Владимир Константинов - Жестокие игры
— Ты что трепался, что там две тонны героина?! — На его симпатичном курносом лице было написано явное разочарование, будто он был обманут мной в лучших чувствах.
— А сколько там, Вадик?
— Всего триста килограммов.
— "Всего триста", — передразнил я его. — Тебе этого мало?
— Но ведь не две тонны.
— Ну ты, блин, даешь! — возмутился я. — Ответь мне честно, глядя в мои красивые глаза, — ты когда-нибудь в своей жизни изымал такую партию героина?
— При чем тут это, — пробурчал Вахрушев, отступая.
— Нет, ты не уходи от ответа. Изымал?
— Ну и что? Ты же говорил, что там две тонны.
— Ну, ошибся человек. С кем не бывает. А ты сразу за грудки лапать! А ещё в милиции работаешь! Стыдно! Гнать таких надо из милиции поганой метлой, чтоб форму не позорили, понимаешь! Нет, ты не подполковник милиции, ты по своим методам работы — какой-нибудь штурмбанфюрер СС. Определенно. Да и те, думаю, не допускали подобного отношения к солуживцам.
— Ты что, охринел совсем?! — растерялся Вадим и отступил ещё на один шаг, кося глазом — свободен ли коридор для срочного отступления.
— А ну прекрати лается, архаровец! — заорал я, уже наступая. — Совсем, блин, оборзел, будто нахаловская шпана! Вместо того, чтобы отблагодарить человека, набрасывается на него с кулаками, бандит!
— Ну, я в смысле и хотел того.
— Чего — того?
— Хотел пригласить отметить это дело вечерком.
— Вот с этого и надо было начинать. А то размахался тут, хунвейбиновец!
— Извини! — покаяно проговорил Вахрушев. — Как ты сегодня вечером? Здесь есть одно премилое кафе. Посидим, отметим это дело, побалякаем.
— Хорошее мероприятие. Но сегодня не могу. Давай на завтра?
— Хорошо. Давай завтра.
— Ну и как прошла операция? Задержали оптовиков?
— Все нормально. Знаешь куда привезли контейнер?
— Конечно. Я ж в нем сидел.
— На склад охранной фирмы «Законность». Представляешь?!
— Ни хрена себе, компот из сухофруктов, да?! — присвистнул я.
— А что тебя так удивило? — спросил Вадим.
— А то, что теперь нам не открутиться от твоих наркотиков. Представители этой фирмы наши постоянные клиенты. Вы кого-нибудь арестовали?
— Конечно. Директора фирмы Васюкова, его заместителя Обушкова и ещё четверых сотрудников сопровождавших и выдававших героин мелким оптовикам и ещё четверых этих самых оптовиков. Сейчас с ними работают следователи. Значит, вместе будем работать?
— Выходит, что так.
— Слушай, Дима, а ты не хочешь снова съездить на Кавказ? Ты ведь уже там знаешь, что к чему.
— Нет. И не уговаривай. У меня скоро свадьба.
— Свадьба? — расстроился Вадим. — Свадьба — это конечно уважительная причина. Выходит, что мне придется ехать. Шеф уже намекал. Вот черт! Неохота! Ладно, бывай, Дима! Я завтра тебе брякну.
— Звони, — ответил, пожимая ему на прощание руку.
Пошел доложить о новости шефу. Дело стремительно разрасталось до неимоверных размеров. Похоже, что в этом году мне не видеть отпуска, как собственных ушей. Определенно.
Глава седьмая: Иванов. К встрече все готово.
Утренние газеты вышли с сенсационными заголовками: «Жертва мафии», «Беспредел», — извещали одни. «Кто стоит за убийством следователя Иванова?», «Кто остановит мафию?» — вопрошали вторые. «Третий передел собственности ещё не окончен», — предупреждали третьи. И во всех фотография моего «окровавленного трупа» на лесничной площадке. Егтпетские ночи! Страшно, аж жуть! Да, заварил я кашу. Теперь буду ходить по городу и пугать своим видом знакомых, как упырь или вурдалак. Представляю, что сейчас твориться в прокуратуре — прокурор не успевает отвечать на телефонные звонки. Но иначе нельзя. Убийство старшего следователя по особо важным делам облпрокуратуры не может пройти не замеченным. А те, кто его заказывал, должны убедиться, что дело сделано.
Я обосновался на конспиративной квартире, где мы разговаривали с Леонтьевым, а Светлана доставляла всю информацию о стремительно развивающихся событиях. Она смотрела на меня нежно, робко и грустно, будто на моем лице уже проступили признаки приближающейся смерти.
«Дурак! — возмутился Иванов. — Совсем, блин, крыша поехала! Ты говори, говори, да не заговаривайся».
«Извини, приятель! — тут же согласился я с ним. — Я действительно ляпнул что-то не то».
— Я уже устала делать скорбное лицо и отвечать на соболезнование, — пожаловалась Светлана.
