Андрей Воронин - Слепой. Приказано выжить
Вскрыв тайник, Глеб выбрал из хранившегося там внушительного арсенала предмет, полнее всего отвечавший требованиям момента — или, как стало в последнее время модным говорить с высоких трибун, вызовам современности. Этот ствол он приобрел по случаю и до сих пор не пользовался им ни разу — просто не подворачивалась оказия. Сейчас она, наконец, подвернулась — так ему, во всяком случае, казалось, — и именно ради этого ствола он приехал сюда, а не в какое-нибудь другое место.
Сидя на корточках перед ямой в полу, на дне которой маслянисто отсвечивала вороненая сталь и лоснились медные бока плотно забитых в пулеметную ленту патронов, он взвесил на руке пистолет. Теоретически вся цепь допущенных противником просчетов могла являться частью какой-то тонкой игры. Тогда под чеканное определение Акутагавы подпадал не Полынин, а сам Слепой, и не заросший неуставной шерстью майор, а именно он в эту минуту уверенной поступью шагал навстречу весьма и весьма незавидной участи.
Но место и время назначенной встречи не могли означать ничего, кроме того, о чем первым делом подумалось Глебу, когда он услышал, какого рода помощь собрался оказать ему «новый куратор». Кроме того, даже если какая-то игра с ним и велась, Сиверов, хоть убей, не видел, в чем она заключается и какие цели может преследовать. А раз так, действовать предстояло по обстановке. Незаменимый «Стечкин», как обычно, был при нем, привычно скрываясь под полой кожанки. Пистолет, который он сейчас держал в руке, вряд ли мог ему пригодиться, если он просчитался. Но Глеб чувствовал, что просчета нет, да и случай был как раз из тех, когда запас карман не тянет.
Вовремя вспомнив подходящую поговорку, он уложил ствол в спортивную сумку и старательно запечатал тайник. Обычно он не прибегал к таким жестким средствам защиты, как мины-ловушки, ограничиваясь укладкой поперек щели между досками неприметного тоненького волоска — контрольки, как это называется на жаргоне шпионов и оперативников. Но обстановка диктовала иные правила игры, и перед тем, как опустить на место последнюю доску, Глеб привязал к вбитому в ее изнаночную сторону гвоздю прочную леску. Второй конец лески был привязан к кольцу предохранительной чеки осколочной гранаты. Зная о существовании ловушки, ее ничего не стоило обезвредить, но торопыга, беспечно поднявший конец доски больше чем на пять сантиметров, рисковал получить крайне неприятный сюрприз. Бетонное перекрытие должно было без проблем выдержать удар, и понесенный соседями по подъезду ущерб обещал стать исключительно материальным, и притом не слишком крупным. Зато неизбежный в подобных случаях широкий общественный резонанс послужил бы Глебу сигналом, что одна из его конспиративных лежек рассекречена, и появляться там не стоит — ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
Седлая во дворе мотоцикл, Сиверов, как наяву, видел перед собой не сухой асфальт проезда, а широко разведенные зубастые челюсти огромного капкана, который поджидал его впереди. Банка рыбных консервов — та самая, с сомнительным сроком годности — лежала в сумке бок о бок с пистолетом, обернутая тряпицей, чтобы не брякала. Глеб не знал, сколько времени потребуется на изучение устройства приготовленной для него ловушки, и сколько этого времени будет впустую потрачено на ожидание. А что может быть глупее и нелепее, чем, сидя в засаде, выдать себя голодным урчанием в животе?
Он подозревал, что слишком долго ждать не придется. Судя по раздававшимся в трубке посторонним шумам, Полынин говорил с ним из машины, а периодичность, с которой поступили его звонки, наводила на мысль, что идея «помочь» Глебу избавиться от тела генерала МВД Васильева пришла майору в голову спонтанно. Спора нет, это был недурной способ покончить с делами одним махом — так сказать, убить одним выстрелом двух зайцев. Вероятно, эта погибельная мыслишка показалась майору гениальным озарением, и он, как истинный любитель импровизаций, стал действовать по наитию, не откладывая дела в долгий ящик.
Что ж, подумал Глеб, запуская двигатель, — так тому и быть. Импровизировать любят многие, но стать истинным мастером импровизации удается далеко не каждому. И, если давшего петуха саксофониста могут просто освистать, то в оперативной работе платить за неудачные импровизации приходится куда дороже. В некотором роде Глеб был даже рад тому, с какой поспешностью небритый «куратор» стремился во что бы то ни стало уже сегодня произвести окончательный расчет: тянуть и впрямь не имело смысла.
