Наталья Александрова - Ассирийское наследство
— Что это?! — завопила Надежда, подняв с полу особенно замызганный черепок, покрытый какими-то чудовищными каракулями. — И вот это я тащила на себе через весь город?
— Осторожно! — вскрикнула тетка, ворвавшись в квартиру и выхватив черепок у Надежды. — Ты не представляешь, какое сокровище держишь в руках!
Она поправила пенсне, гордо вытянула перед собой руку с черепком и торжественно прочла начертанные на нем клинописные каракули, сделавшись еще больше похожей на Станиславского, которого Надежда, конечно, никогда не видела:
— О, приди же к нам, приди, львиноголовая Ламашту!
* * *— О, приди же к нам, приди, львиноголовая Ламашту! — нараспев проговорил высокий жрец с длинными черными волосами, перехваченными белой лентой, одетый в белые одежды. — О, приди к нам, поднимись из своих подземных чертогов, приведи за собою своих страшных спутников! Приведи за собой уттуков и асакков, тени мертвых и духов преисподней! Приведи за собой этимли и галле, злых демонов черной полночи!
Приведи голодные призраки галле лемнуте!
Жрец ударил коротким жезлом в медный гонг, и гулкий тоскливый звон поплыл по святилищу, отражаясь от его сырых неровных стен и заставляя колебаться пламя дымных, чадящих факелов.
— Слушай, слушай нас, великий Бел-Энлиль, двуединый Бел-Ашур! Слушай нас, мудрый! Молимся мы тебе и славу поем тебе, но призываем сегодня черную твою дочь, порождение тьмы, львиноголовую Ламашту.
Ей, вечно живой и вечно мертвой, приносим мы сегодня великую жертву!
Жрец снова ударил в гонг, и из-за парчового покрывала, скрывавшего темный угол святилища, появились двое его прислужников — двое высоких людей в белых одеждах и золотых масках с черными провалами глаз.
Или не были эти двое людьми? Страшным, неземным холодом повеяло в святилище при их появлении.
Правда, здесь, в этом тайном подземелье, и без того было холодно и сыро, дымные факелы едва рассеивали мрак, в котором теснились несколько десятков посвященных.
Только жрец с жезлом власти в руке и позолоченный алтарь были ярко освещены, как сцена в театре, и теперь на эту освещенную факелами сцену вышли двое златолицых.
— Прими, прими, львиноголовая, нашу великую жертву! — проговорил жрец нараспев сильным и красивым голосом.
Прислужники подошли с двух сторон к алтарю и одновременно с новым ударом гонга бросили на его сверкающую поверхность три темных круглых предмета, извлеченных из складок белых развевающихся одежд.
Свет факелов стал на мгновение ярче, и в этом свете посвященные разглядели, что прислужники возложили на алтарь три отрубленные человеческие головы.
Вздох ужаса, пробежал по святилищу, но не успел еще стихнуть этот вздох, как новый звук наполнил подземелье: низкий звериный рев, одновременно тоскливый и радостный, завораживающий и леденящий кровь...
Посвященные отшатнулись от алтаря, сбились в плотную кучу, как овцы сбиваются плотнее при приближении хищника. Каждому хотелось почувствовать человеческое тепло соседа, отгородиться этим теплом от ледяного ужаса преисподней...
Едва лишь стих звериный рык, жрец пропел радостно и победно:
— Слава, слава тебе, львиноголовая! Ты приняла нашу жертву, приняла наш дар!
Приди же, приди к нам, оставь ненадолго свое подземное царство! Знаю, диким зверем рыщешь ты по ночам, отгрызаешь головы одиноких путников, лакомишься ими, хищная, как люди лакомятся шербетом и виноградом. Мы — верные твои слуги, мы принесли тебе сегодня жертву и впредь будем неустанно служить! Приди, приди же к нам, львиноголовая Ламашту!
Голос жреца затих, и некоторое время в святилище стояла тишина. Наконец он снова ударил в гонг и заговорил:
— Боги, великие боги, Ану, Энлиль и Эйя, боги земли, неба и подземного мира!
Сегодня к вашему стаду прибилась еще одна овца, еще один новый слуга пришел, чтобы служить вам! Один из древних, верный сын сураев, он хочет предстать сегодня перед вашим лицом!
Златолицые служители жреца подошли к толпе посвященных и вывели из нее за руки смуглого юношу с черными курчавыми волосами. Подойдя к алтарю, юноша, повинуясь знаку жреца, опустился на колени.
— Повторяй за мной, ягненок! — произнес жрец тихо и непривычно мягко, а затем снова возвысил свой голос:
— Я, сураи, ассириец, потомок древних властителей Земли...
— Я, сураи, ассириец... — как эхо, повторил юноша.
— Пришел сегодня, чтобы предстать перед алтарем своих отцов...
