Александр Чернобровкин - Время - ноль
– Нет.
– И мне. Зачем же ты пригласил ее?
– Она с Мишкой пришла.
– А Мишку зачем? Он, как напьется, ко всем девчонкам без разбора пристает.
Сергей объяснил, почему пригласил Мишку, затем – почему его забирают именно в погранвойска, хотя и сам толком не знал, потом – еще много чего. Таня зевала, раз даже заснула, а проснувшись, вновь завалила вопросами.
За окном посветлело, отблески на стене полиняли. Гости разошлись, и с кухни доносились голоса матери, сестры и соседки, моющих посуду. Ночь прошла без толку, ничего от Тани не получил, поэтому мстил – продолжал клянчить, не давал заснуть.
– Какой ты все-таки настырный, – вдруг произнесла она устало и опустила ноги к полу. – А если войдет кто-нибудь?
Ему, как скулящему щенку кидали подачку, чтобы заткнулся и отстал. Дать бы Таньке по мордяхе и прогнать – расплатиться за унижение, но он увидел, как взметнулся вверх подол платья и закрыл ее голову, затем платье полетело на журнальный столик. Положенный кверху ножками на кресло. Как, обнажая белые ноги, рывком стягивались колготки, которые сухо потрескивали и постреливали голубыми искорками и тоже полетели на столик, зацепились за ножку, свисли к полу, напоминая спущенные шары, – и с опозданием ответил торопливо:
– Не войдут, мама знает.
Таня легла навзничь, отвернула лицо к стене:
– Только осторожно.
– Хорошо, – пообещал он и решил отомстить, хотя понимал, что это всего лишь перестраховка, при всем его желании сегодня Таня не забеременеет. И может, поэтому, а может, из жалости к ней да и к себе, выполнил обещание.
Легче не стало. Подачка – она и есть подачка. И уже мстя себе за ночь унизительного нытья, предложил:
– Выходи за меня замуж.
– Я и так твоя жена, – зевнув, ответила Таня. Вернешься, тогда и распишемся.
– А дождешься?
– Конечно. Укрой меня: спать хочу – сил нет.
От ее вранья не хотелось никого и ничего видеть. И он лежал с закрытыми глазами, ожидая, когда в дверь комнаты осторожно постучит мать и избавит его от Тани и от самого себя.
Областной призывной пункт был обнесен высоким забором из железобетонных плит. Автобус выгрузил призывников во дворе и уехал. Ворота остались открытыми, но около них механической походкой вышагивал солдат. Он, казалось, не замечал призывников, и когда один из них попросился выйти за ворота и взять у родителей авоську с продуктами, ничего не ответил, даже не повернул голову, лишь четче поставил ногу, словно прихлопнув к асфальту чужие слова. Всё – уже не штатские. Складывалось впечатление, что и не люди уже.
Долговязый прапорщик с красным лицом и глазами проверил их по списку и отвел в полутемную казарму, заставленную двухъярусными нарами. Сергей устроился в дальнем темном углу на досках, изрезанных ножами, положил под голову вещмешок и моментально заснул. Несколько раз его будили и выгоняли на плац на перекличку. Стоял с закрытыми глазами, кричал «Я!», когда называли его фамилию и возвращался на нары. В последний раз какой-то сержант всунул ему в руки метлу и приказал гонять пыль по плацу. Сергей прислонил метлу к стене и ушел в казарму, где забрался на верхние нары, чтобы никто не беспокоил.
Проснулся от смеха внизу. Кто-то, матерясь через слово, рассказывал анекдот о тупости прапорщиков. Голос был сиплый, похмельный, из тех, что по утрам часто слышишь в пивном баре. Несколько человек вновь заржали, хотя анекдот был не острее прапорщиков, и к потолку поднялось облачко сигаретного дыма, будто подброшенного смехом, а следом прилетел запах свежего перегара. Для полного сходства с пивнушкой не хватало лишь звона бокалов.
Сергей наклонился, разглядел в полумраке четырех призывников, которые сидели на нижних нарах и курили в ладони. Анекдоты травил круглолицый парень, похожий на клоуна. Н был из Сергеевой команды, и, когда ехали сюда, всю дорогу трепался, причем казалось, что не умеет складывать слова в фразы, поэтому пользуется готовыми – поговорками, присказками, пословицами, анекдотами.
– Время сколько? – спросил у него Сергей.
– О-о, какие люди! И без охраны! А мы думали, домой чухнул. Раз строимся – тебя нет, второй – опять нет, ну, думаем, в бега ударился, – произнес похожий на клоуна парень и пропел: – «По тундре, по широкой дороге, опасаясь погони и криков часовых...»
– Чего мне бегать?! – буркнул Сергей, спускаясь на пол. – Я армии не боюсь.
– Мы не боимся с Трезоркой на границе: Трезорка смелый!
Все четверо весело засмеялись.
Сергей пожал плечами: дурносмехи.
– Ну, ладно вам. Время сколько?
