Леонид Словин - Война крыш
— Нет, нет… — шептала Беатрис.
Заснуть обоим удалось только на рассвете.
Тем не менее утром у Юджина Кейта было отличное настроение.
В самом деле…
Он, Юджин Кейт, здесь, в Израиле, сопоставив сведения, полученные от араба-полицейского Самира и своего информатора Варды, вычислил связь убитого Амрана Ко-эна с Москвой и предстоящее появление в Иерусалиме российского детектива.
Он доверился своему чутью, не возмутился, когда ему — офицеру полиции — предложили раздеться догола, чтобы доказать, что он не ведет негласной записи. Он, Юджин Кейт, не предал коллегу, не сдал его, а привез на виллу к отцу в Гиват Зеев… Они стали партнерами.
И в результате — это сообщение из Москвы.
Он быстро собрался.
— Бай, Беатрис!
— Ты поцелуешь меня?
— Вечером.
Когда он подходил к мотоциклу, увидел девочку с черным королевским пуделем.
Это был добрый знак.
Всегда хорошо с утра встретить человека, здорового телом, с приятным лицом, добрыми глазами. Красивую женщину, ребенка, породистое животное…
Сверху, высунувшись из окна, махала рукой Беатрис.
Она перегнулась за подоконник. Складки ночной рубашки оттеняли рельеф груди.
«Сорвется!..»
Воображение нарисовало ее небыстрый полет между домами на уровне крыш в развевающейся короткой ночнушке, с раскинутыми руками и широко расставленными согнутыми коленками…
Кейт в последний раз махнул ей рукой, надвинул на глаза щиток.
Мысленно теперь он был уже далеко от нее.
Прибывший из России Ян Ванкоган был профессиональный преступник, и в Иерусалиме он, безусловно, занимался не только нищенством…
«Домушник, он и на Ближнем Востоке — квартирный вор».
Среди десятков тысяч нераскрытых квартирных краж только за эти восемь месяцев должны были, несомненно, оказаться и преступления знаменитого российского домушника…
Полиция, как правило, не «открывала» дел. На место происшествия выезжали не всегда. Чаще предлагали потерпевшим явиться с заявлением в полицию. Понятно, что таким розыском по горячим следам особенно не наработаешь…
Зато когда брали кого-то, то вешали на пего все.
Пятидесятидвухлетнего уголовника из Бат-Яма полиция обвинила в том, что он за одну ночь обчистил 18 квартир в Рамат-Гане, а всего за пять месяцев после выхода из тюрьмы — все 50. Чтобы его поймать, полиция наблюдала за ним в прибор ночного видения…
Вор сознался только в одной краже, той, на которой его взяли. —
Общее удивление вызвало сообщение агента, которому преступник рассказал, что знает в Иерусалиме старика — квартирного вора много старше его самого…
Старый вор будто бы гибок, ловок, проворен. Лазит по крышам, балконам многоэтажных домов как кошка. Уходит с краж, как правило, через дверь.
— При мне он по водопроводной трубе взобрался на балкон и оттуда в квартиру…
Кейт, пожалуй, знал теперь, о ком шла речь…
Амран Коэн, он же Ян Ванкоган, был партнером Маленького Эли и, по-видимому, его родственником.
Ванко-эн или Ванко-ган — суть в звуковом произношении одной единственной буквы. У одних она звучит как «г», у других наподобие легкого, едва слышимого придыхания.
Отец знаменитого Маленького Эли, застреленного у казино, носил ту же фамилию.
Оба пали жертвами криминальной разборки на международном уровне…
Причиной, несомненно, были очень большие грязные деньги… Некриминальных денег у обоих не должно было быть.
«Но откуда б о л ь ш и е ?..»
Ответ напрашивался сам:
«Амран Коэн до последнего дня, до самого конца, даже мертвый, не был засвечен полицией! Это значит, что он мог быть казначеем здешней братвы — распоряжаться воровским общаком…»
Юджин Кейт поставил «ямаху» рядом со входом в полицию на Русском подворье.
Несколько человек поздоровались с ним, пока он занимался мотоциклом. Какой-то мужчина из посторонних следил за каждым проходившим внутрь. Всем было не до него.
Кейт слышал, как он спросил:
— Могу я пройти к начальнику Центрального отдела?
Иврит выдавал иностранца. Кейт узнал акцент: «Грузин…»
— У тебя дело к нему?
— Да. Мне надо к начальнику…
— Ты звонил ему? Он знает?
— Нет. У меня сын арестован за убийство.
«Перст судьбы!»
— Гия!
Ошибиться было невозможно.
— Ты в курсе?
— Да. Пойдем.
Кейт провел отца Гии к себе на третий этаж.
Кабинет Роберта Дова был закрыт. Шмулика тоже не было.
— Кофе? Чай?
— Кофе.
