Сергей Донской - Конь в пальто
Страх цапнул Олежку за сердечко на рассвете.
Передвигаясь по ковру на цыпочках, он толкнул ногой дверь спальни и замер, вперив настороженный взгляд в полумрак. На кровати выделялось светлое одеяло, наброшенное на безжизненное тело. Присмотревшись, Олежка почувствовал, что у него совершенно онемело лицо, словно прихваченное морозом. Очертания укрытого тела изменились. Почему-то торчали наружу босые ступни, вывернутые так, как если бы никогда не принадлежали единому целому. Мертвая рука сползла с кровати и теперь висела параллельно полу, раскрытой ладонью вверх. Лица убитой по-прежнему не было видно, но это не давало никакой гарантии, что она не скалилась под одеялом, не кривлялась злорадно и не пучила в темноте глаза.
Подумав об этом, Олежка попятился и пятился до тех пор, пока не налетел на стол и не уселся на него задом, с грохотом опрокинув пустую бутылку. Невольно устроенная шумиха заставила его втянуть голову в плечи. Он совсем не хотел напоминать этой о своем присутствии. Он как раз хотел быть маленьким и незаметным. Убедившись, что шум не потревожил обитательницу спальни, Олежка суетливо собрал вещи, одежду и юркнул с ними в ванную комнату, предусмотрительно запершись изнутри. Только здесь он почувствовал себя в относительной безопасности. Моля бога, чтобы все поскорее закончилось, он стал готовиться к самому главному моменту своей биографии. Контрастный душ. Вкрадчивое скольжение лезвия по намыленной коже. Тщательная укладка волос. Эти обыденные процедуры сделали недавний кошмар нереальным, как киноужастики. Олежка ободряюще подмигнул своему бледному отражению, которое навсегда покидал в зеркале. Отражение не улыбнулось, его прощальный взгляд получился укоризненным и печальным.
Стараясь не думать о плохом, Олежка покинул квартиру и минуту спустя уже цокнул золотым перстеньком в тонированное стекло «девятки».
Бур встретил его недоуменным взглядом, но спросил не про ключи, а про Олю.
– Дрыхнет, – коротко ответил Олежка, устраиваясь на заднем сиденье.
– Ох и вставит ей Хан! – мечтательно протянул колобок одновременно с зевком. – По самые гланды!
Такие утренние позевывания принято называть сладкими, но выдох колобка наполнил салон чем угодно, только не ароматом. Олежка скривился, однако это была улыбчивая гримаса. Никто внутрь Оли уже не полезет, разве что работники морга. Колобок, мечтающий подменить своего вождя и учителя по части вставления, даже не подозревает, как отвратительна холодная женщина, по-настоящему холодная. Если, конечно, его не прельщает половой акт с трупом не первой свежести.
Лекарь тоже сунулся с вопросами из той же некрофильной оперы:
– Ну и как она строчит? С пол-оборота заводится или как?
– Плохо заводится, медленно, – ответил Олежка, а мысленно добавил: «Зато на отключение действительно хватило пол-оборота головы на сто восемьдесят градусов. Так резко выключилась Оля, что теперь вы и втроем ее не заведете!»
За этой непринужденной беседой не заметили, как подкатили к «Интербанку», фасад которого единолично процветал на общем серо-буро-малиновом фоне окружающих зданий. Эмблема банка на огромном щите представляла собой стилизованную копию известной картины, на которой бык уплывает с похищенной Европой. Если бы красавицу заменить на мешок денег, а на горизонте пририсовать заморские небоскребы, получилось бы совсем реалистично. Или изобразить бы вместо быка золотого тельца, такого же пустого внутри, такого же дутого, как весь банковский антураж, включая припаркованные авто и их владельцев.
Олежка потер ладони жестом внезапно озябшего человека, набрал полную грудь воздуха и медленно выпустил его сквозь сложенные трубочкой губы. Сопровождающие лица следили за его манипуляциями почти с благоговением. Колобок, тот вилял бы хвостом, если бы у него таковой имелся. Взгляд Бура вполне подошел бы командиру, провожающему в последний путь Александра Матросова. А Лекарь, давясь избытком нахлынувших чувств, произнес короткое напутствие:
– Ты это… Мы ж тут… Сам понимаешь…
Олежка захлопнул за собой дверцу так решительно, что едва не расшиб лекарский лоб, высунувшийся следом. Приостановившись, оглянулся на парней, следящих за ним через приспущенные стекла. Рожи прямо-таки одухотворенные. Не терпится им получить свои крохи, милостиво отщипнутые Ханом от миллиона.
– Я скоро, – утешил он своих иуд-апостолов. – Процедура несложная. Оформлю платежки и поедем дальше.
