Брайан Гарфилд - Кто следующий? Девятая директива
— Никаких, во внутренних картотеках. Мы просмотрели все.
— Что у вас есть? Отпечатки пальцев?
— Отпечатки пальцев и фотография лица. — Барбара Норрис сняла отпечатки со стакана, которым пользовался Страттен: она посыпала его тальком и обработала специальной лентой, — а потом вымыла стакан.
— Отлично, тогда это будет достаточно просто. Присылайте их.
— Я пошлю с курьером. Благодарю.
Он повесил трубку и еще раз взглянул на фото, пока звонил посыльному. Черные прямые волосы, взлохмаченные сзади, неопределенная стрижка. Он спрашивал себя, что склоняло его к мысли, что Страттен был иностранцем. Возможно, рисунок рта или несколько приподнятая правая бровь. Но было что-то еще, что ускользало от него. Вошел курьер, чтобы забрать фото и отпечатки пальцев.
Позднее Лайм нашел это в отчете Норрис от 28 декабря: «Легкий неопределенный акцент, возможно, балканский». Это примечание было помещено в центре выделенного абзаца; но он читал этот отчет не меньше трех раз, впервые пять дней назад, и до сих пор не уловил его сути.
Речь шла о бомбах, террористическом акте особого рода. Бомбы всегда считались надежнее пуль. Некто по имени Марио — они знали Норрис недостаточно долго, чтобы доверять ей свои имена полностью, — кажется, предполагал, что они собираются взрывать Белый дом. Но это звучало очень неопределенно, и Лайм не был готов, чтобы принять сообщение всерьез, потому что Белый дом был изолирован и хорошо охранялся, поистине не существовало возможности атаковать его силами, меньшими, чем вооруженная боевая дивизия. Охрана Белого дома была предупреждена об опасности, и Норрис получила инструкции оставаться в группе Страттена до тех пор, пока не выяснит, были ли их намерения реальными или просто пустой провокацией горстки идиотов, помешавшихся на хвастовстве и наркотиках.
Но теперь пришло время надеть на них узду. Три часа назад Лайм отдал приказ взять их: Страттена, Алвина Корби и других, идентифицированных компьютером ФБР с помощью информации, добытой Барбарой Норрис.
Первый намек пришел по линии ФБР от агента, которого они имели в группе «Пантер» в Нью-Йорке, человека, чья мать ранее неясно намекнула ему, что она участвует в попытке покушения на кого-то в Вашингтоне. Он пытался отговорить свою мать, но они общались только по международному телефону, и можно было сказать очень мало, ему не удалось разубедить ее, и поэтому он поставил в известность ФБР, так как хотел защитить мать от возможных последствий ее глупости. ФБР довело это до сведения директора секретной службы Б. Л. Хойта, а Хойт отправил информацию по цепочке по своим каналам к Лайму. Угрозы покушений были в компетенции Лайма.
Секретная служба являлась подразделением внутри министерства финансов. Ей были поручены две основные функции, между которыми существовали отношения, с натяжкой называемые «взаимодействием». В обязанности Хойта входило задержание фальшивомонетчиков и защита жизни политиков. Логики в этом было столько же, как и в остальных указаниях Вашингтона, и это даже уже больше не раздражало Лайма.
Очередь была за ним, и ему надо было действовать. У него имелись досье на пятерых из них: Алвин Корби, 26 лет, черный, ветеран Индокитая, бывший член нескольких радикальных негритянских группировок; Сезар Ренальдо, 31 год, родился в Нью-Йорке, в пуэрториканской семье, дважды арестовывался за хранение гашиша и однажды за оскорбление полицейского во время антивоенной демонстрации; Роберт и Сандра Уолберг, 24 года, близнецы, за обоими числился арест и осуждение за хранение марихуаны (с отсрочкой исполнения приговора) и хулиганское поведение во время студенческих беспорядков в университете Южной Каролины (шестимесячный испытательный срок) и Бьюла Мурхед, 41 год, мать осведомителя ФБР из «Пантер».
Была частичная информация на остальных, но ничего определенного. Черная пара: Линк и Дарлин. Некто по имени Марио, о котором Норрис написала: «Кажется, их казначей». Еще двое, недавно прибывшие с Западного побережья: Клод и Бриджит. И сам Страттен.
Последний отчет Норрис поступил три дня назад. Она приложила к нему 16-миллиметровые негативы половинного размера фотографий Страттена, Корби и пятерых других, приехавших в тот день из Калифорнии. Здесь же находились отпечатки пальцев Корби и близнецов Уолберг и набор отпечатков Страттена, который оказался бесполезным, так как они не были идентифицированы по картотекам в Вашингтоне и Сен-Луисе. Ей не удалось снять набор отпечатков пальцев Ренальдо, но полиция Нью-Йорка опознала его фотографию по своим справочникам.
