Леонид Панасенко - Случайный рыцарь (Сборник)
«Добуду!» — сказал Лукашевский.
«Не добудете. Впрочем, какая разница, когда маяк погаснет — через три дня или через три месяца. Словом, все это начало моего фильма. Племена, которые я перечислил, вскоре соберутся в районе курганов. И тогда вы все увидите…»
На веранде послышались шаги.
«Вы еще не спите? — сказал Рудольф, входя в комнату. — О, да у вас гость! — воскликнул он, увидев, что Лукашевский не один. — Какими судьбами? А главное, как? Неужели я проморгал?»
«Проморгал, — отретил Лукашевский, — проспал».
«Давайте знакомиться», — Рудольф протянул Гостю руку и назвал себя.
«Режиссер, — ответил Гость. — Давний приятель Петра Петровича».
«На чем же вы добрались сюда? Неужели пешком?» — спросил Рудольф.
«Пешком, пешком, — ответил за Гостя Лукашевский. — Пойди посмотри, что стоит на кухонном столе, — предложил он Рудольфу. — В прозрачной бутылочке».
«А! — обрадовался Рудольф. — Я как раз за этим: жутко холодно на верхотуре. Не откажусь, не откажусь».
«Проводите меня, — попросил Лукашевского Гость, едва Рудольф скрылся за кухонной дверью. — Мне пора.»
«Но мы не договорили, — возразил Лукашевский. — Скоро утро. Утром и пойдете. Я вас отвезу куда вам надо».
«Мне надо теперь. Сейчас же!» — сказал Гость.
Пальто и шляпу он надел на ходу. Торопился, шел впереди Петра Петровича. Дернул калитку, но оказалась запертой. Лукашевский вспомнил, что во время первой встречи Гостя это не остановило, хотя калитка тоже была запертой. Петр Петрович отодвинул засов, открыл калитку и выпустил Гостя за ворота.
«Прощайте, — сказал Гость, пожав Петру Петровичу руку. — Я почти все вам рассказал. Остальное вы узнаете сами очень скоро. Кроме одного. Я не должен был вам об этом говорить, но из благодарности к вам скажу. Помните ли вы мои слова — конечно, помните! — о том, что на земле может жить только один человек. Так вот, этим человеком будете вы. В океане. Таков финал фильма. Люди уничтожат друг друга, а вы останетесь. Один. В океане. Дальше вы все решите без моего участия. Один! — крикнул он уже из темноты. — Один! В океане!» — и засмеялся.
«Сумасшедший, — вздохнул Петр Петрович. — Сумасшедший режиссер».
Никакого пролома в ограде Петр Петрович утром не обнаружил. Таким образом добрая часть объяснений Гостя лопнула, как мыльный пузырь. А заглянув в гаражный, забитый старым хламом погребок, он пришел к выводу, что человек в нем расположиться не смог бы — так в нем было тесно. Да и следов того, что в нем кто-то бывал, найти Петру Петровичу не удалось. Получалось, что Гость обманул его, хотя, кажется, из благих побуждений: хотел избавить от темных загадок и тревог перед дальней дорогой. Но неужели рассчитывал на то, что Петр Петрович не проверит его слова о проломе в ограде и о погребке? Наивный расчет. Даже глупый. Расчет сумасшедшего человека, который не может быть сумасшедшим. И человеком…
Рудольф помог Петру Петровичу вынести из дому и погрузить в машину вещи. Попросил у него в долг денег, но пожелал получить их продуктами из магазинов. Словом, обязал Петра Петровича привезти ему из райцентра хлеба, масла, колбасы, яиц и сигарет.
«А сами не хотите съездить? — предложил Рудольфу Петр Петрович. — Кстати, проверили бы на почте, не пришла ли из управления ваша первая зарплата. На обратном пути я, естественно, заехал бы за вами».
Рудольф с радостью согласился.
Перед отъездом зашли к Полудину справиться о здоровье.
«Спит еще, — сказала Александрина. — Кричал во сне. Я думала, что бредит. Но это был сон. Я разбудила его, и он успокоился. Ничего, никаких опасений».
Рудольф сел в машину с автоматом на плече.
«Зачем же оружие?» — спросил Петр Петрович.
«Не могу оставить. Не имею права. А вдруг похитят! Надежного сейфа нет. Это вы бросали свой пистолет и месяцами не вспоминали о нем. Рисковали, между прочим. Кстати, я и пистолет прихватил. По той же причине».
Лукашевский высадил Рудольфа у почты, а сам, никуда больше не заезжая, отправился дальше, на флотскую базу. Пообещал вернуться через пять часов красной подкладке…
Яхта была слажена на совесть. Мастер принял подарки с радостью — три костюма, золотые часы, серебряную табакерку, фотокамеру, портативный магнитофон японской фирмы «Сони», югославскую пишущую машинку, набор слесарных инструментов, токарный станочек, шкатулку из яшмы, люстру с хрустальными подвесками, мундштук из полудрагоценных индийских камней, еще одни часы, настольные с изящным вращающимся маятником и мелодичным боем, черный испанский плащ на красной подкладке… Мастер оценил все это добро и вычел их из суммы окончательного расчета. Разумеется, не обидел себя. Теперь Лукашевскому оставалось доплатить мастеру несколько тысяч. Работа, разумеется, стоила того.
