И вам помог добраться до дома Чибисов, ехавший мимо, — сказала Катя. — А где это произошло? Где он вас подобрал?
— Это было… недалеко от Борщовки это было. Я ходила рано утром в Рогатово в палатку — она торгует круглосуточно. Только не подумайте ничего такого. Я упала тогда потому, что поскользнулась на мокрой глине.
— Значит, руку вывихнули при падении? — спросил Колосов.
— Да.
— А к врачу с травмой обращались?
— Нет, здесь до врача далеко добираться. Вывих мне вправила Вера — медсестра, она сейчас у Чибисовых работает.
— А в тот раз, ну когда это было с вами, вы ничего такого не видели — огней, лошадей, вестников смерти, призраков?
— Нет. — Островская как-то странно посмотрела на Колосова. — А вы разве не знаете, огни дважды видеть нельзя.
— Почему? — спросила Катя.
— Потому что нельзя дважды заглянуть в… — Островская запнулась. — …туда.
— Ладно, спасибо, Галина Юрьевна, — невозмутимо подытожила Катя, — вы нам помогли.
Вместе с Трубниковым они вышли на крыльцо опорного.
— Что будете делать с ней? — спросил Трубников тихо. — Какое твое решение, Никита Михалыч?
— Пока задержим. До выяснения, — сказал Колосов сухо. — А что ж ты, дорогой Николай Христофорыч, зеваешь-то? У тебя в твоей же родной Столбовке — рай для алкашей, круглосуточный шланбой открыт. Самогоном вовсю торгуют, а ты спишь?
Трубников угрюмо молчал.
— В Рогатове что, тоже шланбой? — зло спросил Колосов.
— Там ларек круглосуточный от хвощевского спиртзавода. С лицензией.
— А у тебя под боком что же?
— Свешникова торгует. Я сколько раз ее предупреждал. Но она ж мать-одиночка, у нее четверо детей. Она у Павловского на ферме работает. Но на четверых все равно не заработаешь… Вот и подторговывает, кормить-то надо чем-то.
— Хочешь добреньким быть для односельчан, да? — процедил Колосов. — А для всех добреньким не получится, Николай Христофорыч. Свешниковых детей пожидел, да? А ты глянь, во что у тебя эта баба превратилась? Она ж актриса была, и какая! Я с ней сколько фильмов смотрел, А вот вошел и не узнал даже — кикимора, лахудра… Да все почему? Потому что есть место, где самогоном можно хоть до глаз залиться!
— Подожди ты, Никита, сейчас не до нотаций о вреде самогоноварения, — пришла на помощь Трубникову Катя. — Ты, прежде чем кричать, сначала поживи тут, узнай, как люди живут!
— Ничего, теперь узнаю, — Колосов обернулся к Трубникову, но сдержался и больше ничего не сказал. Все и так было ясно. К счастью, ситуацию разрядило то, что к опорному подъехала белая прокурорская «Волга». Колосов вместе со следователем и начальником ОВД должны были ехать на совещание следственно-оперативного штаба, созданного уже по «серии убийств» в Славянолужье. Совещаний и прочего переливания из пустого в порожнее даже в такой провальный день было не избежать.
Глава 27
ПОРТРЕТ
Островскую увезли в ОВД. Она не протестовала. Складывалось впечатление, что она не совсем понимает, что происходит.
Катя видела: Трубников многое отдал бы, чтобы тоже поехать в ОВД. Но его место было сейчас здесь. Кто, как не участковый, должен был заняться отработкой территории, опросом жителей, поиском очевидцев, которых, увы, как всегда, не было и в помине?
Колосов вернулся с оперативного совещания часа через два. По его мрачному лицу было ясно — положение у них с Катей хуже губернаторского. Но, как всегда, все неприятности и удары он целиком брал на себя. С Катей этим не делился, не жаловался. Только темнел лицом и хмурился.
«А чего ты хотел, милый мой? — думала Катя. — Ты ведь сам предчувствовал это, еще когда посылал меня сюда. Так чего же ты теперь выходишь из себя? Потому лишь, что бессилен пока что-либо изменить здесь?»
Трубников отдал Колосову запасной ключ от опорного пункта, завел мотоцикл и отбыл на «разведку».
— Ну, кого еще, по-твоему, следует сейчас допросить, не откладывая? — сказал Колосов, когда участковый уехал. — Ты ж тут все нити держишь, давай командуй.
— Ты, часом, не интересовался, где был он сам с девяти до часа ночи? — спросила Катя, кивая на старую фуражку Трубникова на шкафу. — Говоришь, командуй… Ладно, скомандую, но попозже. Сначала давай кое-что обсудим. Скажи честно, ты ждал нового убийства?
— Я всегда это дерьмо жду. Само, раз начавшись, это не прекращается. Ты прекрасно это знаешь.
— Ты предполагал, что следующей жертвой станет именно Чибисов?
Никита помолчал, потом хмуро спросил:
— Ты сама-то веришь в то, что мы сегодня попу наплели?
— В расхожие версии — месть и корысть? — Катя наклонилась к нему. — А что, нам еще что-то другое остается?
— Я думал, ты начнешь детально анализировать показания этой алкоголички, — он вздохнул. — Надо ж себя до такого состояния довести, так допиться! Женщина, актриса… Кикимора старая! Огни ей привиделись. Странно, что не черти зеленые…
Катя не откликнулась на это завуалированное приглашение к обсуждению. Все было бы гораздо проще, если бы она сама не видела это. Все было бы совсем не так. Сказать ему, что и она тоже… Нет, ни за что. «Вадьке скажу потом. Когда-нибудь, — подумала Катя, — А ему нет. Все равно бесполезно». Ей вспомнилось, как нервно и раздраженно реагировал на ее дотошные расспросы Трубников. О, сейчас она понимала его как никогда! В этом не так-то легко признаться, даже если ты что-то и видел такое…
— Никита, ты сам на что особо обратил внимание? — тихо спросила она.
— На то, что на этот раз отчего-то только две раны. По логике, так не должно быть.
— По какой логике? — спросила Катя. — Знаешь, когда волк голоден, он кусает, рвет, полосует глотает мясо кусками. Затем насыщается и ест медленно, спокойно… Это похоже на насыщение. Словно кто-то уже насытил себя, свою ярость и… теперь просто убивает. Приканчивает. Самый сильный взрыв ярости пришелся на Бодуна. Я содрогаюсь, когда вспоминаю эту голову, заброшенную в рожь. Этот ненужный кому-то трофей после успешной охоты… Это одно объяснение. Есть и второе — это совершенно другой почерк и другой человек. И здесь мне покоя не дает плащ Чибисова, в котором его нашли. Никита, тебе не кажется, что всей этой внешней нелогичности есть одно очень простое объяснение?
— Какое же?
— А такое; что Бодуна и Артема Хвощева убил сам Чибисов. Именно его видела в плаще Полина, — сказала Катя. — А потом кто-то убил его, возможно, отомстив.
— Это предположение держится только на плаще. Плащ — это одежда. Его можно надеть, можно и снять.
— Да? — Катя вздохнула. — Наверное ты прав. Плащ-дождевик в деревне есть у всех. К тому же со всем этим совершенно не вяжется то происшествие четырехлетней давности с этой Копейкиной-стриптизершей. Я никак не могу соединить это с тем, что вижу здесь. Может быть, потому, что знаю это только с твоих слов? И тем не менее именно благодаря этой стриптизёрше мы узнали о знакомстве Бодуну, Чибисова и Хвощева. Это она их крепко связала. Ты сам-то об этом, что думаешь?
