Леонид Панасенко - Случайный рыцарь (Сборник)
«А дети? А женщины?» — спросил Лукашевский, подумав о Павлуше и Александрине.
«Да, это вопрос, — Режиссер оглянулся на портреты Анны и Марии. — Это вопрос. Впрочем, зачем говорить об этом, если вы сами все увидите. Ведь я сказал вам, что вы останетесь вне взрыва. Вы досмотрите мой фильм до конца. Конечно, я обрекаю вас на небывалое одиночество. Но вы увидите Конец и то, что будет за ним — Новую Землю. Это знание стоит любых страданий. Впрочем, тяжелы только бесцельные страдания, когда в конце страданий — ничто: неведение и небытие. Ваше одиночество, ваши страдания будут вознаграждены знанием и жизнью. Но об этом нам следует договориться, — Режиссер вернулся в кресло, снова закинул ногу на ногу, обхватив руками колено, перевел испытующий взгляд с Лукашевского на Яковлева, с Яковлева на Лукашевского и спросил: Договоримся ли? Примете ли вы мой подарок, мою благодарность и извинения? Все же я отнял у вас то, что ранее принадлежало вам: способность и власть».
«Какая там власть, — вздохнул Яковлев. — Не власть, а рабство».
«Как Петр Петрович не осознал свою способность, так и вы, Сергей Яковлевич, не осознали свою власть, — возразил Режиссер. — Я упомянул тут имена великих властелинов: Навуходоносора, Дария, Кира. Вы могли бы стать одним из них».
«Неплохо бы, — засмеялся Яковлев. — А то, понимаешь, всякая шавка на тебя лает, всякий прыщ тебе начальник…»
«Вот! — Режиссер поднял палец. — У вас до сих пор не угасла жажда власти. Мы анализировали один ваш сон, вашу выпавшую из-под контроля страсть и пришли к выводу, что Навуходоносор для вас — не предел. Мы просчитали вероятность событий при условии, что вы осознаете свою страсть и дадите ей волю, и увидели нечто небывалое: реки крови, тучи пепла, жестокое рабство, агонию природы, превращение плоти в агрессивный бесчувственный механизм… Вы помните такой сон, Сергей Яковлевич?»
«Мало ли что мне снилось, — ответил Яковлев. — Никто не застрахован от кошмаров, особенно под этим делом», — засмеялся он, щелкнув себя пальцем по кадыку.
«И вы уже начали было набирать силу, — продолжал Режиссер, не придав значения словам Яковлева. — Припомните, пожалуйста, как вы нагоняли порою страх на ваших подчиненных, как они трепетали перед вами, как жестоко вы расправлялись с непослушными. Было такое?»
«Может быть, и было, — согласился Яковлев. — Допекали меня — вот и орал. Обычная история».
«А как вы выставили за дверь делегацию готов, как они впали в уныние, распустили свой клуб и разбрелись по другим племенам? Помните?»
«Помню».
«Вам стоило сказать лишь одно слово депутатам, и они не только оставили бы вас на посту председателя, но и назначили бы полководцем, вдждем, Навуходоносором, Киром, Александром Македонским… Да, да! Лишь одно слово. И оно уже вертелось у вас на языке».
«Какое же это слово? — спросил Яковлев. — Я что-то не припоминаю. Скажите, если знаете».
«В том-то и дело, что вы забыли это слово. Я похитил его у вас. Отнял. Как отнял способность у Петра Петровича. Отныне ваше магическое слово и фантастическая способность Петра Петровича принадлежат мне. Взамен вы получаете мой подарок — вы остаетесь на Земле. У меня есть это право — одарить вас. Вы оказали мне неоценимую услугу: способ, каким мы устраним возмущение, открыт вами. Он — в соединении власти, опирающейся на безумие крови, со способностью, превращающей реальность в образ, в видимость, в ничто».
«Отняли — подарили… О чем же договариваться? — спросил Лукашевский. Все уже сделано без нашего согласия».
«Нет, — ответил Режиссер. — Не все. Вы можете отказаться от моего подарка. И тогда участь всех — ваша участь. Хотя я не вижу в этом никакого смысла. В отказе от моего подарка, — уточнил он. — Вы уйдете, как все: в безумной драке».
«А почему бы вам не вернуть нам наши способности? — сказал Яковлев. — Мне — власть, ему — волшебство художника. Вы почему-то предполагаете, что мы употребим их во зло людям, природе и космосу. А если мы направим наши способности на благо? Разве нельзя допустить, что власть может опираться не на безумие крови, а на силу разума, волшебство же художника будет направлено не на уничтожение реальности, а на воскрешение лучшей… Разве это не способ устранить возмущение, которое вас так беспокоит? Саморегуляция, самонастройка системы без уничтожения узлов…»
«К вам приходил Учитель с проповедью разумного воскрешения, — ответил Режиссер. — Его звали Иисус. Вы его убили. Альтернатива разумному воскрешению — безумное уничтожение. Вы избрали уничтожение. Оно — ваша неизбежность. Мы привносим лишь малость: превращаем уничтожение в исчезновение, в уход. Этим лишь и ограничено наше вмешательство — проявлением милости к вам и Земле. Только милость. Остальное — неотвратимо».
