Виктория Платова - Хрустальная ловушка
— Ну, спасибо за информацию, Влад.
— Да не за что.
— Когда ты проявишь фотографии? — снова обратился Звягинцев к Ионе.
— А когда нужно?
— Чем раньше, тем лучше.
— Ну, тогда сегодня.
— Отлично. Ну все, друзья мои, больше я вас не задерживаю…
— А девушка? — спросил Влад, видимо, ему не давала покоя судьба его соратницы по кегельбану.
— Она сейчас в изоляторе.
— Предварительного следствия? — взволновался Юрик. — Ее что, подозревают? Она же вчера…
— У доктора в изоляторе. Но навещать ее не рекомендую.
— А родственникам сообщили? — спросил Иона. — Ольге, Марку? Все-таки это ее отец…
— Не нужно проявлять инициативы, — Звягинцев нахмурился. — Я сам им сообщу. И до моего визита прошу их не беспокоить. Дело очень серьезное, как вы сами видите. Поменьше болтайте, и так все через задницу идет. А теперь еще снег… И перевалы закрыты. Как думаете, профессионалы, насколько вся эта бодяга затянется?
— Ну дня на два как минимум, — уверенно сказал Юрик.
— Это точно, — Звягинцев сморщился, как от зубной боли: сидеть двое суток с трупом на руках, прекрасно понимая, что каждый час отодвигает от него истину, затягивает ее прочной узкой пленкой… Единственное, что утешало Звягинцева, это то, что нынешний не ко времени подоспевший буран — обоюдоострое оружие. И убийца никуда не денется с базы.
Все это время он будет здесь.
Он и сейчас здесь.
От осознания этого Звягинцев почувствовал легкое покалывание в пальцах.
— Можно вопрос, шеф? — неожиданно спросил Влад.
— Валяй, — промямлил сосредоточенный на своих мыслях Звягинцев.
— Можно нескромный?
— Валяй нескромный.
— Вот я за вами наблюдаю… Почему вы все время чешете яйца?
— Что? — Двухдневная седая щетина Звягинцева, клочьями растущая на поросячьих щеках, покрылась легким румянцем.
— Ну, не чешете… Почесываете. Это как-то выглядит…
Даже откровенное хамло Иона никогда не доставал его так, как сейчас достал скрытое хамло Влад. А впрочем, ты сам виноват. Пал Палыч: будь осторожен, следи за собой! Не хватало еще, чтобы при ответственном моменте опроса свидетелей ты запускал руки в пах и шокировал юных дам.
— Ничего я не чешу. И не почесываю. Я просто максимально сосредоточен на обстоятельствах дела. А вы бы шли отсюда, ей-богу!..
— Ага, значит, это означает максимальную сосредоточенность. — Влад провел очередной удар. — Что-то вроде трубки Мегрэ. Теперь понятно.
— Пошли, пошли отсюда.
Влад осклабился, а Юрик подмигнул Пал Палычу: держись, старина, мы на твоей стороне. Весь этот бессмысленный разговор, да еще на фоне лежащего на полу трупа, начинал сильно действовать на нервы Звягинцеву.
Он почти в шею вытолкал спасателей, еще раз посоветовав напоследок держать язык за зубами: это в ваших же интересах, ребята. В ваших и «Розы ветров». Такой прискорбный факт, как убийство, нужно нести достойно, как нес свой крест Иисус Христос.
Влад и Юрик вышли из номера. И только Иона задержался. Он все еще не мог оторвать взгляда от лица мертвого Шмаринова. Иона рассматривал его так внимательно, что даже Звягинцев разволновался.
— Ну что ты на него пялишься? Никогда не видел мертвых?
— Нет, не в этом дело. Это ведь ее отец.
— Да. Прискорбно.
— А она обещала познакомить меня с ним. Представить в качестве брата мужа. Не успела.
— Да. Прискорбно, — снова повторил Звягинцев.
— Я сделаю фотографии, шеф.
— Надеюсь.
…Оставшись один, Звягинцев приступил к заключительной части операции. Взяв в бильярдной кусок мела, он очертил контуры лежащего на ковре Шмаринова. Дверь была оклеена скотчем, позаимствованным у Ивана, а тело покойного бизнесмена было временно перенесено в одну из пустых морозильных камер при ресторане. Звягинцев понимал неудобства такого шага, но и оставить Шмаринова в теплом номере в самом сердце отеля не мог: неизвестно, когда прибудет опергруппа. Юрик, знавший толк в метеорологии и особенностях здешнего климата, отпустил бурану два дня. Но нет никакой гарантии, что он не продлится дольше.
Закончив работу в номере, Звягинцев, груженный пакетами с вещдоками, вернулся к себе.
Дрянная история.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.
