Валерий Барабашов - Золотая паутина
— Молодец. Ценю. И я для тебя стараюсь.
— Я знаю, Миша. Спасибо.
Он удовлетворенно кивнул, слегка высвободился из объятий жены — впереди был сложный поворот, машину могло занести. Подумал, что правильно сделал, Женившись на молодой этой бабенке, взяв ее, в общем-то, нищую, ни с чем. Но Марина была богата другим — своей молодостью, ласковым нравом, шелковой кожей. Ничего, что она была всего лишь продавщицей в ЦУМе, — ее он выделил сразу же и бесповоротно, сказал себе, когда увидел: «Эта дева — моя». Из магазина он ее сразу же забрал — зачем трудить ей ноги за прилавком? Пусть сидит дома, вьет гнездышко, заботится о комфорте их жизни. А на существование он зарабатывает неплохо, на двоих хватит…
— Миша, зачем ты везешь этих людей к нам на дачу? — капризно спросила Марина, пальчиком показывая себе за спину, на катящие за ними машины. — Ну, Боб с Олегом — это наши, я к ним привыкла. А те, в «Жигулях»? Кто они?
— Это нужные люди, Марин. Понимаешь, я должен с ними сблизиться. И тебя прошу: ты с Валентиной, Долматова ее фамилия, поласковей будь, ладно? Я с ней буду сегодня говорить, и ты не давай ей скучать.
— Она красивая, — ревниво проговорила Марина, поправляя перед зеркалом волосы. — Смотри, Миша! — и шутливо погрозила ему крашеным пальцем.
— Красивей тебя для меня нет женщины! — несколько выспренне парировал Гонтарь, и Марина покачала в раздумье головой: «Ну-ну. Посмотрим».
Мотоциклист снова появился в зеркале заднего вида, и, чтобы проверить его, Гонтарь резко затормозил, съехав на обочину, вышел из машины, открыл капот. Остановились и машины Валентины и Боба.
— Что случилось, Михал Борисыч? — крикнул, не вылезая из «Москвича», Басалаев.
— Да так, мелочь, — неопределенно ответил Гонтарь, наблюдая за мотоциклистом.
Тот, втянув голову, явно пряча лицо (его и так почти не было видно за большими темными очками), проскочил мимо машин на высокой скорости.
Гонтарь глянул ему вслед и окончательно теперь успокоился — парень как парень, катается себе… А что ехал сзади — ерунда!
Мотоциклист тем временем въехал в Хвостовку, исчез за домами, и Михаил Борисович снова сел за руль «мерседеса».
К даче они подъехали нижней дорогой, не через село, а по берегу Дона — так было незаметнее для жителей Хвостовки. К чему афишировать: мол, вот я, Гонтарь, приехал на дачу с друзьями сразу на трех машинах? Нет-нет, осторожность и разумность в любых делах не помешают.
Они поставили машины во дворе и шумной гурьбой отправились вниз, к реке.
Мотоциклист наблюдал за ними с кручи, из густых кустов боярышника. Он видел, как плескались у берега девицы, как с визгом уворачивались от рук парней, как бегали по прибрежному песку потревоженные и недовольные чайки…
Гости пошли осматривать дом, а Михаил Борисович не спешил — стоял на веранде, смотрел. Тихо было в Хвостовке и чертовски хорошо после шумного и дымного города. Что бы там ни говорили, а дача — это прекрасно, это спасение для городского жителя, А для деловых встреч она просто необходима и давно уже себя окупила. К тому же деньги — вода, они сейчас мало чего стоят. А вот «мерседес» (пусть и подержанный), трехкомнатная квартира с шикарной обстановкой, драгоценности, которые он, Гонтарь, подарил Марине, и, наконец, прекрасная дача — это, конечно, и богатство, и уровень жизни. Ничего, что соседей раздражает твой достаток, — люди все разные, хотя и требуют равноправия, социальной справедливости. Ха-ха! Какая к черту справедливость, если один талантлив и умен, а другой глуп и ленив, если один умеет делать из рубля десять, а то и двадцать, а другому и в голову не придет самая захудалая идея увеличить свой капитал, если один завистлив и ненавидит ближнего своего за то, что тот предприимчив и активен в жизни, может и умеет рисковать, а другой ждет манны небесной от государства! Да работайте, черт вас возьми, вкалывайте, изворачивайтесь, рискуйте — кто не позволяет делать этого? В наш-то век! Давно уже позади многие запреты, даже правительство и партийные поумнели и в чем-то, наверное, прозрели. Хватит делать государство вообще, надо думать о человеке, о каждом! Жизнь на земле вечна, да, но жизнь отдельного человека коротка, земна, обыденна, примитивна. Хлеба и зрелищ — кто откажется от этого старого, но очень живучего лозунга? Наедине с самим собой. Нет таких людей. Человек по природе своей лепив, лишь обстоятельства заставляют его трудиться, а так бы… Да, поэтому есть необходимость в государстве, в насилии, в подчинении одних другими, но при чем здесь идеи социального равенства? Братства? Бред! Именно неравенство, богатство одних и бедность других — нормальное состояние любого общества, его движущая и организующая сила. Не могут и не должны все быть богатыми, это чепуха! Это противоречит здравому смыслу. Конечно, возникает вопрос: как стать богатым? Но это из другой оперы. Умеешь делать деньги — молодец, попался, не сумел отбиться от правосудия — садись в тюрьму, размышляй над своими ошибками. Закон ведь писан прежде всего для дураков. А умный гору обойдет…
На балконе послышались голоса Валентины и Марины, Гонтарь невольно прислушался, о чем речь. Марина рассказывала, как они реконструировали дачу, сколько было хлопот с материалами, но теперь, слава богу, все позади, теперь они с Мишей и друзьями здесь отдыхают.