«А если мы поднатужимся сами? — спросил Лукашевский. — Кто вам сказал, что мы так безнадежны?»
«Поздно, — ответил Режиссер и снова взглянул на часы. — Поздно, господа. И, стало быть, вопрос: вы принимаете мой подарок? Или избираете общую участь? Да или нет? Откровенно говоря, мне будет проще, если вы откажетесь от подарка: меньше хлопот, как говорится, потому что на съемочной площадке не будет зрителей, которые всегда так мешают и режиссеру, и артистам. Но и ваше присутствие не очень обременит, хотя мое внимание будет в какой-то момент раздваиваться — на артистов и на вас».
«Если я не приму подарок, то будет ли это означать, что я смогу вернуть мою способност ь?» — спросил Лукашевский.
«Нет, не значит! — резко ответил Режиссер и встал. — Какое упрямство, заговорил он, сердито ходя по комнате. — Какое ослиное упрямство! Ведь я вам, в сущности, обещаю рай: вечную жизнь на Новой Земле среди девственной природы, среди птиц, цветов, бабочек, лошадей, собак, где все есть для жизни, все в избытке и всегда, — Режиссер жестикулировал, словно говорил со сцены. — Вы будете жить с сознанием того, что вы включены в связь космических сил, в мировой разум, в гармонию высшей системы… Это сладость, которая ни с чем не сравнима. Вы не будете знать, что такое опасность, страдания, боль, страх. Вы станете вечными и чистыми, как кристаллы алмаза, Вашим гостем и собеседником будет Свет Вселенной…»
«Я вам не верю, — остановил Режиссера Яковлев. — Не верю, что вы тот, за кого себя выдаете. Какое там возмущение космических сил, какая там саморегуляция системы?! Ведь это чистой воды фантазия, дорогой мой преемник. А реально — вы обыкновенный авантюрист, да еще со сдвигом по фазе. Так мне кажется. Хотя в ваших фантазиях есть много интересного. Вы можете опровергнуть это мое мнение? Слова — не доказательство, а у вас нет ничего, кроме слов».
«Да, — вздохнул Режиссер. — Все повторяется, потому что неизменна ваша глупая натура. Вы требуете чуда в качестве доказательства… — Режиссер остановился у окна, постучал по стеклу пальцами. — Но чуда не будет. В этом суть моего подарка. Вы должны принять его без всяких условий, если хотите принять. А нет — так нет, воля ваша… мне пора, и потому я спрашиваю в последний раз: вы принимаете мой подарок?»
Яковлев и Лукашевский переглянулись.
«Я не верю в вашу миссию, и потому говорю „да!“ — сказал Яковлев. — Посмотрю, как вы выкрутитесь из этого положения».
«Я верю в вашу миссию, и потому говорю „нет!“» — ответил Лукашевский.
«Ну что ж, — сказал Режиссер, надевая шапку. — Вы оба отвергли мой подарок. Оба! И напрасно: вам предлагалась необыкновенная судьба, а вы поступили, как глупцы. Прощайте!»
«Вы сами за рулем, или вас возит мой бывший шофер?» — спросил уходящего Режиссера Яковлев.
Режиссер остановился.
«Или у вас другой способ передвижения? Скажем, как у Бабы Яги, — засмеялся Яковлев. — В ступе с помелом».
«Вы зря иронизируете, — ответил Режиссер. — Любой воображаемый способ передвижения мне доступен. Но вы остановили меня, конечно, не ради этого ответа. Вы задержали меня, чтобы продолжить разговор. Ваш отказ не является окончательным, не так ли? Ибо вы уже просчитали, как жалка будет ваша роль роль статистов, две точки в безликой исчезающей массе, — Режиссер вернулся и остановился возле кресла. — Ведь я вам не предложу никакой заметной роли, ибо вы непокорны. Вы исчезнете в толпе, она растопчет вас».
«Но мы не намерены участвовать в ваших дурацких съемках», — сказал Яковлев.
«Ваши намерения не имеют никакого значения, — усмехнулся Режиссер. Ровным счетом никакого. У вас нет ни малейшего шанса избежать общей участи. Вы это поняли и остановили меня, не правда ли? Отныне все в моей власти. И все же я жалею вас. Да, жалею, — Режиссер вздохнул и опустился в кресло. — Хотя чувства — это нечто чуждое для меня. Тут скорее расчет: вы помогли мне, я хочу помочь вам. Отняв у вас одно, я хочу дать вам другое. Вместо способности действия вы обретете способность существования. Так вообще одна форма энергии переливается в другую. Поэтому я вас пожалею…»
![Леонид Панасенко - Случайный рыцарь [Проклятие белого Магга]](/uploads/posts/books/68689/68689.jpg)
