Анатолий Афанасьев - Анатолий Афанасьев Реквием по братве
— Ладно, ступай. Завтра решу, что с тобой делать.
Когда уже стояла в дверях, окликнул:
— Специалисту звонила?
— Забегалась, Халим Олегович. С утра позвоню.
Как только очутилась в коридоре, почувствовала лютую скуку. Так и спускалась на лифте с девятого этажа, потупя голову, чтобы не наткнуться взглядом на кого-нибудь из знакомых. Хотелось одного: поскорее добраться до уютной комнаты Кныша, до общаги, где по коридору дети гоняют мяч. Володечка!
По позднему времени на автостоянке было пусто. Ее «скорпию» загораживал белый пикап с урчащим мотором. За баранкой кто-то сидел, но в сумерках через стекло лица не увидать, лишь блуждающая алая точка сигареты указывала, что водила на месте. Согнутым пальцем Таина постучала в окно. Стекло опустилось, высунулась будка кавказской национальности. Добродушно ухмыляющаяся.
— Тэбе чего, красавица?
— Откати, пожалуйста, тачку, я выеду.
— Твой машина, да?
— Ага, мой.
— Где покупала, а? Сколько отдала?
Таина не успела удовлетворить нормальное любопытство горца: задняя дверца пикапа приоткрылась, оттуда вытянулась длинная, как хобот, рука, ухватила девушку за рукав — и как-то ловко, не причинив боли, втащила в салон. От удивления Таина пискнула, как мышка. Дверца захлопнулась.
Рука принадлежала мужчине в кожаной куртке, с невнятным в полутьме лицом. Он забрал у нее сумочку и быстро, умело обшарил ее бока, спину, бедра, разве что не нырнул в заповедное место.
— Что же это такое? — спросила Таина. — Похищение, что ли?
Мужчина ответил надтреснутым, словно простуженным баритоном, без всякого акцента:
— Какая тебе разница, телочка. Сиди тихо — и останешься живой.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ПОСЛЕДНЯЯ СТАВКА
ГЛАВА 1
Володя Кныш сидел в офисе «Кентавра», а чувствовал себя так, будто очутился на Луне. Или в каком-то другом нездешнем измерении. Это странное чувство преследовало его всю неделю. Изменились очертания предметов, улицы города, лица знакомых людей. Все было то же самое, но узнавалось с трудом. Новое состояние было похоже на предутреннюю дрему, когда отдохнувшее за ночь тело, убаюканное истомными желаниями, сопротивляется возвращению в осточертевшую реальность. Кныш догадывался, что немного спятил. Причина тоже очевидна: рыжая принцесса.
Надо же было прожить двадцать шесть лет, воевать, подыхать в госпиталях, размышлять о смысле жизни, строить наполеоновские планы — и все лишь для того, чтобы однажды раствориться в женском естестве, как в штофе спирта.
Кныш не сомневался, что навалилось то, что люди называют любовью, но не жалел об этом. С его осунувшегося лица не сходила туманная усмешка, отпугивающая прохожих. О рыжей он знал теперь все, что может вообще знать один человек о другом. То есть немного больше, чем о самом себе. Она была существом не от мира сего. Ее земная хрупкость сравнима с зыбкостью вечернего света, и у Кныша замирало сердце при каждом прикосновении к ней. В томительной неге, когда лежали на жестком матрасе, переплетясь руками и ногами, она шепнула: «Как хорошо, как славно, мы можем вместе умереть… А то я все была одна да одна…»
От чудовищной нежности, пребывающей теперь в нем постоянно, он ослабел, поглупел, измучился — и подозревал, что если так пойдет и дальше, то им обоим недолго ждать загаданного принцессой события. Вечером она не пришла, но Кныш обнаружил это только под утро, словно она никуда и не уходила. Обнимал ее во сне, наговаривал какие-то нелепые признания, а когда, наконец, понял, что ее нет, ничуть не обеспокоился. Честно говоря, даже немного обрадовался: пусть отдохнет от него, от его настойчивой силы, от воспаленного дыхания, от ненасытного, не уменьшающегося ни во сне, ни наяву стремления погружаться в сладостную, мягкую, лишающую разума женскую глубину.
Из шизофренического плавания его вывел телефон. Звонил Миша Иваньков, сержант, дежуривший на выходе.
— Командир, к тебе посетитель… Пропустить?
— Кто такой?
— По личному делу говорит.
— Давай.
Задумался об Иванькове. Утром он сидел внизу у пульта или нет? Вот оно — помрачение любовью. Все, что не касалось рыжей, мгновенно улетучивалось из памяти.
Вошел крепкий малый — лет около сорока. В кабинете подуло холодком, как из проруби. Кныш с первого взгляда угадал в пришельце вояку. Да еще, похоже, матерого. Известно, рыбак рыбака видит издалека. Вор — вора. Проститутка — проститутку. Воин — воина.
