Кирилл Гольцов - Дом на цилиндрах
Раздалось постукивание канадок, я резко обернулся и, нагнувшись, выхватил пистолет:
— Да, правильно. И это последнее, что вы сделали в своей жизни!
— Погодите, вы обязательно меня убьёте, но позвольте завладеть вашим вниманием ещё на несколько минут. Обещаю, не пожалеете. Вы же хотите узнать ответ на свой вопрос?
Старик не отступил при виде оружия в моих руках, но, кажется, осунулся и погрузился в себя, словно готовясь к чему-то, не происходящему здесь и сейчас.
— Говори! — я оставил спокойный тон и закричал, наверное, больше от ужаса и горя, чем желая сейчас узнать очередную безумную фантазию, которая могла всё объяснить только для помешанного рассудка, но осталась бы абсолютно непонятной для меня. Впрочем, можно ли после всего произошедшего называть себя нормальным?
— В этой сумке всё, что понадобится тебе после моей смерти… — быстро заговорил старик, похлопав по широкой кожаной ручке. — Твои паспорта с визами, пластиковые карточки, выписки из банков, где у тебя теперь лежит почти четверть миллиарда долларов. И самое главное, блокнот с информацией о нужных людях здесь и там, которые помогут тебе решить практически любой вопрос. Суммы проставлены там же, не будь стеснительным и смело пользуйся. Так, что ещё? Кое-какие документы на сильных мира сего и бумажки на собственность здесь… Теперь всё, что ты увидел, заглянув в ведущую сюда калитку, твоё. Сто тысяч евро пятисотками на всякий случай и ключи от твоей квартиры в Тиндо. Вроде всё. Ах, да, коробочка с камешками…
— Ты бредишь? Какие миллионы и документы?
— Нет, это ты ещё не осознал, кем теперь стал. Посмотри…
Старик расстегнул молнию, и я начал просто нажимать на курок, слыша слабые хлопки, видя, как рвётся рубаха на его груди и прорехи мгновенно заполняются тёмной кровью. Сработал рефлекс — я бы уверен, что там находится оружие, но оказался не прав. Когда пистолет несколько раз тихо щёлкнул, я понял, что патроны закончились… И не только. Всё закончилось. Конечно, здесь могли ещё остаться какие-нибудь ловушки и последние приветы, но я был уверен, что это не так, и предсмертные слова этого странного человека, пусть и прозвучавшие как безумие, показались мне правдивыми и прощальными. Последняя воля была озвучена, а приговор самому себе приведён в исполнение.
Глава XV
Последняя смерть
Я заглянул в эту небольшую кожаную сумку и увидел лежащие там пачки денег, плотный конверт и потрёпанный блокнот. В общем-то, всё именно так, как говорил этот странный человек. В конверте нашлись новенькие паспорта, россыпь пластиковых карточек, к каждой из которых аккуратно был приклеен небольшой клочок зелёной бумаги с цифрами, видимо, ПИН-коды. Про себя я невольно отметил, что именно от этого банки всегда настоятельно предостерегают клиентов. Потом шли какие-то бумаги с выписками, счетами, мелькающими названиями зарубежных банков и столбцами цифр. Немного подумав, я задёрнул молнию и, стараясь не смотреть на то, что осталось от Виолетты и Хельмана, гулко прошёл к лестнице. Сняв очки, я некоторое время раздумывал, не разбить ли их о щербатую стену, но потом просто сунул в карман, где уже лежали новые документы. Вспыхнувшее ранее желание — не возвращаться и отказаться от всего предложенного — начало таять, и вскоре я твёрдо знал, что обязательно скоро снова побываю здесь. Ведь то, что я откажусь от этого неожиданного богатства, не вернёт никого к жизни и ничего не изменит. Но деньги на счетах, и что же тогда мне может понадобиться в этом странном месте снова, пусть я и стал его хозяином? Наверное, я знал ответ, но пока не хотел произносить его вслух даже для себя самого.
Медленно спускаясь по качающейся лестнице, сейчас действующей почему-то успокаивающе, и слушая гулкое эхо своих шагов, я почувствовал себя как никогда одиноким. Странно, но теперь, когда всё закончилось, мне показалось, что я готов был бы многое отдать, чтобы всё произошедшее повторилось. Или, нет, точнее продолжилось. Каким бы дурацким не было всё, что происходило со мной в последнее время, это, несомненно, давало стимул к жизни и необходимость удовлетворить интерес. А когда никаких тайн не осталось, я видел впереди только одинокое и бесцельное будущее. К работе, после всех этих смертей, возвращаться не хотелось, да и теперь в этом не было абсолютно никакой материальной необходимости. Что же тогда? Путешествия, смена обстановки? Наверное, да — ничего другого не остаётся. Необходимо, чтобы новые яркие впечатления хотя бы немного затмили тот мрак, что зиял сейчас в душе невосполнимой брешью. Почему-то это представлялось мне как долгое кругосветное путешествие, с обязательно максимально насыщенной программой и обилием алкоголя. А потом, когда эта праздная жизнь предсказуемо приестся, я выберу себе какое-нибудь тихое место на берегу океана, где куплю дом, или даже целый остров, и буду спокойно жить, подыскав какое-нибудь увлекательное хобби. Может быть, где-то там познакомлюсь с очаровательной девушкой и, кто знает, через несколько лет, в семейных заботах, с детьми, буду всё реже вспоминать эти страшные дни аномально жаркого лета в далёкой России.
Оказавшись внизу, я вышел на середину двора и поставил там сумку. Возможно, было бы разумнее положить её в «мерс», однако внезапно мне показалось, что если пройти сквозь калитку, то будет невозможно себя заставить вернуться назад. Грустно посмотрев на мою награду, которая стоила жизни стольким людям, я обошёл конструкцию и остановился возле небольшой металлической пристройки. Дверь была не заперта и, неприязненно потянув гнутую горячую ручку, на меня дыхнуло смрадом автомобильного гаража, где когда-то я халтурил в студенческие годы. Однако никаких машин здесь не было, зато стояли канистры с бензином, какие-то баллоны и мотки промасленных верёвок. Примерно то, что мне было нужно, хотя, наверное, я всё-таки предпочёл бы нечто вроде взрывчатки.
— Вот и всё… Последний пожар, в котором принимаю участие! — выдохнул я и, схватив две канистры, побрёл в сторону лестницы наверх.
Ноша была тяжёлой, пот мгновенно начал катить с меня градом и казалось, что широкие ручки могут в любой момент выскользнуть из моих мокрых, дрожащих пальцев. Но я просто шёл вперёд, находя почему-то необычайное наслаждение от такой обременительной, но простой и понятной работы, которую нашёл себе исключительно самостоятельно. Более того, этим, казалось, я словно искупал часть вины перед всеми пострадавшими из-за меня людьми. Понятно, очень маленькую, но всё же. Ни мгновение не сомневаясь в правильности своего решения, я просто не мог допустить мысли, что к телам лежащих наверху людей прикоснутся какие-то другие, чужие руки. Вся эта суета со следственными действиями и прочим меня абсолютно не интересовала, а просто хотелось отдать дань всем только так, как считаю нужным я, — не оскорбляя их памяти, а достойно.
Опустившись и поднявшись четыре раза, я наконец почувствовал, что сил на большее у меня не хватит, но посчитал, что бензина более чем достаточно. Теперь просто предстояло немного помолчать и проститься со всеми собранными здесь телами. Кажется, бесконечно долго я, надев очки, бродил между ними, что-то шептал и чувствовал себя совершенно потерянным. Подняв коробку, выпавшую из рук зловещего хозяина, я погрузил руку в драгоценные камни. И, хотя я не был знатоком, понимал, что держу сейчас в руках значительное состояние. Впрочем, возможно, для моего нынешнего материального положения это были сущие пустяки. И, как бы там ни было на самом деле, брать их с собой я не хотел точно.
В этом было что-то завораживающее, особенно на фоне кружащегося в доме дыма. Как будто я окунаю руку в чистый ручеёк, переливающийся в лучах тёплого весеннего солнца. Неожиданно очень правильным показалось мне разделить это сказочное ощущение с Виолеттой. Я подошёл к лежащей лицом на решётке девочке, но не осмелился приподнять её голову. Зияющую рану видеть не хотелось, так как я верил: каким человека увидишь в последний раз, таким он и запомнится навсегда. А этого ребёнка мне хотелось помнить живым, красивым и участливым, но никак не мёртвым. Встав на колени рядом с распластавшимся, отвратительно пахнущим тельцем, я почему-то подумал, что Хельман вовсе здесь и не мешает, наоборот, создаёт прямо-таки символический контраст между добром и злом. Потом мои пальцы снова взялись за камни и, зачерпывая полупустыми горстями, я медленно ссыпал их на волосы Виолетты. Да, она была и остаётся достойной только самого лучшего! И быть усыпанной бриллиантами — это то малое, что я мог сейчас для неё сделать.
Не хотелось никуда спешить — просто вот так сидеть и думать, что малышка лишь уснула, заигравшись и сама не заметив этого. Смог, кажется, стал сильнее, но я знал, что это никак не побеспокоит ребёнка. Однако то, что я увидел дальше (в забытьи или временно потеряв ориентацию), запомнил на всю жизнь, хотя, к счастью, после этого навсегда был оставлен образами и кошмарами, преследующими меня со дня смерти Валеры. Передо мной снова возникло это ужасное лицо, но теперь как никогда материальное и, кажется, считающее, что сегодня последний шанс за что-то поквитаться со мной. От монстра исходила исполинская сила и в то же время чувствовалась трогательная неуверенность и даже возможность если и не стать друзьями, то прийти к какому-то взаимному соглашению. Но я подобного никак не хотел, даже напротив, считал это лицо предвестником и молчаливым наблюдателем за всеми произошедшими со мной несчастьями. И когда рот монстра открылся, оттуда (чего я ожидал меньше всего) выскользнул не осклизлый трепыхающийся язык, а раздался тихий женский голос:
