Юлия Эльская - Не запирайте вашу дверь
— Ой, Петруха! — вдруг вскричал Лёня и взмахнул вилкой, словно встретил старого товарища, с которым не виделся лет пятнадцать. — Ты давно тут?
Я проследила за его взглядом и в вазе с фруктами снова обнаружила кота. Он был сыт, перед ужином его покормили на кухне, и спокойно лежал на боку среди яблок и груш, опустив хвост в открытую консервную банку со шпротами. Треть хвоста у него была в масле.
Реакция сидящих за столом была различной, но довольно спокойной. Кот на столе никому не мешал. Наверное, привыкли.
— Петруха! — повторил Лёня. — Колбасы хочешь?
— Он не Петруха! — возмутилась Милка. — Его зовут Патриарх! Сокращенно Патрик!
— Вот я и говорю — Петька он, Петруха, — усмехнулся Лёня. Заметно было, что его забавляли подобные перебранки.
Милка недовольно дернула носом и замолчала.
Посовещавшись друг с другом, Тамара и Евгения решили оставить кота в вазе. По крайней мере, здесь он вел себя тихо, а если его сейчас прогнать, он всю мебель шпротным маслом перепачкает. А хвост всё равно потом шампунем мыть придется.
— Вик, положи мне сыра, — шепнула я подруге. — Убийство предотвращать будем?
— Пожалуй, я с Сеней поговорю, — кивнула она. — Возможно, он хочет сделать так, чтобы все выглядело естественно: самоубийство или несчастный случай. А если он узнает, что нам всё известно, то убивать не будет. Как ты думаешь?
Рядом с моей щекой пролетело что-то мелкое, я повернула голову, пытаясь определить, что это было; неожиданно Лёня ткнул куда-то ножом и завопил:
— Смотри, Петруха, там оса!
— Не ори мне в ухо! — подпрыгнула от неожиданности Тамара.
— Да оса там, не муха, — радостно уточнил Лёня.
Некоторые из жующих засмеялись.
— Не муха, а в ухо, — обиделась Тамара.
Тут рассмеялись остальные присутствующие. Тамара вскочила и быстро вышла из комнаты, всем своим видом демонстрируя возмущение.
Кот напрягся, перевернулся на брюхо и вытянул шею, пристально следя за осой. Он слегка поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, а внимательные круглые глазищи оставались направленными в одну точку, как у ведущего программы новостей по телевидению. Наконец он решил, что пора прыгать, царапнул лапой яблоко и взмахнул хвостом, забрызгав маслом сидящих за столом и придав ускорение маленьким безголовым рыбкам. Летучие шпроты вспорхнули из банки и веером разлетелись во все стороны, целясь в празднично одетых гостей.
Ряды жующих расстроились: кто-то побежал замывать пятна, а кто-то — переодеваться.
— Тебе хорошо, ты вся в черном, — позавидовала мне Люська. Ее прозрачная блузка сильно пострадала. Как и кружевное белье под ней.
Чтобы поговорить, мы с Викой переместились на лестничную площадку, но оказалось, что туда же пришли покурить две учительницы: «англичанка» и «биологичка». Одной было под сорок, а другой — за сорок пять.
— Тань, ты помнишь Женькину свадьбу? — «англичанка» ностальгически вздохнула. — Там черную икру ели ложками… И осетриной стол был завален… Тогда еще ее отец был жив.
— Это генерал, что ли? — нетрезво ухмыльнулась биологичка. — Я тогда черную икру не любила. Представляешь?! Сейчас готова себе локти кусать!
— А ты чужой локоть укуси! — засмеялась «англичанка». — Женькин, например. Или Анатолия Петровича.
Из квартиры вышел Сеня, без большой симпатии посмотрел на куривших учительниц и хотел ретироваться обратно, но одна из них вцепилась в его локоть.
— Постой-ка, милок! Ты приданое-то получил? — она грубо засмеялась. — Они ведь богатые.
— Даже очень, — подтвердила вторая. — Женька в таком золоте на работу ходила — помереть можно было от зависти!
Жених вырвался и вернулся в квартиру, и мы — за ним.
— Осталось определить, насколько решительно Сенька настроен, — продолжала развивать свою мысль Вика. — А завтра я с ним поговорю. Как бы сделать так, чтобы нас на завтра сюда пригласили?
— Завтра воскресенье, мы и сами можем прийти.
— Нет, — покачала головой моя подруга. — Лучше, чтобы пригласили. Смотри-ка, они танцевать пошли. Милка с Пашей. Пойдем за ними, посмотрим.
Смотреть было нечего, точнее — наоборот: на них все было ясно написано. Люди, предназначенные друг другу. А хуже всего, что рядом стоял жених и смотрел на Милку, открыв рот. Как кролик на удава: с выражением ужаса, восторга и священного трепета одновременно. «Дорогой удав, проглоти меня еще разочек!»