– Четверть шестого.
– Всего?!
– А ты размечтался, что всю службу прокемарил? Солдат спит – служба идет?.. Не получится, придется самому походить, – подвел итог клоун. – Кстати, это, не послать ли нам гонца за бутылочкой винца? А то, пока сопли жевать будем, магазин закроется.
– А выпускают?
– Конечно, нет! Но всё можно, если осторожно. Я вот сбегал и, как видишь, жив остался, и даже на сердце легче стало от песни веселой! – похвастался клоун. – Впереди дорога дальняя в казенный дом, не помешает винишка в дорогу накушаться. Идешь с нами?
– А вдруг за нами придут?
– Подождут. Армия может обойтись без оружия, без солдат, но без генералов – никак!
Напротив казармы стоял гараж с высокой крышей, а за ним, вплотную к забору, росло дерево. Нижние ветки были обломаны, а сучки отполированы руками и башмаками самовольщиков. По ту сторону забора широкой полосой росла сирень. Сергей спрыгнул в нее последним, задержался на минутку завязать шнурок, а когда вышел из кустов. Был схвачен за рубашку цепкой рукой старшины-милиционера с лицом, покрытым еле заметными, точно вылинявшими от старости, веснушками.
– Ага, дезертируем!
– Да нет, я в магазин... – оправдывался Сергей. Милицейская форма действовала на него парализующе, заранее чувствовал себя виноватым, даже если ничего не нарушил.
– Все говорят, что в магазин, а потом – ищи-свищи! – сказал милиционер и покосился на товарищей Сергея, которые наблюдали за ними из-за деревьев. – военный билет сюда.
Старшина полистал красную книжечку, внимательно изучая каждую страницу.
– Ну, что будем делать, призывник Гринченко? Протокол составим или... договоримся?
– Лучше договоримся. Я перелезу назад, – пообещал Сергей, не поняв многозначительности паузы.
– Так дело не пойдет, придется протокол составлять, – со вздохом произнес милиционер и поскреб щеку, будто хотел содрать блеклые веснушки. – Или все-таки договоримся?
– А сколько это? – сообразил Сергей.
Он ни разу в жизни не давал взятку, чувствовал себя неуютно: вдруг неправильно понял? Хотя рожа у «мусора» наглющая, ошибиться трудно.
– Военный билет какого цвета?
– Красного.
– Ну, вот...
– Десять рублей? – догадался Сергей и, радуясь, что так дешево отделался, достал из кармана красную десятирублевку.
– С каждого, – добавил старшина и кивнул в сторону прятавшихся за деревьями призывников, – с них тоже. Объясни им что к чему, а я здесь подожду. И военный билет подождет.
Пришлось откупаться.
– А флаг ему в руки, мусорине поганому! – пожелал, отдавая десятку, похожий на клоуна парень. – Мы теперь как павлины в тесной клетке: тело внутри, а хвост снаружи. Кто хочет, тот на хвост и падает, и перья выдергивает. Так что пропиваться надо быстрее, чтоб самим больше досталось. Гуляй воры, жуй опилки – я начальник лесопилки!
И они гуляли, платя за выпивку столько заламывали обнаглевшие продавцы – проводники в поезде, спекулянты на перронах. Пили всю дорогу до Еревана. И еще дрались. В основном один на один, но были и две групповые драки: первая между своими, в купе возле туалета, а вторая вагон на вагон. В соседнем вагоне везли семьдесят будущих танкистов, силы были примерно равны, разбитых физиономий и окон в обоих вагонах оказалось тоже поровну, поэтому, как пошутил, облизывая разбитую губу, похожий на клоуна парень, победила дружба.
Снег падал так медленно, что казалось, будто он ежит на воздухе, как на склонах гор, окружавших заставу. Когда Сергея после учебного отряда, расположенного под Ереваном, направили в Туркмению, на иранскую границу, он предполагал, что будет служить в пустыне, до конца службы не увидит зимы и нескоро отдохнет от порядком надоевшей жары, а едва вылез из машины, которая привезла его на заставу, сразу поежился от студеного ветра. Зима здесь оказалась холоднее, чем в Донбассе, в сотнях километров севернее. Там снег в канун Нового года воспринимался как приятная ошибка природы, а здесь – вот он, валит за окном, хоть медленно, но уверенно, и вряд ли прекратится до полуночи. Если не считать стенгазеты с поздравлениями в красном уголке, это будет единственная примета праздника. Во всем остальном никакого отличия от будней: «через день – на ремень, через два – на службу», – Сергей отрабатывал наряд на кухне. Он сидел на низкой самодельной табуретке у печки, справа от него стоял полный на треть мешок с картошкой, слева – большая кастрюля с очищенной картошкой в воде, а у ног валялись очистки. В учебном отряде чистить картошку не учили, там была электрическая картофелечистка, вот и кромсал клубни, как умел: до половины падало на пол, а остальное – чуть ли не правильный кубик – летело в кастрюлю.
