Татьяна Степанова - Готическая коллекция
— А где остановились?
— В Морском, тут рядом. Нам сказали, там есть какой-то отель.
Мотоциклист кивнул:
— В «Спортсмене» у Ильи? Нехило. Только шум будет будить.
— Какой шум? — не поняла Катя.
— Ну, из гаража. — Он нагнулся к мотоциклу. — А зовут-то тебя как, кареглазая?
Следовало, конечно, сразу поставить его на место.
Но Кате стало смешно.
— Меня зовут Екатерина Сергеевна, — сказала она. — А вас, молодой человек?
Он легко поднял мотоцикл.
— А еще говорят, что нет симпатий, любви то есть, с первого взгляда, — он широко улыбнулся. — А еще говорят, что имена ничего не значат. Эх, Катя, Катенька, Катюша…
В этот миг Катя наконец-то вспомнила, кого ей напоминает мотоциклист — неисправимого враля из «Семи нянек»!
— А меня Катюшин зовут, — сказал он, светло глядя на Катю. — Фамилия такая. Сечешь, ромашка? Катюшин. Значит, чей я на этом свете должен быть? Тото. Имя не обманешь. Судьба. Я это сразу понял, с первого взгляда. А что, никуда не денешься теперь. Фамилия обязывает. А имя мое Клим. Тоже редкое. Дед настоял на таком, всю нашу семью на уши поставил, а назвал меня по своему хотению в честь танка, на котором воевал. Так что, думай, вникай, соображай. Ну что, будем глубже знакомиться?
— Нет, — ответила Катя и повернула назад.
Услышала позади рокот мотоцикла.
— Подожди, садись, довезу до гостиницы, — и тут он тоже увидел красный «Пассат» у подножия холма.
— Твой?
— Нет, — ответила Катя, — я думала — твой. Там дверь открыта, и ключи торчат. А хозяина до сих пор нет.
Катюшин легко оттолкнулся ногами и съехал на мотоцикле вниз по склону. Объехал машину.
И тут Кате бросилась в глаза одна деталь: кроме гаишного шлема, к заднему сиденью мотоцикла была приторочена темно-серая форменная куртка. Форма эта была Кате до боли знакома.
Катюшин слез с мотоцикла. Нагнулся, поднял соломенную шляпу, вдавленную в песок.
— И это не твоя?
Катя отрицательно покачала головой. Хотела что-то сказать, но не успела и рта раскрыть, как вдруг…
— Помогите! — раздался из-за дюн чей-то истовый испуганный вопль. — Ради бога, помогите! Эй, кто-нибудь, сюда, скорее! На по-о-омощь!
Глава 4
НЕЗНАКОМКА В КРАСНОМ
Из-за дюн выскочил старик, облаченный, несмотря на жару, в брезентовый макинтош и резиновые сапоги. Лицо его было красное, обветренное, на нем застыло выражение ужаса.
— Семеныч, ты что? — окликнул его Катюшин. — Что кричишь? Что, снова водяной померещился?
В словах Катюшина не было ни сарказма, ни насмешек. Однако в тот момент Катя никак не отреагировала на эту примечательную фразу. Впоследствии она вспоминала эти слова не один раз, пытаясь точно припомнить ту самую интонацию, с которой Катюшин спросил старика про водяного.
— Убили! Клим, это ты? Слава богу, а я уж и не знал, кого кричать — милицию или «Скорую», — старик тяжело дышал, указывая трясущейся рукой за дюны. — Женщина там.., скончалась.
— Утопленница? — быстро, тревожно спросил Катюшин.
Старик отрицательно затряс головой.
— Ножом, ножом ее кто-то полоснул… — Он схватился за плечо и потащил его за собой. — Там на берегу. Она живой еще была, при мне скончалась. Ползла по песку, бедняжка, стонала. Я услыхал — гляжу…
Сначала прямо ноги подкосились, растерялся, не знал, что делать, кого на помощь звать. Тут же ни души!
Он тащил Катюшина на пляж. Катя спешила следом. Это с ее стороны было не любопытство. Просто она уже догадывалась, что помощь ее, хоть и слабая, может этим двоим вот-вот понадобиться. Ноги увязали в песке. Этот же самый песок, казалось, скрипел на зубах, саднил в горле. В небе кружили чайки, и крики их теперь казались Кате не дополнением к морскому пейзажу, которым она всего четверть часа назад так безмятежно любовалась, но досадным и зловещим дополнением, так резавшим слух. Среди пожухлой травы в песке мелькнуло что-то красное. Старик, бежавший первым, наклонился, тыча в ту сторону рукой. Какое-то мгновение за его сгорбленной сутулой спиной Катя не видела ничего, а затем…
На песке ничком лежала женщина в ярко-алом, коротком и открытом сарафане. Коротко стриженная мелированная блондинка — крупная, ширококостная, длинноногая, спортивная. Ее ноги в черных босоножках были как-то нелепо согнуты, словно в последний момент она пыталась приподняться и встать на колени. На правой руке поблескивал золотой браслет. На шее была золотая цепочка — она сбилась назад. Катюшин подошел к телу, наклонился, потрогал пульс на руке, затем осторожно перевернул женщину на бок.
