Татьяна Степанова - Сон над бездной
Наутро Мещерский решил немедленно исправить сложившуюся нездоровую ситуацию. О том, как именно мирить Катю и друга Вадика, он усиленно размышлял, завтракая во французском кафе (Кравченко после перенесенной душевной травмы, обильно залитой водкой, спал у него дома на диване). Была суббота, Катя явно была дома. Мещерский тоже хватанул для храбрости «а-ля€ паризьен» рюмку кальвадоса и отправился на Фрунзенскую набережную. Там, в квартире Кати, он застал целое общество, этакий девичий цветник: подружки Кати Анфиса и Нина значительно опередили его. И вроде бы ничего не происходило такого – дверь на звонок Мещерского открыла Анфиса. Подбоченилась, глянула на маленького Мещерского сверху вниз – а ты еще зачем сюда, а? Он бочком протиснулся мимо нее в прихожую. Цветник заседал в комнате – на полу были разбросаны яркие подушки и обувные коробки. Катя, Анфиса и Нина как ни в чем не бывало, словно и друг Серега не приходил, и муж Вадик не вылетал ночью из этих гостеприимных стен как пробка, примеряли новые, только недавно купленные туфли – лодочки и босоножки. О, женщины! Мещерский аж растерялся. Он ожидал застать беззащитную плачущую Катю, готовился утешать, уговаривать, мирить, а тут…
– Нет, чегой-то, девочки, не того, а? – басом объявила толстая Анфиса, обвязывая вокруг лодыжки атласные ленты желтых итальянских босоножек. – Чего-то как-то лево мне с этими дурными веревками.
– Мне тоже так не нравится, но это очень модно в этом сезоне, – вздохнула миниатюрная смуглая Нина. – Кать, ты надень вот те черненькие замшевые. А я вот эти в горох с открытым носком.
Мещерский не знал, что перед самым его приходом Катя, сейчас так легкомысленно вертевшаяся на высоченных шпильках, безутешно рыдала под нервные возгласы подруг «Только не реви!». Потом умывалась в ванной холодной водой. А когда прозвенел звонок и в домофоне послышался голос Мещерского, сразу по совету все тех же подруг цепко «взяла себя в руки».
В общем, внесение оливковой ветви мира под этот кров так в тот день и не состоялось. Кравченко на время осел у Мещерского. Кате он не звонил. Не звонила и она. Мещерский ужасно страдал от всего этого. А потом вдруг подвернулось это поручение в Праге и… Хоть и было оно черт знает каким, это странное поручение, но все же намечался хоть какой-то выход из сложившейся патовой ситуации.
Сидя за столиком кафе здесь, в Праге, на Староместской площади, Мещерский, чтобы отвлечься от тягостных дум, невольно прислушивался к разговорам за соседними столиками. За границей, куда ни плюнь, куда ни кинь – одни иностранцы. Вон немцы пиво пьют, по возрасту – ровесники. Разглагольствуют о чем-то рьяно – наверняка о футболе или о тачках своих навороченных. Но нет, разговор был на иную тему. «Ты видишь тот дом, Гельмут? – вопрошал рыжий двухметровый верзила своего приятеля. – Так тебе только кажется, что ты его видишь. И эту площадь, и эту вот кружку пива, все это тебе лишь кажется, майн либер фройнд. Этого нет на самом деле. Это все существует в тебе, а вне тебя ничего этого нет». «Метафизика прямо какая-то, – думал Мещерский, с трудом понимая немецкую речь (в немецком он был не очень). – И чтоб такой шкаф с баварским акцентом вещал с идейных позиций идеализма… И как это то есть ничего этого нет? Я же это тоже вижу сейчас – и дом, и площадь». Он закрыл глаза на мгновение. Ничего, темнота. Пощупал скатерть – нет, врешь, тут она, немец, и пиво вот тут, в ледяном бокале. И друг Вадик тоже тут – сидит, вздыхает. Он поднял голову, глянул на часы на ратуше – средневековые куклы совершили свой круг и убрались восвояси. И то окно наверху над синим циферблатом было закрыто. Никто не звонил в колокол – было еще рано, время еще не пришло.
– Не пора ли нам? – спросил Мещерский у Кравченко.
Тот покачал головой – нет, на виллу им надо явиться точно в 23.30, так назначено. А сейчас всего лишь начало десятого.
Мещерский вспомнил, только вчера днем они собирались сюда, в Прагу, паковали сумки. Это поручение Вадькиного работодателя Василия Чугунова… Вообще-то поручение из ряда тех, что мало не покажется. Но, с другой стороны, Чугунов Кравченко доверяет, тот у него начальником личной охраны вон уже сколько служит. Чугунов пожилой, с большой чудиной мужик, но вообще-то дед добрый, сердобольный. А семью Шагариных он знал якобы еще по Москве, до их отъезда, точнее, бегства за границу.
«Слушай, тут такое дело, мне завтра вечером в Прагу надо лететь, – объявил Кравченко (дело было после возвращения Мещерского от Кати). – Чугунов срочно звонил, сказал, кроме меня, послать по такому поручению ему некого. А мне сейчас все едино, что в Прагу, что в Антарктиду».
– А что ты там в Праге будешь делать? – рассеянно спросил Мещерский.
– Ничего. Просто заберу гроб с телом Петра Шагарина и сопровожу его через границу на Украину.
Мещерский воззрился на друга:
– Гроб с телом Петра Шагарина?!
– Ну да.
– Какого Шагарина? Того самого? А разве он умер? Когда?
– Слушай, Серега, я вижу, про Шагарина ты не в курсе, – Кравченко хмыкнул.
Мещерский пожал плечами. Про Петра Шагарина он знал лишь то, что и все – что это богатый бизнесмен, считай что заматерелый олигарх, что в прошлом он был весьма близок к Кремлю и Белому дому и входил в какую-то там «семибанкирщину», то и дело мелькал в телевизоре, владел акциями, банками, телеканалами, замками в Англии, островами в океане, самолетами, яхтами, раздавал интервью направо и налево, устраивал телемосты и дебаты, участвовал в выборах, имел даже собственную партию или блок, а потом неожиданно в одночасье зачах, скукожился и скоропостижно уехал за границу. И вот теперь по телевизору время от времени суровые дяди из генпрокуратуры сообщали о возбужденных в отношении него уголовных делах по фактам каких-то там финансовых махинаций и то требовали его выдачи от забугорного правосудия, то объявляли его в розыск через Интерпол. Но о том, что он, этот самый Петр Шагарин, умер, не было сообщений – вроде бы… Или были?
– Его что – убили? – выпалил Мещерский.
– Понятия не имею. Меня это не касается. Меня мой босс Чугунов попросил слетать в Прагу и сопроводить гроб с телом через границу на Украину. И семью его тоже сопроводить – жену и сына-малолетку. Быть там с ними во время похорон, исполняя роль телохранителя.
– Во время похорон? А почему хоронить его хотят на Украине? Он же здесь у нас был… жил…
– Был здесь. А хоронить будут на Украине. Там сложности какие-то возникли с пересечением российской границы.
– Сложности? Для кого? Для покойника?
– Серега, умолкни. Тебе-то что? Ну скажи, что тебе? Я ведь еду, не ты.
Вот так и получилось, так и вышло, что в Прагу они полетели вместе. Благо у Мещерского виза была еще не просрочена. А что было делать – оставить друга детства после ссоры с женой в одиночестве исполнять обязанности какой-то там добровольной похоронной команды? В Праге? Да еще при таких странных, если не сказать темных обстоятельствах?
– Он, этот Шагарин покойный, политикой активно за границей занимался? – любопытствовал Мещерский в самолете. – Газеты про него писали, что…
– Дозанимался он своей политикой, – буркнул Кравченко. – Достукался.
– Ты думаешь, это политическое убийство?
– Да какая нам с тобой разница-то?
– А вообще при каких обстоятельствах он умер?
– А я откуда знаю?
– А разве твой босс тебе не сказал?
– Нет. По-моему, Серега, он и сам ни хрена толком не знает.
– А его-то вообще какое дело, он разве дружил с этим Шагариным?
– Особо-то нет, у них даже в начале девяностых конфликт вышел за топливный концерн, но… Чугунов мой хорошо знал отца его жены, Елены Андреевны, работали они вместе когда-то. Потом, это ж похороны, о мертвых либо ничего, либо… Ну а он у меня с возрастом вроде того… на мир смотрит мягче, мне все втолковывает – смерть, она, мол, всех по одному ранжиру равняет. А там ситуация сложилась дрянь – Шагарин умер, сюда, в Москву, его везти не хотят, с похоронами что-то все никак не уладится. Там женщина одна – вдова, мальчишка, сын его. Ну, Чугунов и решил – в такой ситуации надо помочь.
– Собрату-олигарху? Я не пойму – как это вдова там одна? Они ж богаты как шейхи, у них там, наверное, охраны, прислуги тьма.
– Это у него в Англии было тьма, а в Праге… Я так понял – в последний год вокруг него не больно-то много народа крутилось. Опасно стало, стремно. Его вот-вот выдать могли как уголовного преступника, поди потом отмой репутацию, коли уж ты с таким человеком дело имел.
– Значит, это все из-за политики, да? – спросил Мещерский. – Черт, Вадик, а тебе-то что в этом?
– Мне плевать с тридцать пятого этажа. Но мой босс мне поручил, и я сделаю. Он мне за это деньги платит, между прочим.
– И как же ты… как мы с тобой повезем этот гроб с телом через украинскую границу?
– Да легко. Как «груз 200», или как там его – цинковый номер?