«А потом мы возвратимся сюда, – закончил Олежка мысль, шагая по фигурной плитке ко входу в банк. – Возвратимся все вместе, а маленьким фейерверком полюбуюсь я один. Жека никогда не бросал слова на ветер. Не подведет и в этот раз».
Отсалютовав всей несвятой троице небрежным взмахом папки, Олежка извлек из кармана пропуск и проник в банк. Уверенно поднялся на второй этаж, без стука открыл дверь кабинета главного бухгалтера, поздоровался и вопросительно поднял брови.
Расширенные линзами бухгалтерские глаза не озарились приветливым светом, хотя морщинистые губы дамы попытались изобразить вежливую улыбку. Холодно посверкивая очками, она изрекла:
– Поздравляю. Оговоренная сумма уже переведена на ваш счет. Но… – дама зачем-то выдвинула ящик стола и закопошилась там, пряча лицо. – Прежде чем будут произведены дальнейшие операции по перечислению, управляющий хочет переговорить с вами. Лично. Он просил вас зайти, как только вы появитесь.
– Без проблем, – бездумно согласился Олежка и отправился знакомой ковровой дорожкой в заданном направлении. Он чувствовал себя таким легким и невесомым, что слегка подпрыгивал на ходу. Мячик, припустившийся вскачь навстречу неизвестности.
Управляющий встретил его не то чтобы с хмурым, но озабоченным выражением лица. По его приветствию было ясно, что он предпочел бы увидеть в своем кабинете не Ляхова, а обещанный стотысячный приз. А кислая улыбка, с которой управляющий предложил гостю присесть, свидетельствовала о том, что он заранее настроен не верить ни единому его слову.
– Чем скорее будут перечислены деньги, тем скорее вы увидите меня снова, – сказал Олежка с убежденностью, поразившей его самого.
– Вот как? – вежливо откликнулся банкир. Убежденность посетителя не передалась ему, более того, он уже нисколько не сомневался в том, что после ухода господина Ляхова никогда не увидит его снова, да еще с деньгами.
Олежка вздернул подбородок повыше:
– Как вы понимаете, я не ношу в кармане сто тысяч долларов. До сих пор наши отношения строились на доверии, и…
– На доверии, значит? – переспросил банкир с глумливым выражением лица.
– Вас что-то смущает? – обиделся Олежка.
– Нет! Меня ничего не смущает. Но наличных денег не надо, я передумал. Переводите мои десять процентов на счет, который я вам укажу, и все. Я обналичу их сам. Потеряю на этом немного, да ладно. Зато уж точно найду. Вы меня понимаете?
Изобразив полное изумление, Олежка возразил:
– Нет, я вас не понимаю. Хан…
– Знать не знаю никаких ханов! – управляющий визгливо повысил голос на тот случай, если его кабинет прослушивался. – Мало ли с кем я сижу за обеденным столом? В настоящий момент я нахожусь за своим столом руководителя «Интербанка»! А передо мной один из многочисленных клиентов, каких пруд пруди. Или немедленно заполняются две платежки, по разным реквизитам, или деньги с расчетного счета «Надежды» не стронутся с места! Пусть лежат, – управляющий пожевал губами, подыскивая эффектную концовку, и нашел ее: – Мертвым грузом!
Заявление было достаточно твердым, чтобы больше не тратить время на бессмысленный торг. Олежке не очень понравилась такая корректировка. Хану она бы тоже не понравилась. Заикнись банкир о своем условии в присутствии Хана, это несомненно закончилось бы бурной сценой. «Но меня он уже не достанет, – вспомнил Олежка. – Ни чашкой, ни пулей». Слегка повеселев, он решил махнуть рукой на непредвиденные потери, без которых в бизнесе не обойтись.
– Уговорили, – Олежка решительно кивнул головой. – Пусть будет по-вашему.
И вскоре потекли денежки в неожиданном для Хана и для Итальянца направлении: девяносто процентов – безвестному частному предпринимателю, десять – управляющему «Интербанком».
С этой минуты контроль над кредитом, выданным фирме «Надежда», и над директором фирмы был утрачен окончательно и бесповоротно.
4
Возвращаться в начиненную адской смесью машину оказалось не страшнее, чем сплавлять кредит налево. Румянец никуда не делся с Олежкиных щек, даже набрал яркость за счет общего побледнения. И голос заметно позвончал, как выяснилось, когда Олежка распорядился, устроившись в машине:
– Теперь поехали в «Обдуй меня соленым ветром»!
– Чего-чего? – насторожился Бур. – Не понял.
– Так называют обналичивающие фирмы, – стал пояснять Олежка, злясь на себя за невольные похохатывания в самых неожиданных местах. – Потому что они постоянно меняют названия и исчезают.
