Сергей Донской - Дикий фраер
Не хотелось даже думать о том, что больше никогда он ее не увидит. При одной мысли об этом Петру вспоминалось, что у него, как и у всех людей, имеется сердце, и оно, это сердце, не просто гоняет кровь туда-сюда, а еще и томиться умеет, и сжиматься болезненно, и ритм отбивать в груди сумасшедший.
Странное это было чувство, полузабытое как сон. Давным-давно, еще в школьные годы с Петром приключилось нечто подобное. Имя той девочки позабылось, а как тосковал он по ней, как томился в ее присутствии, как мечтал о ней, обнимая подушку, – это почему-то в памяти засело накрепко. Даже начальные строчки первого и последнего стиха, сочиненного тогда Петром, запросто восстановились в сознании: «Выткался над озером алый цвет зари (это, честно говоря, было позаимствовано у какого-то настоящего поэта, но зато продолжение написал он сам), про любовь и дружбу со мной поговори».
Петр подумал, что если ему еще когда-нибудь посчастливится повстречать Эльку, то он обязательно зачитает ей эти строки, как будто посвятил их лично ей, когда сидел в неволе, как самый настоящий трагический герой. Память тут же услужливо подсказала еще кое-что из школьной поры: «Погиб поэт, невольник чести»… Это Петру совсем не понравилось, он трижды сплюнул через плечо (тьфу-тьфу-тьфу) и решительно переключился с лирики на более насущные проблемы.
Нужно было выбираться из этой дыры, тем более что предсказание Романа насчет жажды начало сбываться. Петру казалось, что его язык начал распухать, а пересохшая глотка, наоборот, – катастрофически сужаться. Возможно, это было результатом обычной мнительности, но Петр ничего не знал о самовнушении, у него даже слова такого не было в лексиконе.
Для начала он принялся настойчиво забрасывать наверх веревочную лесенку, уповая на то, что она в конце концов за что-нибудь зацепится своими деревяшками и откроет путь на свободу. Ничего из этой затеи не вышло. Петр совершил ровно сто бросков и столько же раз мрачно проводил взглядом падающий обратно трап. В принципе, если бы даже случайно удалось найти наверху зацепку, притаившийся поблизости Роман обязательно позаботился бы о том, чтобы Петр сверзился обратно, так что надежда на лесенку была слабой. Отказаться от нее оказалось проще простого. Слегка запыхавшийся Петр так и выразился:
– Ну и хрен с тобой!
Куча веревок и дощечек никак не прореагировала на оскорбительное замечание. Петр переключил внимание на те самые вилы, по древку которых намеревался вскарабкаться наверх с помощью Эльки.
Теперь они были засажены между ног мертвого бандита, и извлечение их требовало немалых усилий: физических и моральных.
Приблизившись к трупу, Петр впервые отважился как следует рассмотреть его лицо, неприятно белеющее в полумраке. Мертвые тускло мерцающие глаза были устремлены в бетонные плиты потолка, придавая мертвецу вид сосредоточенный и задумчивый. Словно он силился вспомнить, каково это – быть живым и подвижным.
Петр осторожно взялся за рукоять вил и потянул их на себя.
Нерешительные усилия Петра привели к тому, что мертвец медленно потянулся вслед за вилами, загребая руками и ногами картофельные окатыши. Это было настолько неприятно, что пришлось прикрикнуть на него:
– Ну, ты!
Чтобы разом покончить с неприятной процедурой, пришлось наступить на упрямое тело ногой и рвануть вилы с такой силой, что, когда они неожиданно высвободились, Петр рухнул вместе с ними на картофельные россыпи.
Потом он некоторое время занимался тем, что вонзал окровавленные зубья вил в перегной и извлекал их наружу, счищая нацепившиеся картофелины каблуками. Когда зубья металлически заблестели, как им положено, Петр примостил их под самым лазом, прислонив древко к сырой стене.
Пробные штурмы он провел без пистолета и чемоданчика, просто желая выяснить, что из этого получится. А получалась полная ерунда. Чем тупее был угол наклона вил, тем легче было на них взобраться и удержаться, но зато тем дальше оказывался бетонный скат от тянущихся вверх пальцев. Достать до края лаза можно было бы, лишь балансируя на вертикально установленных вилах, однако с эквилибристикой у грузноватого Петра дело обстояло плохо, можно сказать, никак не обстояло. Находилась бы рядом Элька, с ее помощью еще можно было бы кое-как удержаться на наклонном насесте те две-три секунды, которые требовались Петру для того, чтобы выпрямиться во весь рост. Но поблизости находился лишь мертвый дядька…
Поначалу Петр смотрел на него с угрюмым неудовольствием, но постепенно его взгляд начал наполняться задумчивой сосредоточенностью, как у подопытной обезьяны, задумавшей использовать ящик для того, чтобы достать банан, подвешенный к потолку.
Возбужденно вскрикнув, он схватил труп за ноги и подтащил его на то самое место, где еще недавно выполнял всяческие трюки с вилами. Затем, вооружившись ими, Петр принялся энергично забрасывать тело грязными клубнями, не сделав ни единой передышки до тех самых пор, пока под лазом не образовалась внушительная пародия на могильный холмик высотой что-то около метра.
Путь наверх был открыт. Петр не сомневался, что теперь он сумеет прочно умоститься на перевернутых вилах, дотянуться до лаза и выкарабкаться из опостылевших застенков. Но, прежде чем заняться акробатикой, нужно было произвести кое-какие приготовления.
Для начала Петр занялся пистолетом. Долго и нудно он колдовал над ним, вертел так и сяк, чуть ли не нюхал, пока не догадался сдвинуть какой-то малоприметный рычажок на рукоятке, после чего оттуда выехала промасленная обойма. В ней насчитывалось пять маленьких, но весьма грозных на вид патронов с туповатыми рыльцами. Еще один находился в стволе. Как выщелкнуть его, Петр не знал, да и не собирался этого делать. Он просто вернул обойму и рычажок в прежнее положение. Итак, он способен сделать шесть выстрелов. В пистолете было ровно столько патронов – на пять больше, чем рекомендовал ему сохранить коварный Роман. Но Петр вовсе и не собирался стреляться. Все имеющиеся в наличии боеприпасы он намеревался разрядить в предателя, как только увидит его снова.
Под его симпатичной внешностью крылась сплошная гниль. Петр чувствовал это с самого начала и теперь сам себе удивлялся, как мог связаться с этим пакостным типом. Язык у него, конечно, был подвешен что надо, машину он водил здорово, а убивал так вообще лихо, но этого было мало, чтобы можно было считать его настоящим мужчиной и вообще человеком. Гаденышем он оказался, не крупным гадом, а именно гаденышем. И Петр полагал, что окажет господу богу большую услугу, избавив его от такого неудачного создания.
Пистолет он сунул во внутренний карман предусмотрительно расстегнутой куртки и потренировался немного, тратя на доставание оружия никак не больше двух секунд. Этого должно было вполне хватить для того, чтобы свести шансы Романа к нулю. В принципе Петр справился бы с этим мозгляком и голыми руками, но он подозревал, что противник, вместо того чтобы бросаться врукопашную, предпочтет пустить в ход какой-нибудь каверзный трюк.
– Посмотрим, Рома, – многообещающе пробурчал Петр, и его тон не предвещал ничего хорошего.
Разобравшись с оружием, он принялся готовить к эвакуации свою казну. Карабкаться наверх по жердочке с тяжелой ношей в руке можно было и не начинать. Поэтому Петр для пробы вцепился в ручку чемоданчика зубами. Поднять-то его он поднял, а удержать смог очень недолго, после чего обнаружил, что один резец во рту шатается, а слюна стала розовой от выступившей из десен крови.
Сплевывая то и дело, принялся Петр размышлять, как бы ему и самому на свободу выбраться, и деньги наверх переправить. Нелегкая оказалась задачка, почище той, что про волка, козу и капусту, которую Петр в детстве иногда отгадывал, а иногда и нет.
Следующая идея, пришедшая ему в голову, заключалась в том, чтобы зашвырнуть чемоданчик в лаз, а затем уж поспешать за ним следом. Только Петр был в здешних местах не один такой прыткий. Его заклятый враг мог успеть к добыче гораздо раньше – и тогда пиши пропало. Нет, такой вариант Петра не устраивал. Слишком много довелось ему вынести из-за этих миллионов, чтобы дарить их кому ни попадя.
Пустив по лбу мелкие волны морщин, он стал искать другой выход, а когда нашел, обрадовался так, словно уже очутился на свободе с деньгами. Проворно стащив с себя широкий ремень из темно-серой матовой кожи, Петр продел его сквозь ручку чемоданчика и снова застегнул на талии таким образом, чтобы ноша свисала сзади, на манер офицерской планшетки, только очень тяжелой и громоздкой.
– Вот таким макаром! – торжествующе объявил он неизвестно кому, после чего решительно пошел на приступ бетонной стены.
Поначалу ему показалось, что вилы установлены под очень удачным углом. Цепляясь пальцами за трещины в стене, Петр ловко умостил на древке одну ногу, другую и… рухнул прямо на свой драгоценный груз. Как выяснилось вскоре, это не было случайностью, потому что результат всех последующих попыток тоже оказывался именно таким. Петр сноровисто взбирался на свой шесток, начинал выпрямляться, а в этот момент тяжелая ноша лишала его равновесия и опрокидывала обратно. Единственное, чего удалось добиться, так это обломать ногти на обеих руках, но разве к этому Петр стремился?