— Терпи, золотко. Скоро мы дадим сообщение о том, что слухи о моей смерти были сильно преувеличены, и тогда тебя все будут поздравлять с моим чудесным «воскрешением». Представляешь, — сколько будет желающих побывать на нашей свадьбе?
— Представляю, — рассмеялась она. — Ты наверное голоден?
— Да не то, чтобы, а так как-то.
— Я сейчас приготовлю завтрак.
Светлана ушла на кухню, а я стал читать принесенные ею протоколы допросов подозреваемых, арестованных вчера в сауне отряда ВОХР. В основном все отрицали какую-либо причастность к убийствам. И о складе оружия они, естественно, не имели не малейшего понятия. Лишь один Геннадий Никитин, успешно дурачивший нас в роли вокзального бомжа, сразу и во всем признался. Об инсценировке нападения на Башутина он ничего толком не знал. Операцией этой руководил сам Кандобин. Слышал, что кино крутили Безменов Павел по кличке Рыжик, Контарь Олег, Столешников Игорь и якобы хахаль Оксаны Паршиной, которого там и хлопнули. А что там почему и зачем, он не знает. Задание убить воровского авторитета Мартынова по кличке Крот и «кагэбэшника» Оксане Паршиной, Павлу Безменову, Олегу Контарю и ему, Геннадию, давал также сам Кандобин. А операцией непосредственно на месте, то-есть в казино «Черный кот», руководил заместитель начальника отряда ВОХР Сердюков Борис Игнатьевич. Паршина вызвала авторитета уже после закрытия казино и в мужском туалете шлепнула. «Кагэбэшника» же они прихватили на улице. Контарь сначала вырубил его ударом кастета по голове. После чего его погрузили в УАЗик и там, в машине, Павел Безменов, его убил. После этого они отвезли труп к Пашино и там неподалеку в лесочке прикопали, но так, чтобы труп быстро обнаружили. Да, перед этим Кандобин решил подставить торгоша Спиридонова, чтобы милиция поверила, что это именно он совершил эти убийства. Накануне Игорь Столешников пробрался в квартиру Спиридонова и выкрал его туфли и рубашку. А когда труп «кагэбэшника» прикопали, то рядом на свежей земле оставили след ботинка Спиридонова, а рубашку испашкали в крови «кагэбэшника». А на следущий день Столешников отнес ботинки и рубашку назад в квартиру Спиридонова. Почему решили подставить именно этого торгоша? У него в ларьке Кандобин брал как-то водку и тот вместо нормальной, подсунул ему «самопальную». С того времени Кандобин имел на Спиридонова большой зуб. А когда все это началось, решил подставить. А чтобы милиция быстрее на него вышла, он, Никитин, сыграл роль вокзального бомжа и на похоронах Мартынова сказал одному из воровских авторитетов, что видел, как какой-то мужик около подъезда дома Мартынова подходил к нему накануне убийства и совал пачку денег. Авторитеты за это ухватились и с его, Никитина, слов нарисовали портрет Спиридонова. Вот и все, что он знает. Слышал, что Спиридонова повязала милиция. А что потом произошло, не знает. Об убийстве подполковника милиции Щаповаленко ему ничего неизвестно. Поговаривают, что его «замочил» якобы Сердюков, но точно сказать не может.
И вдруг, ноздри мои затрепетали от вкусного запаха жаренной ветчины. Я немедля прервал свое скучное занятие, пошел по запаху и вышел прямиком на кухню, где обнаружил Светлану, а на сковороде дозревал ветчина с яйцом — мой любимый завтрак. И глядя на неё (Светлану конечно), я вспомнил, что совсем, совсем скоро у нас будет свадьба. За большим празднмичным столом соберутся все наши друзья, будут пить вино и до самозабвения кричать нам «горько». А мы будем вставать и целоваться, вызывая бешенный восторг у «почтенной публики». Неужели же все это будет?! Я до сих пор до конца в это не могу поверить. Кажется, что стоит лишь хорошенько себя ущипнуть и... И «все пройдет, как с белых яблонь дым», исчезнет, растает, улетучится, будто мираж, как прекрасный цветной сон. Вот с этим постоянным ощущением страха однажды проснуться я и живу. Ага. Мое большое и основательно потрепанное жизнью сердце с большим трудом справляется с подобными перегрузками.
Однако, господа, со всей отвественностью должен заявить, что все это глюки пожилого и вечно рефликсирующего Иванова, ничего общего ко мне не имеющего. Я — матерый практик, материалист и неисправимый оптимист, привык опираться на факты, а не на умозрительные схоластические представления о жизни. Если я вижу на скородке яичницу с ветчиной, ощущаю её цвет и запах, то знаю наверняка, что очень скоро обязательно её съем чего бы мне это не стоило. Если вижу перед собой прекрасную молодую женщину, смотрящую на меня, будто на картину Иванова (не этого шизика, а художника) «Явление Христа народу», то уверенно подхожу к ней, целую её в трепетные уста и ощущаю под рукой биение её сердца. И это сводит меня с ума, и я на какое-то время забываю все на свете — и эту яичницу, и свой голод, и все эти протоколы (пропади они пропадом).