Возня с трупом и всем тем, что окружало труп, вымотала его. Эти американские гонки не для его изъеденных ревматизмом старых костей. Эти американские гонки — удел молодых умных следователей с компьютерами и электронной начинкой криминалистических лабораторий. Как бы то ни было, все, зависящее от него, он сделал.
Или почти все.
Остается допросить свидетелей, принять напечатанные снимки от Ионы и бумагу от доктора. Родственники тоже должны дать письменные показания.
Родственники.
С этими родственниками здесь уже творились всякие чудеса. Похоже, вся эта семейка доставила «Розе ветров» гораздо больше хлопот и неприятностей, чем все жертвы схода лавин.
Доставила и еще доставит.
А сейчас Звягинцеву предстоит самое неприятное: нужно идти к его дочери и сообщать о смерти любимого отца. Молодая дочь — не то, что молодая жена. Другого отца у нее не будет. Звягинцев так расстроился по этому поводу, что решил даже побриться.
Это был самоотверженный шаг.
Его старая, уже давно выработавшая свой ресурс электробритва «Бердск» немилосердно драла кожу и вполне могла занять достойное место в каком-нибудь частном музейчике «Орудия пыток святой инквизиции». Процедура бритья обычно занимала двадцать минут, но сегодня на нее ушло полчаса:
Звягинцев все время отвлекался на произошедшее ночью убийство.
И чем больше он думал о нем, тем больше оно ему не нравилось. Ему не нравилась Инка, проспавшая сам акт трагедии; ему не нравился сам Шмаринов, унесший в небытие тайну своей гибели. Ему не нравились три бокала на столике.
Коньяк «Наполеон» ему тоже не понравился, но это был вопрос вкуса.
История выглядела скверно хотя бы потому, что раскрыть убийство по горячим следам не удастся: чертов буран спутал все карты. А убийца будет спокойненько ждать, когда снег перестанет идти и перевалы очистятся. Впрочем, слово «спокойненько» к нему неприменимо — Шмаринова он кромсал с завидным остервенением.
Кое-как побрившись и повязав галстук, купленный в Гостином дворе на Невском пятнадцать лет назад, Звягинцев отправился в коттедж к Красинским. Человек, приносящий плохие вести, должен хотя бы выглядеть хорошо. Перед тем, как закрыть дверь, Звягинцев прихватил с собой пакет с ножом: мало ли, может быть, кто-то из родственников видел этот нож раньше…
Кстати, о ноже нужно спросить и Инессу.
Да, именно так. Не забыть спросить об этом Инессу, молодую вдову.
* * *Дорога в коттедж заняла больше времени, чем рассчитывал Звягинцев.
Во-первых, ему пришлось пробиваться через снежные завалы и отплевываться от набивающегося в рот снега. Во-вторых, нести свою стосорокакилограммовую тушу по сугробам было утомительно. И в-третьих — люди.
Обслуживающий персонал «Розы ветров», готовый растерзать его расспросами. На лицах обслуги читался жгучий испуг и такое же жгучее любопытство. Убийство в фешенебельном отеле было событием из рук вон, оно могло серьезно навредить репутации, о чем у Звягинцева уже был короткий, но достаточно жесткий разговор в администрации. Никаких утечек, нужно по возможности успокоить людей и дождаться приезда оперативников.
Звягинцев кивал шляпой и во всем соглашался с администрацией: никаких утечек — конечно; все должно быть максимально сдержанно — так точно; людей нужно опрашивать (опрашивать, а не допрашивать!) осторожно — будет сделано; и по возможности аккуратненько спихнуть всю вину на самого погибшего — не извольте беспокоиться; не обсуждать эти темы с курортниками — яволь!..
После получения ЦУ Звягинцев вышел из крыла администрации, как из парилки, и в очередной раз пожалел, что вовремя не взял отпуск.
А теперь он продирался сквозь сугробы, и в его измученном теле росла непонятная ненависть к самому Шмаринову, поставившему всех в такое неудобное положение.
…Дверь в коттедж долго не открывали.
Должно быть, спят еще, подумал Звягинцев, а зря: поздняя птичка глаза открывает, а ранняя — носок прочищает. Наконец он услышал за дверью подозрительную возню.
— Откройте! — откашлявшись, потребовал Звягинцев.
— Собственно, мы еще спим, — послышался за дверью голос Марка.
Кто бы сомневался! Конечно, спите, бедняги.
— Кто это? — уточнил Марк.
— Это Звягинцев.
— Что случилось, Пал Палыч?
— Я могу поговорить с вами?
— Да, конечно.
Марк лязгнул ключом, дверь открылась, и он вышел на крыльцо: заспанный, со всклокоченными волосами и почему-то мокрым лицом. Эта полусонная неухоженность странно молодила его, он выглядел совсем мальчишкой, никак не старше двадцати восьми (на самом деле Марку было тридцать пять). Звягинцев посмотрел на Марка с состраданием:
