Роман Белоусов - Ошибка сыщика Дюпена. Том 1
Из всего этого можно сделать вывод, что это был худой и трогательно нежный молодой человек, не лишенный очарования, которое подчеркивалось аккуратным костюмом.
«Описание внешности Жюльена Сореля, сделанное Стендалем, — замечает Фонвьей, — так близко к внешности Антуана Берте, что этому можно только поражаться».
Итак, Антуан Берте стал семинаристом. Что же он изучал в Малой семинарии Гренобля, куда поступил?
В Муниципальной библиотеке Гренобля хранится «Проспект для родителей и воспитанников», напечатанный у Баратье, печатника архиепископства, в 1821 году. В нем сказано, что религия — основа, «на которой зиждется Малая семинария и которая охватывает все ее части и проникает все предметы». Здесь изучали языки: французский, латинский и греческий, «включая поэзию». Мифологию, которая, «показанная в своем истинном свете, соединяет полезное с приятным и являет нам, каким образом люди поставили себя на место Бога и обожествили свои собственные страсти». Историю, которая включала: священную историю, историю церковную, римскую историю и «особенно историю Франции». Хронологию — «наука о временах, датах и эпохах, не отделимая от истории». Географию, литературу, «включающую все жанры», а также математику и физику.
Какие отношения сложились у Антуана с товарищами?
Видимо, они были хорошими. Один из них, Панжон, оставил «воспоминания», которые частично опубликовал его сын под названием «По поводу Стендаля» в 1903 году. Так вот, этот самый Панжон засвидетельствовал, что в семинарии «не было более мягкого человека, чем Антуан». Уточнил он и другое: «Я все еще вижу перед своей партой его длинное и белое лицо, его черные, широко раскрытые и устремленные в одну точку глаза. Это был молодой человек 16 лет (на самом деле ему было 17.— Р. Б.), хрупкий и деликатный. Звук его нежного и слабого голоса почти всегда обладал каким-то выражением жалостливого настроения. Он никогда не играл с нами; чаще всего стоял в стороне, в углу, прислонясь к колонне, в одиночку он занимался не знаю чем или смотрел, как мы играем. Довольно мало уделял внимания классным занятиям, и все-таки ум его всегда, казалось, что-то поглощал; впрочем, ничего особенно странного или особо примечательного в нем не наблюдалось. Я только вспоминаю, что он был чувствительным, раздражительным и с нетерпением, гневом и презрением переносил замечания своих учителей».
Несколько лет Антуан оставался в стенах семинарии, как вдруг настоятель объявил, что ему следует оставить учебу. Чем был вызван этот отказ, ошеломивший молодого семинариста? Причина якобы заключалась в том, что у него в чемодане обнаружили «книги, опасные для нравственности, и сочинения современных философов». Можно лишь гадать, что это были за книги, предполагали, что Антуан читал «Опасные связи» Шодерло де Лакло, о которых говорили, будто прототипы персонажей, выведенных в этом романе, жили в Гренобле. Сам же Антуан заявил на суде, что истинная причина заключалась в его бедности.
Так или иначе, он покинул семинарию, и все тот же благодетель кюре поспешил пристроить его домашним учителем в семью Луи Мишу. Было условлено, что большая часть его жалованья пойдет впоследствии на оплату его содержания в семинарии города Беллэ. (Все эти сведения фигурируют в докладе председателя суда по поводу прошения Берте о помиловании.) Итак, его вышвырнули, по крайней мере на время, из той среды, где он рассчитывал на продвижение в жизни, надеялся победить бедность, угнетавшую его. Теперь его неотвязно преследовала одна мысль: неужели будущее испорчено непоправимо? (Следует отметить, что ситуация Жюльена Сореля была иной: он начал с того, что был учителем у г-на де Реналя, и его отъезд в семинарию не являлся регрессом в его социальном восхождении. Антуан Берте прошел этот путь как бы назад, что его сильно волновало — неудача грозила потерей надежды добиться сана священника.)
К своим новым хозяевам Антуан пришел, надо думать, не в крестьянской блузе, как Жюльен Сорель к г-ну Реналю, а в черной сутане и круглой шляпе— униформе семинариста.
Его хрупкая фигура и бледное, оживленное большими глазами лицо произвели хорошее впечатление.
В свою очередь, его поразил этот дом, являвший собой такой контраст с скромным жилищем его родителей. Ему понравился салон с креслами, покрытыми чехлами из черного полотна; на втором этаже — кабинет г-на Мишу и детская, рядом спальня г-жи Мишу, кровать, комод в стиле ампир с золотыми сизелюрами. Видимо, Антуана поселили вместе с детьми в комнате, примыкающей к спальне г-жи Мишу; их разделяла тонкая перегородка, в которой была дверь.
Хозяева были очень приветливы к Антуану. По свидетельству Викторины Сюби, внучатой племянницы Луи Мишу, «когда он пришел в дом, то был принят словно член семьи; старые слуги видели в нем будущего священника, обращались с ним, как будто он не был им ровня. Образование ставило его выше их. Г-жа Мишу вела себя с ним, как с другом».