«Если вы оставите мне машину, — сказал мастер, когда Лукашевский вез его из дока домой, — я больше ничего с вас не возьму. Более того, сам поставлю навигационные приборы. Очень хорошего качества. Подумайте. Ведь вам машина теперь нескоро понадобится, верно? Когда-то вы еще вернетесь из плавания…»
Петр Петрович пообещал подумать и пожалел, что этот разговор состоялся только сейчас. Скажи ему мастер об этом раньше, не было бы никаких проблем. Теперь же он вынужден будет объясняться с Полудиным. С несчастным Полудиным, так нелепо потерявшим корову и деньги.
Квасову Петр Петрович подарил несколько цветных альбомов с видами Рима, Парижа, Мадрида и Афин. Впрочем, не совсем бескорыстно — опять попросил у него две канистры бензина.
«Слыхали про налет? — спросил Лукашевского Квасов за обедом. — На прошлой неделе какие-то конники окружили мою заставу, требовали оружие. Никакого оружия они, конечно, не получили. Мы их отогнали. Пришлось, черт возьми, стрелять. В воздух, разумеется. Но приятного было мало. Хочу отправить в город семью. Уже договорился с начальством. Ведь в следующий раз ситуация может сложиться серьезнее. Как вы думаете?»
Лукашевский ответил, что семью, конечно же, надо отправить в город.
Рудольф получил свою первую зарплату. Купил все, что намечал. Раздобыл даже несколько бутылок вина, чтобы обмыть, как он сказал, первую получку.
Дома их ждала новость. Александрина рассказала, что во время их отсутствия приезжала милиция и спрашивала, не появлялся ли здесь человек, который называет себя Режиссером.
«И что вы ответили?» — спросил Петр Петрович.
«А что я могла ответить? Ведь никакого Режиссера у нас не было. Вообще не было никаких гостей. Только конники появлялись, но конники милицию не интересуют».
Лукашевский взглянул на Рудольфа.
«А вы? — спросил он Рудольфа. — Вы тоже никого здесь не видели?»
«Только конников, — ответил Рудольф. — Больше никого».
Поставив машину в гараж, Лукашевский зашел за угол и увидел то, чего не увидел почему-то утром — кое-как заложенный камнями пролом в стене. Быстро вернулся в гараж, спустился в смотровую яму и заглянул в погребок. Там, среди разобранного хлама, было устланное соломой ложе, лежали пустые мешки, валялись консервные банки с сохранившимися остатками пищи.
Глава 7
Яковлев, как и обещал, позвонил в восемь часов.
«Итак, — сказал он торжественно, — ты можешь поздравить меня с обретением свободы!»
Лукашевский не понял о чем, собственно, идет речь, о каком обретении свободы, и попросил Яковлева выразиться яснее.
«Можно и яснее, — уже не так торжественно ответил Яковлев. — Но если говорить предельно ясно, то суть моего сообщения в следующем: меня сняли с поста председателя исполкома. Полностью и окончательно. Совсем. Отныне я, в смысле должностного положения, никто. Или, как любил выражаться сукин сын Чичиков, мечта».
«Поздравляю, — сказал Лукашевский. — Это большая удача, — но тут же, подумав, что его слова могут обидеть Яковлева, спросил: — А что случилось, Сережа?»
«А! — ответил Яковлев. — Весь Совет разделился на партии. Партии стали пытать меня, за кого я. Я ответил, что за самого себя. Тут меня все дружно и сняли. Единогласно. Потрясающее и неожиданное единство. Во всем остальном они друг с другом на ножах. Такая вот история».
«Ну и черт с ними, — сказал Лукашевский. — Приезжай ко мне. Мы тут затеваем небольшой праздник — обмываем первую зарплату нашего охранника. Подождем тебя, если хочешь».
Яковлев ответил, что сейчас приедет.
Лукашевский встретил Яковлева у ворот, обнял его.
«Обойдемся без телячьих нежностей, — сказал Яковлев. — И вообще я рад случившемуся, ибо все осточертело».
Стол накрыли в доме у Петра Петровича. Постаралась, как всегда, Александрина. Сначала поздравили Рудольфа, затем Яковлева. Оба тоста произнес Петр Петрович. Потом слово взял Яковлев и предложил тост в честь Лукашевского и Полудина — за избавление от служебного бремени. А еще выпили за красоту Александрины: потребовал Рудольф. При этом Полудин так злобно взглянул на Рудольфа — особую злобность его лицу придали страшные синяки под глазами, что тот поперхнулся вином, закашлялся, замахал руками, а успокоившись, сказал, что теперь непременно надо выпить за дружбу, так как без дружбы, заявил он, жить невозможно.
![Леонид Панасенко - Случайный рыцарь [Проклятие белого Магга]](/uploads/posts/books/68689/68689.jpg)