— Присаживайтесь… Чем могу служить? — любезно улыбнулся гостю. Тот сел на стул, руки безвольно бросил между колен.
— В этой комнате, — характерным жестом очертил круг перед собой, — все чисто?
— Надеюсь… Вы, извините, кто?
— Это как раз неважно. Беда у нас случилась.
— Поможем, — бодро пообещал Кныш. — Расскажите по порядку.
— Таину Михайловну похитили.
Чего-то плохого Кныш ожидал, уж больно обтекаем, опасен гостек, но все равно сразу не врубился.
— Какую Таину Михайловну?
— Рыжую. Подружку вашу.
Кныш, не сводя с посетителя взгляда, поднялся из-за стола, прошел к двери и замкнул ее на ключ. Ключ положил в карман. Он был спокоен, но рубец в животе заныл.
— Теперь так, — сказал невозмутимо. — Сперва скажите, кто вы такой, и покажите документы. Потом продолжим разговор.
— Ух ты, — восхитился гость. — Сурово. Вам какой документ — настоящий или на предьявителя?
Не отвечая, Кныш поочередно набрал три номера Таины: домашний, рабочий и еще один домашний. Дома — глухо, а на работе сказали, что Таину Букину раньше двух не ждут.
— Успокойся, капитан, — подал голос посетитель, с любопытством следивший за его действиями. — Я Тайку знал, когда ты еще по Кандагару за «духами» гонялся.
— Кто ты?
— Тебя интересует звание? Полковник, с вашего разрешения.
— Полковник?.. Тогда я тебе вот что скажу, полковник…
— Нет, — гость наставительно поднял вверх указательный палец. — Лучше я скажу, а ты послушай.
— Хорошо, — мгновенно согласился Кныш.
Сообщение полковника было коротким: принцессу повязали люди Рашида-борца, но куда повезли и с какой целью взяли, он пока не в курсе. После паузы полковник добавил:
— Всегда боялся, что кончится чем-то подобным. Она заигралась.
— Как тебя зовут? — спросил Кныш.
— Александр Иванович. Саша, если угодно.
— Саша, это серьезно?
— Серьезнее не бывает. Если она жива, то не думаю, что это надолго. Сколько у тебя людей?
Кныш прикинул: четверо его парней — плюс Санек с Климом. Боренька, разумеется, не в счет.
— Сколько понадобится, столько и будет. Почему я должен тебе верить?
— Можешь не верить, но спасать Тинку придется. Или нет?
Внезапно Кныш ощутил легкое головокружение, как перед падением с высоты. Скрипнув зубами, опустился в кресло.
— Что с тобой, капитан? Дать водички?
— Она не выдержит, — сказал Кныш. — Пыток не выдержит.
— Не паникуй. К вечеру узнаю, где она. Твое дело — собрать группу. Людьми, к сожалению, помочь не смогу.
— А оружием?
— Это реально. Все зависит от того, куда ее упрятали.
— Работаешь на Рашида?
— Какая разница?
— Есть разница… Почему помогаешь?..
Ледяные глаза полковника потеплели.
— А то не знаешь, капитан.
— Любишь, что ли, ее?
— Любишь — это ты, Кныш. Я жалею. Такие, как Тинка, одна рождается на миллион. Как же ее отдать зверю? Нехорошо. Даже паскудно… Что касается, на кого работаю… Да на того же, на кого и ты, Кныш. Если не забыл, кому присягу давал.
Кныш обдумал его слова, прозвучавшие не слишком естественно, если учитывать остальные обстоятельства.
— Александр Иванович, это все туфта. Я так скажу. Спасем Тинку, и я твой слуга навеки. Тебе буду служить до самой смерти. Что прикажешь, то и сделаю.
Полковник не удивился. Откуда-то, Кныш не заметил, в руках у него появились сигареты и зажигалка.
— Похоже, капитан, по уши влип?
— Смотря что иметь в виду, — глубокомысленно отозвался Кныш.
Когда выехали за окружную, Тайне завязали глаза — и вдобавок что-то вкололи в руку, от чего она сладко уснула. Пробуждение было ужасным. Она корчилась на пластиковых плитках, пытаясь увернуться от стремительных водопадов ледяной воды, обрушившихся со всех сторон. Мелькнула спасительная мысль, что это всего лишь кошмар, но жгучая пена, лед и пламень быстро вернули ей ощущение реальности, предельно отчетливое. Двое или трое бугаев, гогоча и перекликаясь, как в лесу, поливали ее из пожарных брандспойтов, из длинных резиновых кишок с блестящими наконечниками. Голенькая и раскоряченная, распятая мощными струями, она, наверное, представляла собой забавное зрелище и доставила много неподдельной радости весельчакам. Когда же они, наконец, угомонились и отключили шланги, Таина сжалась в комочек, выдувая на пол большие белые пузыри.