— Перед алтарем отцов...;:
— Пришел, чтобы служить вам, великие боги, Ану, Энлиль, Эйя, вам, Бел-Энлиль и Бел-Ашур, и тебе, дочь тьмы, ужас преисподней, львиноголовая Ламашту! Мой народ во славе правил Землей, когда не было даже имен всех других народов, когда только владыка ветра Адад пас свои стада на безлюдных равнинах! Мы, айсоры, сураи, древнее древних, и наше право священно.
Я пришел к алтарю своих предков, чтобы вернуть эту священную власть. Примите меня в свое лоно, великие боги Ассирии!
В подземелье раздался вдруг исполинский вздох, и порыв холодного ветра на мгновение погасил все факелы, все светильники. Но тьма недолго царила в святилище, снова дымные факелы вспыхнули сами собой. Все было как прежде, только на позолоченном алтаре не было человеческих голов.
— Боги приняли жертву! — радостно провозгласил жрец. — Теперь ты — один из нас, сын мой!
С этими словами жрец достал из складок своей одежды короткий золотой нож и провел им по вытянутой вперед руке нового собрата. Капля крови упала на алтарь, и жрец еще раз ударил в гонг.
Когда томительный звон затих, он провозгласил нараспев:
— Посвящение совершилось!
В унылой задумчивости Надежда пила остывший кофе и тяжело вздыхала. О том, чтобы сегодня работать, не могло быть и речи. Голова гудела, как медный котел, казалось, что вместо волос на голове растут змеи и ящерицы, как у Медузы-Горгоны.
Вчера Надежда так разозлилась на зловредную старуху, которая заставила ее тащить какие-то глиняные черепки, что, едва дождавшись открытия метро, опрометью выбежала из квартиры матери, чтобы не устроить скандал. Впрочем, тетя Вася и не заметила, надо думать, ее отсутствия. Сразу же по приезде она удалилась в отведенную ей комнату и начала разбирать свои драгоценные глиняные черепки, бормоча при этом какие-то заклинания.
Уже у двери Надежда выразительно покрутила пальцем у виска и показала глазами в сторону теткиной комнаты. Мать только тяжело вздохнула.
Хорошее воспитание не позволило им поинтересоваться, за каким чертом тетя Вася притащилась в Санкт-Петербург, который, кстати, она упорно именовала Ленинградом, и сколько времени собирается здесь провести.
Несколько минут Надежда боролась с упорным желанием отключить телефон, и как раз в эту минуту он зазвонил.
— Надя, — мать бормотала вполголоса, — если ты меня хоть немножко любишь, ты приедешь... У меня больше нет сил!
— А что еще она устроила? — нехотя поинтересовалась Надежда.
— Да ничего особенного. Просто после твоего ухода она заявила, что это у нас в городе сейчас шесть утра, а у них, в Нукусе, — другой временной пояс, и сейчас там позднее утро.
— Все ясно — девять часов — это у нее позднее утро, — вздохнула Надежда.
— Вот именно. А она, дескать, привыкла вставать рано.., в общем, мы не ложились.
— Так-так, — зловеще вставила Надежда, — а сейчас ее нету, что ли?
— Сейчас она в ванной, да и вообще она глуховата, слышит, если громко говорят.
И хочет идти по делам, а как ее одну пустить?
Она же к нашему транспорту не привыкла...
— Господи, да какие у нее там могут быть дела? — не выдержала Надежда. — Ты выяснила, зачем она приперлась?
— Как-то неудобно было спрашивать, — протянула мать, — а она не сказала.
Внутренне Надежда уже смирилась с неизбежным, она поняла, что придется тащиться сегодня к матери и присматривать за тетей Васей. Не понимала она только одного: за какие грехи Бог послал им такое наказание? Ну да ладно, Ему там сверху виднее.
Мать была бледная, с синими кругами под глазами — еще бы, после бессонной ночи, а тетя Вася выглядела как обычно. То есть Надежда понятия не имела, как выглядит тетя Вася обычно, но тетка была бодра и язвительна, как ночью.
— Ну и порядки у вас в Ленинграде! — вместо приветствия высказалась тетя Вася. — Второй час уже дня — а по-нашему — пятый, а они сидят себе, прохлаждаются! Ты что, пораньше приехать не могла? У меня дел невпроворот!
«А если тебе наши порядки не нравятся, то и сидела бы в своем Нукусе», — подумала Надежда, но вслух ничего не сказала.
— Тетя Вася, может, вы приляжете? — предложила мать без надежды на успех.
— Я прекрасно выспалась в поезде! — заявила старуха. — И вообще у меня бессонница, сплю очень мало. — Итак, мы будем прохлаждаться или займемся наконец делом?
— Так-так, — произнесла Надежда и уселась на диван поудобнее, — давайте-ка присядем для начала и выясним, что у вас за дела и зачем вы вообще приехали в наш славный город Санкт-Петербург, да еще так срочно, что не смогли даже предупредить о своем приезде?