Неужели предвкушает преступление? Тогда он сумасшедший, не иначе.
— Потанцуй с ним, — настойчиво дернула меня за руку Вика. — Сразу все поймешь: сейчас будет убивать или еще подождет?! Не могу же я с ним танцевать, он мне едва достает до уха!
Вика с Милкой были одного роста. Для танцев им обеим больше подходил Паша.
Почти сразу же в комнату мягкой походкой вбежал Петруха. Его привлек шуршащий край свадебного платья, он подцепил его лапой — редкая возможность поиграть. Но Милка была начеку, она подняла кота и понесла его в ванную — мыть хвост.
Снова заиграла медленная музыка, Вика подхватила Пашу, а я повернулась к жениху.
— Ничего не поделаешь, — скромно произнесла я. — Придется вместе танцевать, одни остались!
Он, должно быть, меня не слышал. На его лице сохранялось выражение неземного восторга, как тогда, когда они целовались за столом под крики «Горько».
Я почти поволокла его к центру комнаты, положила руки ему на плечи. Заметил ли он это? Вроде бы, не заметил.
Танцевать с ним было не просто неинтересно, а — никак. Узкие плечи, неловкие руки, острые коленки — никакого впечатления.
Он совсем не разговаривал со мной, мысленно витая где-то. Может, в облаках?
И уж совершенно непонятно — глаза-то умоляющие. Нет в них никакой угрозы, только мольба.
Когда человек собирается убить, он должен быть уверен в себе, собран и сосредоточен. А если надеется, что все выйдет как-нибудь само, тогда он убийца «по неосторожности». Но ведь, судя по записке, он хочет ее именно убить, а не просто так… покалечить.
Запиской можно также напугать, однако он, похоже, напугал самого себя.
Против воли посочувствовав ему, я покачала головой: несчастный Сеня, во что же ты ввязался?!
Устыдившись своих мыслей, я отвела его на место. К счастью, танец скоро закончился.
— Он не может убить, — отчиталась я перед Викой. — Он «витает».
— Ты все придумала! — не поверила мне она. — Убить может каждый, если его грамотно вынудить. Паша, например, может.
— Но ему-то зачем? — возразила я. — Ты подумай, любовник является на свадьбу и заявляет: «Не смей мне изменять, убью!» Он раньше-то где был? Она же с ним, скорее всего, всё обсуждала, советовалась.
— Наверное, он в день свадьбы передумал… Да нет, ерунда! — заключила Вика. — А если Сенька мать и сестру подключит? Они же весь день совещались.
— Всем пить чай! — громогласно объявил Лёня, выглянув из столовой. — Идите сюда, что вы в коридоре стоите. Чай остынет.
Мы пошли к своим местам, гости уже почти расселись.
Центр стола занимал многоэтажный торт — дальний родственник Пизанской башни, рядом с ним — электрический самовар. От пирожных и шоколадных конфет рябило в глазах.
Из кухни пришел Лёня с огромным блюдом козинаков, украшенным какими-то несъедобными финтифлюшками. Он эффектно взмахнул рукой, с воодушевленным вдохом открыл рот… и остановился, не чувствуя со стороны собравшихся должного внимания.
— Эй! — позвал он, обращаясь ко всем сразу.
Присутствующие замерли в предвкушении чего-то неожиданного.
Лёня сделал два шага назад, потом — чуть приседая — вперед, повторил замах рукой и, делая ударение на каждом слоге, громко объявил: «Ко-зьи на-ки!»
Кто-то поморщился, кто-то засмеялся, пытавшиеся сдержать смех издавали хрюкающие звуки, а я случайно перехватила Лёнин взгляд. Что-то неуловимо хищное и наивно-детское было в его лице…
Я вдруг вспомнила другую сцену, свидетельницей которой была лет двадцать назад.
Старшая группа детского сада. Ранняя осень, мы на прогулке.
На краю цветочного вазона, круглой чаши высотою в полметра, стоит мальчик в короткой курточке. Он оглядывается на детей, поднимает руки и собирается прыгнуть вниз. У него то же самое, победно-растерянное выражение лица, как у Лёни с козинаками. «Оцените меня, кто может!»
К мальчику уже бежит разъяренная воспитательница, дети в равнодушном испуге ждут, что будет, и лишь я ему улыбаюсь — из всей группы детей мне одной захотелось его поддержать.
Эта картина все еще стояла у меня перед глазами; плохо соображая, что делаю, я ободряюще улыбнулась Лёне.
«Прыгай, все будет хорошо!»
— Он на тебя смотрит! — со значением произнесла Вика. — Он не сводит с тебя глаз!
— Наверное, с кем-то перепутал, — вяло отреагировала я, глядя в свою тарелку. — А теперь пытается вспомнить, где меня видел. Не обращай внимания.