На близнецов Уолберг имелись данные об арестах, связанных с марихуаной. В досье Ренальдо и Корби также имелись записи, относящиеся к наркотикам. Возможно, они были наркоманами. Продолжая эти рассуждения, можно было бы предположить, что они могут очнуться и осознать, что натворили: убийство Норрис. Они могут прийти в ужас, попытаться спастись бегством, разойтись в разные стороны, затаиться по отдельности. Они могут забыть обо всех грандиозных планах покушения, спасая свою шкуру.
Это была удобная, но бесполезная теория. Их убежище на Вест-Энд-авеню уже было совершенно пусто и чисто. Настолько чисто, что становилось ясно: они не были всего лишь горсткой напуганных наркоманов, поспешивших унести ноги. Какой-то трезвый ум направлял их действия.
Что ей стало известно? Что она обнаружила? Лайм давно отказался от предрассудка, что можно полностью положиться на предчувствия и предзнаменования, но происходившее обладало всеми признаками профессионально спланированного покушения.
11:20, восточное стандартное время.
Машина с Декстером Этриджем и его охраной медленно проползла под Западной аркой Капитолия, и Этридж взглянул поверх толпы на купол, где в это время поднимался флаг в честь созыва конгресса, точнее, того самого момента, когда Девяносто пятый конгресс должен был впервые собраться в Капитолии.
Он узнавал многих из тех, кто двигался по направлению к дверям. Большинство членов входили через подземные переходы, соединяющие здания сената и палаты представителей, а здесь были те, кто, подобно Этриджу, хотел обязательно получить впечатление от внешнего вида здания, прежде чем войти внутрь.
Это здание не являлось шедевром архитектуры, и отдельные части его постоянно грозили обрушиться — нижний этаж фасада в некоторых местах подпирали грубые кирпичные стены и массивные балки. Но политики в большинстве своем были сентиментальными людьми, и величественное здание всегда вызывало у Этриджа спокойное уважение и почтительность.
Декстер Этридж заседал, слушал, говорил и голосовал внутри этого здания тысячи раз: он попал в палату представителей двадцать четыре года назад, затем дважды выставлял свою кандидатуру в Сенат — первый раз безрезультатно, затем, через два года, победил в выборах и заседал три полных срока — восемнадцать лет — как сенатор Соединенных Штатов от Мичигана. За эти годы он много раз голосовал за проекты, которые проходили, и много раз — за проекты, которые проваливались, но никогда на его памяти его голос не был решающим. С этого дня и впредь его голос мог быть только решающим: Декстер Д. Этридж, новый вице-президент Соединенных Штатов, будет допущен к голосованию в Сенате только в том случае, когда его голос будет необходим, чтобы нарушить равный счет.
Он поднялся по ступенькам, испытывая неудобство от присутствия людей из секретной службы, которые, казалось, никогда не спешили, но всегда ухитрялись оставаться на расстоянии вытянутой руки от него. Сменяющие друг друга агенты появились вокруг Этриджа и его семьи пять месяцев назад, со времени Денверской конвенции, но он еще недостаточно привык к ним, чтобы не замечать их присутствия. Он ловил себя на том, что тратил слишком много времени на болтовню с ними. Но это всегда было его слабостью. С детства он был склонен к общению, он любил втягивать людей в разговор. Среди его коллег это едва ли было отличительной чертой.
Наверху лестницы он остановился и сделал пол-оборота на каблуках, чтобы еще раз взглянуть на Молл. Там проходила маленькая демонстрация — горстка радикал-либералов, несущих плакаты: девушки в грязных джинсах и косматые парни. Со своего места Этридж не мог прочитать надписи, но ему было известно их содержание: они требовали «свободы сейчас», они требовали сокращения оборонного бюджета до размеров струйки, текущей через соломинку; закрытия программ шоссейных дорог и сотню миллиардов на социальные программы, медицину и экологию.
Клиффорд Фэрли мог выполнить кое-что из этого набора, несмотря на множество помех и саботаж, так как демократический конгресс не мог допустить свободного, без лояльного сопротивления оппозиции прохождения программ президента-республиканца. Ему предстояло внести в них обширные поправки, но все это была внешняя сторона дела. Самым замечательным моментом, связанным с избранием Фэрли, было то, что это избрание должно было заставить демократов сдвинуться еще левее, если они хотели иметь возможность продолжать ругать республиканцев как непроходимых реакционеров.