Катя с содроганием увидела, что шея и грудь незнакомки залиты кровью. Голова безжизненно свесилась.
Даже под слоем макияжа и загара резко проступала мертвенно-восковая бледность. На губах, накрашенных ярко-красной помадой, налипли песчинки.
На вид незнакомке было примерно за сорок. Однако возраст выдавали только лицо и шея. Фигура же была хоть и крупной, но стройной и подтянутой.
— Мертва. — Катюшин снова пощупал ее пульс.
Потом очень внимательно осмотрел ее окровавленную шею. Делал он все это спокойно, неторопливо и как-то привычно. Почти профессионально, несмотря на свой юный возраст. Было видно, что возня с мертвым телом, такой вот его осмотр — дело для него неприятное, но, по крайней мере, хорошо знакомое. Катя вспомнила шлем и куртку. Черт возьми, неужели она и здесь, на этом безлюдном пляже, познакомившись и слегка пококетничав с парнем, нарвалась именно на…
— Отчего она умерла? — спросила она тихо. — Это ведь не огнестрельная рана, и выстрела мы не слышали.
— Семен Семенович вот сказал, — Катюшин кивнул на старика, горестно смотревшего на умершую, — резаная рана шеи. Ножевое ранение проникающее.
Вон кровищи сколько. В обморок-то не упадешь, радость моя?
— Сам не упади. — Катя нагнулась ниже и невольно почувствовала тошноту: не хвались, едучи на рать. Патологоанатома из тебя все равно не выйдет. — Ты что, в милиции работаешь? — спросила она прямо. — В ГИБДД что ли?
— Я участковый. — Катюшин внимательно осматривал тело. — Анискина смотрела? Вот и я такой же перст на всю косу. Мда, хана дело. Убийство, как пить дать. Семеныч? Э, да тебе плохо, что ли? Ну ты присядь и на кровь не смотри. Валидол есть с собой?
Старик только руками замахал — погоди, дай отдышаться, в себя прийти. Без валидола вашего. , — Ты сказал, она еще жива была, когда ты на нее наткнулся? — спросил участковый Катюшин чуть погодя.
— Ну да. Слышу, в песке кто-то стонет тихо так, жалобно, словно всхлипывает.
— А ты сам-то что тут делал? Ты что, не работаешь сегодня? Выходной, что ли?
— Выходной. Я в Пионерское с утра ездил. За пенсией. Дали, перечислили наконец. Ну, сошел тут с автобуса. Меня Линк просил к нему заглянуть. Вроде сегодня алтарь должны были мастера монтировать.
Ну, он и просил меня, чтобы я поглядел, ну сравнил, в общем, что, как… Я ему говорю, Миша, дорогой, я бы и рад, но я мало что помню, сколько годов с тех пор прошло. Я и в церковь-то потом не ходил — там же склад был, потом мастерская столярная. Ну, он вежливый, настырный такой, ты ж его знаешь. Нет, говорит, герр Баркасов, очень прошу, битте… Ну, я думаю, отчего хорошего человека не уважить? Он вон откуда приехал нам нашу же церковь восстанавливать. Пойду, гляну на алтарь, авось и вспомню, какой он был сорок лет назад. Ну, значит, сошел я с автобуса тут.
Почему не там, возле пруда? Так вот почему. Он, Линк-то, строгий, когда при своей церкви хлопочет. Ну, насчет этого дела строгий, понимаешь? А у меня с собой чекушка была припасена с пенсии-то. Дома баба моя сразу окрысилась — ни-ни, и не думай даже. В церкви совестно как-то. Ну, я и решил тут на берегу сесть, принять маленько, поотдохнуть малость, а потом туда, к церкви. А то Линк расстраивается, когда не то что водочные — пивные бутылки на церковный двор или в пруд бросают… Ну, сел я, выпил, вдруг слышу, стонет кто-то. Я сначала и значения не придал, ну мало ли…
Потом снова кто-то застонал, заохал, да так, что… Ну, прямо мороз у меня по коже. Я туда — батюшки-светы, женщина ползет еле-еле, в крови вся. Я к ней.
А она… — старик запнулся, кашлянул.
— А она умерла? — спросил Катюшин.
Старик помолчал. Потом посмотрел на участкового.
— Дух испустила почти сразу, как я сунулся к ней.
Но перед этим меня, видно, увидала и прохрипела…
Господи, до смерти не забуду, как хрипят-то с перерезанным горлом… Мне аж жутко стало, подумал — это агония у нее.
— Что она сказала перед смертью? — спросила Катя. — Может быть, назвала чье-то имя?
Старик покачал головой и как-то странно посмотрел на Катю, на участкового и на тело, распростертое на песке.
— Она прохрипела.., нет, никогда не забуду ни голоса ее, ни ужаса, что в глазах ее был. Она крикнула:
«Рука! Боже, у него выросла рука!»
Глава 5
ВНЕЗАПНЫЙ ЛИВЕНЬ
Имя и фамилия убитой стали известны сразу же.
