Марио Пьюзо - Крестный отец
В распоряжении гостей был бар и буфет. Каждый представитель семейства имел право привести на конференцию только одного помощника. Большинство донов привели своих консильори, и число молодых людей на конференции было относительно невелико. Том Хаген был одним из немногих молодых людей и единственным не сицилийцем. Он был объектом пристального внимания всех присутствующих.
Хаген знал, как себя вести. Он не разговаривал, не улыбался. Он был готов прислуживать своему господину, дону Корлеоне, как прислуживает князь своему королю: приносить холодные напитки, зажигать его сигару, придвигать к нему пепельницу — с чувством собственного достоинства и ни в коем случае не с раболепием.
Хаген был единственным в комнате, кто знал, чьи портреты висят на затененных стенах. В большинстве своем это были написанные масляной краской портреты легендарных финансовых магнатов. На одном из них был изображен министр финансов Гамильтон. Хагену пришла в голову мысль, что Гамильтон поддержал бы проведение подобной конференции в стенах банка. Нет ничего более успокаивающего, заставляющего вести себя с умом, чем атмосфера денег.
Начало конференции было назначено на 9.30–10.00 утра. Первым прибыл организатор и инициатор конференции — дон Корлеоне, одним из многочисленных достоинств которого была пунктуальность. Вторым прибыл Карло Трамонти, превративший южную часть Соединенных Штатов в свои владения. Это был человек средних лет, поразительно красивый, несколько высокий для сицилийца и очень смуглый; одет он был с большим вкусом. Он не походил на итальянца и напоминал скорее портрет из журнала миллионеров, развлекающихся на своих яхтах. Источником доходов семейства Трамонти служили игры, и ни один человек не мог бы при встрече с доном семейства догадаться, с какой жестокостью и непримиримостью прокладывал он себе путь к власти.
Эмигрировав из Сицилии молодым парнем, он поселился во Флориде. Там он превратился в настоящего мужчину и поступил на работу в американский синдикат политиканов из южных городков, установивших контроль над играми. Это были суровые люди, которые заручились поддержкой не менее суровых чиновников полиции, и они не допускали мысли, что их свергнет какой-то зеленый эмигрант. Они не были готовы к проявленной им жестокости, да и не могли противопоставить ей соответствующую силу, так как, по их убеждениям, дело, за которое они боролись не стоило кровопролития. Трамонти заручился поддержкой полиции, обещал ей большую долю от своих доходов; он сверг этих дикарей, которые вели дела без капли фантазии. Именно Трамонти был тем человеком, который завязал связи с Кубой и режимом Батисты и вложил деньги в злачные места Гаваны — игорные и публичные дома, которые стали притягательной силой для обывателя с континента. Трамонти был теперь миллионером в квадрате и владельцем одной из наиболее роскошных гостиниц в Майами.
Войдя в комнату совещаний вместе с загорелым консильори, он обнял дона Корлеоне с соболезнующей гримасой на лице.
Один за другим прибывали остальные доны. Все они знали друг друга. Им приходилось встречаться на празднествах и во время деловых совещаний. Они обращались друг к другу с профессиональной вежливостью и в молодости часто оказывали друг другу мелкие услуги. Третьим из донов прибыл Иосиф Залуччи из Детройта. Семейство Залуччи владело соответствующим образом замаскированным ипподромом. Они были владельцами и большинством игорных домов. У Залуччи было круглое лунообразное лицо, он производил впечатление добродушного и милого человека. Жил он в доме стоимостью в сто тысяч долларов в Гросс-Пойнте, одном из богатейших кварталов Детройта. Один из его сыновей женился на дочери уважаемого американского семейства. Залуччи, подобно дону Корлеоне, был человеком деликатным. За последние три года по приказу семейства было убито всего два человека. Как и дон Корлеоне, он противился торговле наркотиками.
Залуччи привел с собой своего консильори, и оба они подошли к дону Корлеоне и обняли его. Залуччи говорил типичным американским басом, и в его голосе почти не чувствовалось акцента.
— Только твой голос мог привести меня сюда, — сказал он дону Корлеоне.
Дон Корлеоне благодарно склонил голову. Да, на Залуччи он мог положиться.
Два следующих дона прибыли с западного берега, причем приехали они на одном автомобиле. Это были Франк Фальконе и Антони Молинари, самые молодые из гостей, — им едва минуло по сорок лет. Они были одеты менее скромно, чем остальные, было в них что-то голливудское, и свои чувства он выражали, пожалуй слишком громко. Франк Фальконе властвовал в профсоюзе киноработников, владел игорными домами в студиях и поставлял девушек публичным домам западного берега. Остальные доны не очень ему доверяли.