Михаил Борисович поглядывал на женщин, снизу ему хорошо были видны их ноги, он исподтишка любовался ими, и Долматова скоро перехватила его взгляд, потянула Марину с балкона, а та погрозила мужу с улыбкой — смотри у меня!
Гонтарь улыбнулся ей в ответ, сел в кресло, продолжал размышлять. Что это он вдруг расфилософствовался? Зачем? Для него все в этой жизни давно понятно, давно он в ней взял нужный курс. Другое дело, что не все это осознают, в том числе и Долматова со своим мужем. А если и осознают, то не до конца.
И все же он кое-что уже сделал. Валентина работает на него, на нужную идею работает и муж, военный человек. Разве этого мало? Как говорится, не сразу Москва строилась, спешить не нужно. Всему свое время. Ни к чему ребячество, взрослый, зрелый человек должен уметь подавлять в себе козлика. А так хочется иногда, черт возьми, попрыгать, подурачиться, расслабиться. Но только, пожалуй, здесь, на даче, подальше от любопытных глаз и можно это себе позволить.
«Надо сегодня провести какой-нибудь необычный вечер, — решил Гонтарь, — оригинальный. Такой, чтобы всем запомнился и чтобы всех сплотил. Идейный, так сказать, вечер. Думай, лысая головушка, думай! Ты иногда выдаешь вполне симпатичные решения».
— Так вот, мальчики и девочки, — сказал Гонтарь, когда все расселись за овальным большим столом, и постучал вилкой по краю тарелки, призывая к вниманию. — Давайте нынешний вечер проведем, так сказать, на высоком идейном уровне. Назовем его… ну, и примеру, «Прощание с коммунизмом». Идет?
— Согласны-ы!
— Правильно, Михаил Борисович!
— Отлично-о! — загорланили гости, а Гонтарь, приподнявшись, театрально кивал лысиной из стороны в сторону, благодарил за аплодисменты и поддержку.
— Господа! Дорогие мои молодые друзья! Я тут не оригинален, — продолжал он, когда шум несколько поутих. — Само время говорит за меня, политическая ситуация. Я просто… сформулировал то, что у всех давно на языке.
— Прощай горизонт, который все время отодвигался-а-а! — хмельно завопил Фриновский, и новый взрыв хохота, звяканья бокалов, дружных хлопков заглушил даже бухающий железным ритмом магнитофон.
«Пусть поорут, пусть, — размягченно думал Гонтарь, прикидывая, что и как говорить дальше. — И пусть как следует напьются».
Он бросил радушно-хозяйское Басалаеву: «Боря, у гостей рюмки пусты, нехорошо». И тот, мотая бородой, стал заново наполнять посудинки.
— Товарищи! Товарищи!— пьяненькая Нинка требовала тишины. — Я хочу сказать…
— Товарищи кончились! — перебил ее Боб. — Сказано же: господа!
Нинка изумленно открыла рот, глянула на сидящую рядом с нею Светлану.
— Так… а мы? Как же?
— И вы, милочка, госпожа, — уронил Гонтарь. — А это вот ваш господин, насколько я понимаю, — и он вилкой показал на согласно кивающего Фриновского. — Вы — госпожа своей… гм-гм… ценности.
— Ха-ха-ха… Браво, Михаил Борисович!
— Господа и товарищи! — не сдавалась Нинка. — Я хочу сказать, что вы спешите… Отказываться от светлого идеала…
— Штрафную ей, Боря! — смеясь, велел Гонтарь. — За ненужную комсомольскую агитацию. У девочки в мозгах несварение. Надо помочь. Олежек, поухаживай за своей пассией.
Общими усилиями Нинку заставили выпить, она трясла головой, слепо шарила по столу, ища чего-нибудь кислого, нейтрализующего горечь во рту, хватала все подряд, и это смешило всех, забавляло.
Встал с полным фужером вина Фриновский. Явно подражая Гонтарю, манерничая, напустил на побагровевшее лицо трагическую гримасу.
