Владимир Колычев - Все мы грешные
Ведь если бы не его слова об Алле Пугачевой и других эстрадных звездах, ей никогда бы не пришла в голову мысль о карьере певицы. Кто знает, может, Женя – это ее судьба?
Но как его найти?..
* * *...– О! Кто к нам пожаловал! – Веселый нефтяной делец узнал ее сразу.
Широко распахнул дверь, пропустил в квартиру.
– Мне нужен Женя, ваш друг.
Если он думает, что она пришла к нему, то пусть обломается сразу.
– Ах, вот оно что! – Улыбка исчезла с его лица. – А я-то думал...
– Нет, этим... о чем вы подумали, я больше не занимаюсь. Как мне найти Женю?
– Женя! – громко позвал он. – Женя!.. Его не дозовешься. А если и услышит, то не дойдет. В запое он. С того самого дня. Проходи!
На Женю страшно было смотреть. Небритый, осунувшийся, он сидел в гостиной, тупо уставившись в стену. На столике перед ним бутылка мартини. Он пил прямо из горла.
– Неделю уже так сидит. Пьет – спит, пьет – спит. Что с ним такое, не знаю? А в душу к себе не пускает. Поначалу тебя звал. Эй, а не из-за тебя ли он пьет?.. – И без того выпученные глаза балагура раскрылись еще шире. – Как же я это сразу не догадался! Эй, Женя, к тебе пришли.
Но тот даже не шелохнулся.
– Женя! – тихо позвала его Лиза.
Он вскочил как ошпаренный, будто кресло под ним превратилось вдруг в электрический стул.
– Лиза?! Ты?!
Он смотрел на нее как на привидение. Это похоже на белую горячку.
– Ты вернулась?
– Вернулась.
«Будем считать, что оно так все и есть».
* * *– Нет, Пугачева из тебя не получится. – Женя отрицательно покачал головой.
Взгляд его выражал беспомощность и сожаление.
– Ну и что? Я буду сама собой.
Не так-то просто сломить ее упорство.
Вот уже больше месяца она живет у композитора. Четырехкомнатные хоромы на Тверской, обстановочка неплохая, деньжата на халяву, подарки. Чем не жизнь?.. Но ей нужно другое.
Первые три недели она возилась с ним как кошка со слепым котенком. Не так-то просто оказалось вывести его из запоя, привести в человеческий вид.
Женя, не уставая, клялся ей в любви. Обещал забыть о ее прошлом, умолял не покидать его больше. Такая преданность граничила с безумием.
Он понимал, певица из Лизы не получится. Пытался отговорить ее от этой затеи. Но бесполезно, она твердо стояла на своем. Просила написать для нее несколько шлягеров. Он не в силах был ей отказать.
Только с песнями у него пока ничего не получалось. Вдохновения, что ли, не было? Но не беда, говорил он, придут к нему мелодии. И она верила, ждала.
– У певицы должен быть звонкий, глубокий голос. И сильный, конечно. А у тебя он нежный, приятный на слух, но слабенький. Нет красивого протяжного звучания, звуки словно в яму проваливаются.
Ну, зачем он это говорит? Ведь прекрасно же знает: ее не переубедишь.
– Но и с такими голосами у нас на сцене поют, да еще как! Или я не права?
– Да, такое случается, – невесело подтвердил он.
– Я хочу брать уроки. Найди мне учителя. Пусть он научит меня петь.
– Как скажешь.
«Никуда ты от меня, Женечка, не денешься!»
– Только самого лучшего.
– Ну, если об этом просишь ты, дорогая.
* * *Лев Аркадьевич Сорочкин без малого тридцать лет преподавал в консерватории, пестовал оперных певцов. Некоторые из его учеников гремят сейчас на весь мир.
Последнее время он занимался частной практикой, поднимал октавы в голосах эстрадных певцов. Трое его учеников сейчас звезды на отечественном хит-небосклоне.
От Лизы он мог избавиться сразу. Несколько категорических высказываний о ее бесталанности, и красотку как ветром сдует.
Но Евгения Федоровича, ее протеже, он уважал, с отцом его, царствие ему небесное, когда-то дружил. И сам Евгений молодец, музыку неплохую пишет.
Что уж тут поделаешь, влюбился человек до потери сознания. А пассия его спит и видит себя звездой. Вот и старается для нее бедняга.
И еще другое удерживало его от скоропалительного решения. Ну не мог он прогнать от себя эту девчонку, хоть убей. Она ошеломила его своей красотой. Глаза оставишь, глядя на нее. Сила ее обаяния разит наповал. Давно не испытывал он такого возбуждения.
Три двухчасовых урока в неделю, двадцать долларов за час. На том и порешили. А вообще-то ради одной лишь возможности любоваться этой Лизой он мог бы давать ей уроки и бесплатно. И чего это он так разволновался?
* * *Ну и глазищи же у этого старого пердуна. Так и шмыгают, так и шмыгают. Вытягивает из нее голос, а сам так и норовит забраться взглядом ей под юбку. Лет семьдесят ему, наверное, не меньше. Интересно, у него еще стоит?
Все бы ничего, да только ее красота отвлекает его от дела. Он не так усердно занимается ею, как требуется. Не учит, а только вид делает.
– Так, дорогуша, а ну-ка подержи «до». Еще. Еще. Так, неплохо.
Ну да, конечно. Так она ему и поверила. Вышло хуже не бывает. Он что, ее за дуру принимает?
Временами Лиза готова его придушить.
– Так, а теперь возьмем повыше. Так... хорошо...
– Ничего хорошего, – сорвалась она. – Вы же, Лев Аркадьевич, сами это прекрасно знаете. Мой голос никуда не годится.
– Да уж... – Он смущенно отвел взгляд.
Как будто он в чем-то виноват.
– Но я хочу и буду петь. И прошу вас заниматься со мною всерьез. Вы же можете сотворить чудо. О вас легенды ходят, я знаю.
– Ну хорошо, хорошо. Попробуем сотворить... как это вы сказали, чудо.
Но ничего не изменилось. Он по-прежнему не верил в нее как певицу. Зато жаждал как женщину.
– Лев Аркадьевич, а у вас жена есть? – спросила как-то Лиза.
– Нет, она умерла одиннадцать лет тому назад. – Он как будто ждал этого вопроса.
– А дети?
– Сын, внуки. Но живут они далеко, в Челябинске. Видимся крайне редко.
– Тяжело одному?
– Тяжело. Но у меня есть работа, ученики. Я не жалуюсь.
– Ваши ученики должны понимать, как вам одиноко. – Она подошла к нему.
Словно невзначай коснулась бедром его руки.
Он разволновался, засопел. Смутился, но руки не убрал. Напротив, еще сильней прижался к ней.
– А что касается меня... Я хотела бы многому у вас научиться. Я так хочу петь. Да только вы не очень-то стараетесь.
О, если бы она могла петь так же, как умела заводить мужчин. Сейчас ее голосок звучал сладкой трелью.
– Ну почему же, Лизонька, я стараюсь.
Он волновался, и это отражалось на его голосе. Он сейчас дребезжал.
Его пальцы коснулись ее ноги пониже колена. И замерли.
– Нет, нет, это не так. Я вижу. Может, вас покинуло вдохновение?.. – Она еще теснее прижалась к нему. – Как же его возвратить?.. Скажите, если я вот возьму сейчас и разденусь перед вами, как вам это понравится?.. Вы так жадно смотрите на меня. Может, ваше вдохновение прячется в моих трусиках?
У Льва Аркадьевича отвисла челюсть. Слова застряли в горле. Сердце бешено заколотилось. Кровь застучала в висках.
– Так я раздеваюсь?
И, не дождавшись ответа, Лиза ловко стянула с себя короткое платье и осталась перед учителем в одних трусиках. Ее упругие грудки не нуждались ни в каких бюстгальтерах.
Лев Аркадьевич изумленно глядел на нее и хватал ртом воздух. Вот это номер!..
Лиза развязно хихикнула, сняла трусики и положила ему на голову. Но он, похоже, этого не заметил. Судорожно вздохнув, он привлек ее к себе.
Стоять у него в штанах не стояло. Импотенция – беда стариков. Зато он дал волю рукам.
Он запретил ей шевелиться. Гладил ее, ласкал грудь. Но до волшебной кнопочки под треугольником волос не снизошел. Не притронулся к ней ни пальцами, ни тем более языком. Ему хватало невинного ощупывания. Попробуй пойми этих стариков.
Все последующие занятия начинались с одного и того же. Лиза раздевалась и превращалась в живой манекен. Он же гладил ее, тискал, обжигал взглядом. И, только вдоволь насытившись, приступал к уроку.
А его и впрямь окрылило вдохновение. Он действительно способен был творить чудеса.
Через три месяца Лиза могла петь на уровне лишь на чуть-чуть ниже среднего. Какой-никакой, но уровень. Для нее и это было достижением.
* * *Но Женя ее успехами не восторгался.
– Петь ты как будто научилась, – говорил он. – Но все равно, над тобой будут смеяться. Предупреждаю тебя.
– Предупреждаешь, чтобы мне не так было больно, – продолжила она. – Не волнуйся, мне глубоко на это наплевать. Я прорвусь на сцену, будь уверен. Только для этого мне нужны новые песни. Сколько раз я тебя об этом просила! И не просто песни, а самые настоящие шлягеры... И ты их напишешь для меня. Договорились?
– Но...
– Напишешь, у тебя просто нет другого выхода. А если песен не будет, меня ты больше не увидишь.
Что-то не клеится у него с работой. За все время, что они вместе, Женя написал всего три песни, и две из них порядочная дрянь. Зато последняя как будто получилась. И она заберет ее себе.
– Неужели ты живешь со мной только ради песен? – попробовал возмутиться композитор.