Сферами владения Антони Молинари были порт Сан-Франциско и спортивные лотереи. Он происходил из рыбацкой семьи и теперь владел лучшим в Сан-Франциско рыбным рестораном, на котором, согласно рассказам, терпел лишь убытки, так как предлагаемая посетителям еда была намного дороже взимаемой платы. У него было бесстрастное лицо профессионального шулера, и все знали, что он связан с переправкой наркотиков через мексиканскую границу. Его помощники были людьми молодыми, крепко сложенными и ясно было, что это не консильори, а телохранители, хотя оружие на такую конференцию они принести не осмелились. Эти телохранители владели приемами каратэ, что могло лишь позабавить донов, но не напугать их, как не напугало бы их появление донов из Калифорнии, облаченных в сутаны а-ля папа римский. Тут следует, правда, заметить, что многие из присутствующих были людьми религиозными и глубоко верили в бога.
Затем появился дон из Бостона. Это был единственный из донов, которого коллеги не уважали. Все знали, что он ведет себя непорядочно по отношению к своим людям, безжалостно их обманывает. Это ему еще можно было простить — у каждого свои слабости. Но нельзя было простить ему неспособность поддерживать порядок в своих владениях. В Бостоне было слишком много убийств, слишком много мелких войн, слишком много неорганизованных преступников, которые смело нарушали все писанные и неписанные законы. Если мафия в Чикаго состояла из дикарей, то в мафии Бостона сидели одни гавоны — грубые и бездарные тупицы. Дона Бостона звали Доменик Панца. Он был низкорослым квадратным человечком и, по выражению одного из донов, напоминал вора.
Синдикат Кливленда, одно из самых могущественных в Соединенных Штатах предприятий «игорной промышленности», был представлен глубоким стариком с исхудалым лицом и белыми, как снег, волосами. За глаза его называли «жидом» — он окружил себя советниками — евреями. Он, по слухам, готов назначить еврея консильори. Семейство Корлеоне называли из-за Хагена «ирландской бандой», а семейство дона Винсенто Форленца с еще большим постоянством называли «жидовской бандой». Но он великолепно вел дела и никогда, несмотря на чувственное лицо, не падал в обморок при виде крови. Он держал своих людей в ежовых рукавицах и обладал значительными политическими связями.
Представители пяти семейств Нью-Йорка прибыли последними, и на Хагена произвели впечатление их агрессивность и умение держаться. Да, провинциальным семействам было до них далеко. Во-первых, все пять донов Нью-Йорка были, в соответствии с сицилианской традицией, «людьми с брюхом», что означает: смелыми и влиятельными (в Сицилии оба эти понятия и в самом деле неотделимы). Пятеро донов Нью-Йорка были тучными людьми с львиными головами, крупными чертами лица, царственными мясистыми носами, грубыми ртами и толстыми сморщенными щеками. На них были далеко не модные одежды и ясно было, что они никогда в жизни не ходили к парикмахеру: это были деловые люди, не знавшие, что такое щегольство.
Среди них был Антони Страцци, который властвовал в районе Нью-Джерси и на доках Вест-Сайд Манхэттена. Он контролировал игры в Джерси и был прочно связан с правящим аппаратом демократической партии. У него была целая флотилия грузовиков, которая приносила ему невиданные доходы. Прежде всего, он мог отправлять свои грузовики с избыточным грузом, не опасаясь контролеров автострады. Грузовики разрушали дороги, и его же собственная строительная компания заключила с правительством прибыльный договор об их ремонте. Это было дело, которое порождало другие дела. Страцци был человеком старой закалки и никогда не занимался проституцией. Но работая в порту, он не мог избежать связи с контрабандой наркотиков. Из всех пяти семейств, восставших против дона Корлеоне, его семейство было самым слабым и самым податливым.
Во главе семейства верхнего Нью-Йорка, контролировавшего перевозку итальянских рабочих из Канады и игорных домов в своем районе, стоял Отиллио Кунео. У него было веселое круглое лицо деревенского пекаря и официально он владел одним из крупнейших молочных заводов. Кунео любил детей и всегда носил с собой кулек конфет, надеясь порадовать одного из своих многочисленных внуков или детишек компаньона. Он носил круглую фетровую шляпу, поля которой спускались, еще больше расширяя его лунообразное лицо. Он был одним из немногих донов, которого никогда не арестовывали и о настоящей деятельности которого даже не догадывались. Дело дошло до того, что он числился одним из руководителей муниципалитета города и был избран объединением промышленников Нью-Йорка «бизнесменом года».