Поскольку было упомянуто имя Викторины Сюби, необходимо кое-что пояснить. Свои заметки она набросала в 1886 году на девяти листках, вырванных из хозяйственной книги, несмотря на «большое отвращение ко всякой писанине». Побудила ее к этому статья об Антуане Берте, опубликованная в газете «Республиканец Изера», в которой давался «ключ» к роману, восстанавливая «часть подлинных имен, которые скрыл Стендаль». Преследуя цель опровергнуть утверждения газеты, Викторина Сюби решилась записать свои свидетельства, так как, уточняет она, «то, о чем я слышала рассказы в моей семье, имело такое малое отношение к заметкам в этой книге, что я расспросила посторонних людей, чтобы побольше узнать об этом нашумевшем деле». Сведения ее были опубликованы сравнительно недавно, в 1962 году, на страницах журнала «Стендаль-клуб», но принимать их нужно с осторожностью, как считает В. дель Литто, хотя в то же время нельзя ими и пренебрегать, — многочисленные подробности в них должны быть правдивыми.
Нет сомнения, что Антуан испытывал в первые недели своего пребывания в доме чистую радость. Послушаем его: «Мои юные ученики стали предметом моей самой нежной привязанности, и сам я не замедлил завоевать благожелательство и дружбу всех». Он ревностно исполнял свои обязанности. Покой вернулся в его сердце. Но, увы, сердце оказалось «слишком чувствительным», в нем бушевали бурные страсти, преследовали и «роковые мысли о любви», и «губительные образы, образы женщин». Неудивительно, что почтительное внимание, которое он изъявлял хозяйке, госпоже Мишу, превратилось в пылкую страсть. Подражая героям книг, он написал ей пылкое послание, закапав его своей кровью. Она была удивлена. Кто бы мог предположить, что этот робкий и сдержанный юноша способен на такое? Но что это — любовь или религиозная экзальтация? — в письме смешивались оба эти чувства.
Если верить рассказу Викторины Сюби, г-жа Мишу решила было рассердиться, но ее подруга по пансиону г-жа Мариньи сочла все это весьма забавным, пояснив, что при дворе юные пажи всегда поступали так и все фрейлины тоже получали любовные записки.
Между тем Антуан написал новое любовное письмо и положил его рядом со статуэткой Христа из слоновой кости, стоявшей в комнате г-жи Мишу.
На суде Антуан утверждал, что госпожа Мишу очень быстро ответила на его любовь, «они безумно любили друг друга, и она поклялась ему Христом, что никогда не будет принадлежать другому». Выходит, страсть была взаимной, во всяком случае на этом настаивал Антуан Берте. Другая сторона занимала тем не менее иную позицию. Госпожа Мишу в единственном сделанном ею заявлении протестовала и утверждала, что поведение ее было безупречным. Что касается господина Мишу, то он заявил лишь одно: его жена призналась ему, что учитель обращался к ней с оскорбительными предложениями.
Где же истина? Она в том, как заметили толкователи, что «никогда, ни на суде, ни как-либо не было доказано, что госпожа Мишу виновна, но в Бранге народная молва осудила ее».
Антуан покинул дом семьи Мишу в ноябре 1823 года. Новый элемент в вопрос о причине отъезда Антуана внесла та же Викторина Сюби. По ее свидетельству, Антуан был изгнан не за поведение, а из-за того, что «проповедовал бунт». «Он был Поль Дидье», — заявляла она, имея в виду гренобльского адвоката, организовавшего бонапартистский заговор и вскоре казненного. По ее словам, в матраце Антуана случайно были обнаружены бумаги, свидетельствующие, что он переписывался с заговорщиками.
Возможно, Викторина Сюби выгораживала свою родню, но не исключено, что так и было. И можно думать, об этом знал Стендаль, который рассказывает аналогичный случай в романе, упоминая Дидье. Впрочем, если даже Антуан и находился в сношениях с заговорщиками, то в 1822 году не мог переписываться с ними, поскольку Дидье был казнен в 1816 году. Здесь Викторина Сюби допускает ошибку.
Благодаря тому же кюре Антуану вновь повезло: он попал в Малую семинарию в Беллэ. Это, действительно, была удача — оказаться учеником коллежа, про который один из его блистательных воспитанников поэт Альфонс Ламартин писал в свое время, что «руководимая иезуитами семинария в Беллэ, на границе с Савойей, пользовалась тогда громкой известностью не только во Франции, но также в Италии, Германии, Швейцарии». Но нельзя сказать, что ему было здесь легко. И дело не в трудностях учебы и распорядка. Его угнетала разлука с той, которую он любил. К тому же он узнал, что у Мишу появился новый учитель, да еще бывший его однокашник, некий Жакэн. Терзаемый ревностью, он пишет госпоже Мишу письма, полные упреков и угроз. После этого ему окончательно отказали от дома. В ответ он послал письмо с вполне серьезной угрозой: «Положение мое таково, что если оно не изменится, произойдет катастрофа».