Утренний час пик еще далеко не кончился. Глеб гнал мотоцикл во весь дух, радуясь каждой пробке, мимо которой проезжал: в одной из них вполне могли застрять Полынин с напарником. Чем эта парочка занята в данный момент, он, разумеется, не знал, но чувствовал, что спешка в данном случае будет не лишней.
Предчувствие его не обмануло, хотя, подъехав к расположенному за поворотом на тридцать седьмом километре Ленинградского шоссе заброшенному песчаному карьеру и обнаружив, что тот пуст, Глеб испытал некоторое разочарование. Но долго расстраиваться было некогда. Съехав с ухабистого проселка на заросшую пустозельем обочину, он спешился, скатил мотоцикл в случившуюся поблизости неглубокую ложбинку, уложил на бок и старательно замаскировал стеблями прошлогоднего бурьяна и ветками, срезанными с разросшегося поблизости калинового куста. Калина уже собралась зацвести, и Глеб порадовался тому, что набухшие, готовые лопнуть крошечные бутоны еще не распустились. Белеющая в бурьяне груда цветущих веток послужила бы не столько маскировкой, сколько своеобразным указателем: глядите, тут что-то спрятано!
Он выбрал позицию на краю песчаного обрыва, метрах в пятидесяти справа от ведущей к карьеру малоезжей проселочной дороги и залег, неотличимо слившись с бугристой, заросшей полевыми травами и бурьяном местностью. Аппетит снова куда-то пропал, и Глеб пожалел, что притащил с собой консервы: на работе ему, как правило, было не до еды, и видавший разные виды организм давно к этому привык, послушно помалкивая в тряпочку о своих насущных потребностях всякий раз, когда Слепой отправлялся на задание. Впрочем, вполне возможно, организму не понравился вид припасенной для него консервной банки, и он решил потерпеть: береженого, как известно, Бог бережет.
Помимо консервов и пистолета, в сумке у Глеба было много всякой всячины, в числе которой имелся и сильный полевой бинокль с противобликовым покрытием на линзах. Вооружившись им, Сиверов осмотрел театр военных действий, которых, как ему представлялось, нынче было не избежать.
Этот самый театр не представлял собой ничего особенного — просто сравнительно глубокий и просторный рукотворный кратер с обрывистыми песчаными краями и плоским, вдоль и поперек исполосованным следами автомобильных покрышек, уже начавшим зарастать травой и кустарниками дном. В глубоких впадинах поблескивала стоячая вода; другие, помельче, были доверху засыпаны мусором. Местечко было глухое, заброшенное и являло собой картину полного и окончательного запустения, мало-помалу превращаясь в очередную стихийную свалку, коих предостаточно в окрестностях любого города на обширном постсоветском пространстве. Глеб хорошо знал это место. В начале девяностых набравшая силу братва частенько устраивала здесь свои разборки, да и ему самому пару раз, когда сильно поджимало время, случалось наведываться сюда, чтобы в буквальном смысле этого выражения спрятать концы в воду: безобидные с виду стоячие озерца на поверку были способны без проблем сглотнуть хоть большегрузную фуру. Полынин нисколько не преувеличивал, говоря, что, если вытащить на свет Божий все припрятанные здесь трупы, сам черт не разберет, кто тут есть кто и с чьего благословения навеки упокоился в здешней бесплодной земле.
Словом, место было скверное, и, глядя на мусор, обещающий со временем заполнить котлован доверху, Глеб не испытывал грусти: уж лучше стихийная свалка, чем подмосковный филиал киевского Бабьего Яра. И снова брало зло на Полынина, который, судя по всему, решил, что агенту по кличке Слепой тут самое место. Возможно, в чем-то он был прав: как аукнется, так и откликнется, — но Глеб сильно сомневался, что небритый майор настолько лучше него, что имеет право самостоятельно решать подобные вопросы. А если бы и имел, Глебу нет никакого дела до его решений — у него на этот счет имеются свои собственные планы.
Федор Филиппович называл подобные рассуждения словоблудием. В тот самый миг, когда Глеб Сиверов поймал себя на этом неконструктивном занятии, его слуха коснулось одышливое рычание изрядно поношенного мотора. Осторожно приподняв голову, он обернулся на звук и увидел, как к карьеру, тяжело переваливаясь на ухабах и волоча за собой длинный полупрозрачный пылевой шлейф, приближается синий грузовой микроавтобус Горьковского автозавода.