Они сидели друг против друга.
— Одна девочка слышала разговор о нищем Амране Коэне, когда тот был еще жив. Еще полгода назад. Обсуждали его богатство.
— Да…
— Ясно — эти люди и убили его. А не мой сын.
— Как тебя зовут?
— Отари.
— Я — Юджин Кейт. Детектив. Балашна иврите. Где состоялся этот разговор?
— В пабе «Сицилийская мафия». Я встречался с одним из них. Его зовут Макс. Я прикинулся простым. То, се… Теперь он у меня в руках! Я все записал на пленку. Весь разговор!
— Он у тебя с собой? Можно послушать?
— Пожалуйста.
Грузин держался с достоинством. Израильтяне с уважением относились к «бичо», как их тут начинали.
Кейт достал из шкафа магнитофон.
Тут до него дошло. Он спросил:
— На каком языке?
— На русском.
— Тогда бесполезно.
Отари смотрел бесхитростно:
— Я оставлю. Только никому не давай чужому. Я не хочу, чтобы они уничтожили девчонку, которая о них рассказала. Это ведь у бандитов просто — не оставлять свидетелей!
— Хочешь совет?
— Да.
— Отнеси эту пленку своему адвокату.
— У нас его нет… Мы отказались. Он посоветовал Гии сознаться, чтобы получить пятнадцать лет вместо пожизненного. Но как он сознается в том, чего не делал?!
Грузин смотрел раскрытыми круглыми глазами.
«Чужая ментальность… — подумал Кейт. — Когда он врет, так же раскрывает глаза?!»
Если бы Отари был марокканец, тайманец, сабра, как и он, все было бы проще, понятнее…
— Оставь свой телефон, Отари. Я дам одному человеку. Он тебе позвонит.
— Израильтянин?
— Русский. Его зовут Алекс. Если он не дозвонится, подойди вечером к дискотеке в «Теннис-центре». Я ему передам.
— Думаешь, он узнает меня?
— Не сомневаюсь.
Коренастый молодой грузин показался из сквера. Я узнал отца Гии, о котором предупреждал Юджин Кейт. Пошел навстречу. Перед тем я успел переговорить с Отари по телефону.
У входа в сквер мы пожали друг другу руки.
— Тут пять кассет, — сказал он.
Карман куртки у него оттопыривался…
Я вернулся к себе. Сел за магнитофон.
Записи на кассетах были разные по качеству и по значимости. Отец Гии не предупреждал собеседников о том, что запись ведется. Писал, где пришлось.
Скрипели несмазанные петли дверей, передвигали посуду. Шелестели шины. Работал телевизор или мотор.
Записи, сделанные в машине, оказались особенно некачественными.
Отари разговаривал с разными людьми. В основном с молодыми. Тем не менее среди них были уже опытные демагоги. Но говорили с ним уважительно.
Как мог, каждый отвечал на его вопрос.
Было ли это данью уважения и боязнью перед «бичо», которые держались сообща, общим кланом? Связано ли это было персонально с Отари, в котором чувствовали физическую силу и, главное, бесстрашие? Может, трогало отцовское горе?!
Наиболее интересной была кассета с записью разговора отца Гии и уже известного мне совладельца паба «Сицилийская мафия».
У Макса был тонкий уверенный голос. Держался он как человек, на чьей стороне сила.
« — Я знаю, кто убил нищего! Ты внесешь деньги, я тебе помогу…
— Ты скажешь на них: «Вы убили!» А они скажут на тебя! — Отец Гии плел свои сети.
— Если они на меня пойдут — у них ничего не выйдет! Они говорят: я убил! Я говорю: они убили! Мое слово против их слова! Но я им скажу — и они расколются!
— Нужно твердое доказательство!»
Пока Отари говорил три-четыре слова, Макс успевал произнести не менее дюжины. Он был отнюдь не дурак.
« — Как только ты внесешь бабки, я гарантирую тебе полное содействие. Есть доказательство, о котором я пока не могу говорить. Кроме того, существует еще вариант. Втянуть настоящих преступников в какую-то игру…»
Я вдруг поймал себя на том, что уже несколько минут не слушаю запись, на которой Отари и Макс по-разному повторяют одно и то же.
Совладелец «Сицилийской мафии» подал мне мысль:
«Надо заманить Макса с его фирмой в игру!»
Адвокат «Лайнса» в Иерусалиме, Леа, маленькая, приятная рижанка и чрезвычайно жесткий и знающий профессионал, встретила меня своим обычным приветливым:
— О, Алекс!
Хотелось думать, что она действительно рада мне. При ее уровне культуры и интеллигентности (я полагаю, что там было никак не менее трех поколений видных рижских стряпчих и профессоров — преподавателей права) ввести меня — бывшего российского мента — в заблуждение на первых минутах было совсем нетрудно.
