Андрей Воронин - Слепой. Приказано выжить
Следующим отступлением от правил стала бутылка портвейна, которую малопьющий Чапай, поддавшись неожиданному, удивившему его самого порыву, приобрел вместе со своеобычными кефиром, половинкой батона и пачкой пельменей. Что ни говори, а события последних дней основательно выбили его из колеи. Один разговор на Поклонной Горе почти наверняка отнял у него несколько месяцев, а может быть, и лет жизни. Чапай был уверен, что в тот раз прошел на волосок от смерти, чего с ним не случалось уже давненько. (Вообще-то, такого с ним не случалось вообще никогда, но сказка о героическом прошлом сотрудника компетентных органов Саблина была сочинена так давно, что он сам успел в нее поверить.) Расшатанные нервы надобно лечить, а подполковник Саблин был еще не настолько стар и немощен, чтобы предпочесть валерьянку спиртному.
Держа в левой руке потяжелевший почти на килограмм против обычного пакет, Чапай вышел из магазина. У расположенной справа разгрузочной рампы стоял грузовой «мерседес», и два смуглолицых, откровенно нерусской наружности грузчика таскали из открытого кузова ящики с молоком и сметаной. Поодаль, дожидаясь, видимо, своей очереди стать под разгрузку, калился на утреннем солнышке синий грузовой микроавтобус Горьковского автозавода — то ли «соболь», то ли «баргузин», то ли прародительница названных моделей, старушка «ГАЗель». Слабо разбиравшийся во всех этих модификациях одного и того же барахла Чапай скользнул по микроавтобусу рассеянным взглядом и пошел, было, своей дорогой. Но тут смысл увиденного проник в его сознание, и он замер, не зная, как быть дальше. Туманные представления о том, что предписывают в подобных случаях правила конспирации, вошли в острое противоречие с тем, что подполковник Саблин привык делать (и, наоборот, не делать) при виде начальства. Секретному агенту при исполнении надлежало, по всей видимости, как ни в чем не бывало идти своей дорогой и, держа ушки на макушке, ждать развития событий. Простому военнослужащему следовало, как минимум, приветствовать старшего по должности путем прикладывания правой ладони к головному убору, а военнослужащему в отставке при виде временного работодателя полагалось хотя бы поздороваться.
Сидевший за рулем микроавтобуса майор Полынин пришел связному на выручку, приветливо окликнув его из окна:
— Василий Иванович, доброе утро! Своих не узнаёте?
Выйдя из ступора, который длился недолго исключительно благодаря этому неуместно веселому оклику, Чапай повернулся к машине лицом и приблизился. В машине, помимо майора Полынина, обнаружился его бритоголовый напарник, который при первой встрече отчего-то забыл представиться и так и остался для Василия Ивановича просто бритоголовым напарником майора (разумеется, ФСБ, а никакой не ФСО) Полынина.
— Доброе утро, — сказал Чапай.
— Залезайте, товарищ Саблин, есть разговор, — все так же приветливо, но уже с оттенком официальности, намекавшим на неслучайный, деловой характер этой нежданной встречи у гастронома, предложил майор. — Да нет, не сюда, — добавил он, заметив, что Чапай двинулся в обход кабины с явным намерением устроиться третьим на переднем сидении, — в кузов. У нас тут кое-какая хрупкая аппаратура, так что вы уж не обессудьте. Алексей Дмитриевич, будь добр, помоги Василию Ивановичу.
Лысый, как девичья коленка, Алексей Дмитриевич выбрался из кабины и, обойдя машину кругом, отпер заднюю распашную дверь кузова. Он принял у Чапая пакет с продуктами и трость, помог ему забраться в нагретое солнцем, душное железное нутро, передал пакет и палку и с пушечным гулом захлопнул дверь.
— Сюда, вперед проходите, — позвал с водительского места майор. — Видите стул?
Двигатель микроавтобуса завелся, наполнив железный кузов глухим рокотом и мелкой вибрацией. Чапай двинулся вперед. Под ногами зашуршало, и, опустив глаза, он увидел, что пол застлан черной полиэтиленовой пленкой. Это обстоятельство показалось ему странным, чтобы не сказать настораживающим, но он вовремя вспомнил, с кем имеет дело, и успокоился: некоторые аспекты повседневной работы оперативников спецслужб весьма далеки от обыденных, обывательских представлений о том, «что такое хорошо, и что такое плохо». Подумаешь, полиэтилен на полу! С таким же успехом здесь могла обнаружиться парочка свежих трупов или станковый пулемет. Машина-то не простая — оперативная!
Путаясь ногами в шуршащем целлофане, он прошел в переднюю часть кузова и обнаружил там простой пластиковый стул, какими обычно меблируют летние веранды дешевых уличных забегаловок. Рядом со стулом, прозрачно намекая на упомянутые выше аспекты оперативной работы, лежала видавшая виды штыковая лопата с отполированным землей лезвием и потемневшим, захватанным черенком.
— Садись, папаша, — плюхаясь на переднее сиденье, предложил бритоголовый Алексей Дмитриевич, — в ногах правды нет. Погнали, Валера!
Майор Валера передвинул рычаг переключения скоростей и дал газ. Машина тронулась едва ли не раньше, чем Саблин успел опуститься на стул. Кое-как разместив пакет и тросточку, он выпрямился на скользком пластиковом сидении, пошире расставил ноги для упора и взялся рукой за торчащую перед носом спинку. На узком пассажирском месте между майором и его лысым напарником никто не сидел, там стояла какая-то туго набитая и плотно застегнутая черная матерчатая сумка — надо понимать, вместилище той самой хрупкой аппаратуры, о которой упомянул Полынин.
— Докладывайте, Василий Иванович, — вертя баранку, сказал майор.
Чапай слегка растерялся.
— Так, а что докладывать-то?
— Как это — что? Оперативную обстановку.
— Так какая у меня, пенсионера, обстановка?.. Спокойная обстановка, откуда другой-то взяться? Как говорится, за время моего дежурства происшествий не случилось…
— Никаких? — на мгновение переключив внимание с дороги на зеркало, в котором маячила встревоженная и озадаченная физиономия Чапая, недоверчиво уточнил майор.
— Ну, натурально… Вот разве что на трансформаторной будке во дворе ночью какой-то паршивец слово неприличное написал…
— Какое слово? — заинтересовался Алексей Дмитриевич.
Саблин сказал, какое слово.
— И все? — не отставал бритоголовый. — Без имени и фамилии того, кто подразумевался?
— Только это, больше ничего, — сказал Чапай и, осененный внезапной догадкой, спросил: — Думаете, это условный сигнал?
— Не исключено, — с глубокомысленным видом объявил Алексей Дмитриевич.
А майор Валера, неодобрительно покосившись в его сторону, сказал:
— Если и сигнал, то, наверное, не вам. Скажите лучше, подполковник, ваш адресат больше с вами не связывался?
— Никак нет, — растерявшись еще больше, пробормотал Саблин. — Да откуда?.. У нас же односторонняя связь, обратный контакт правилами не предусмотрен…
— Вы уже имели случай убедиться, что старые правила в изменившейся обстановке не работают, — сказал майор. — Скажу вам больше…
— Может, не стоит? — встрял Алексей Дмитриевич.
— Ну почему же? — возразил майор. — Василий Иванович — наш коллега, заслуженный работник органов госбезопасности. Хранить секреты он умеет, да и потом я лично считаю, что предупредить хорошего человека об опасности необходимо, даже если для этого приходится пожертвовать конспирацией.
— Опасности? — забеспокоился Чапай.
— Да, Василий Иванович, опасности. Разве вы до сих пор не поняли, что этот человек крайне опасен? После неоценимой услуги, которую вы нам давеча оказали, он мог решить, что вы его, попросту говоря, сдали. У людей его профессии свой взгляд на жизнь, свои тараканы под черепной коробкой. Поэтому руководство приняло решение временно вывести вас из игры и в целях безопасности вывезти из города на одну из наших тренировочных баз, где вы для него будете заведомо недосягаемы.
— Все так плохо? — пуще прежнего встревожился Саблин.
— Береженого Бог бережет, — сказал Алексей Дмитриевич.
— На самом деле ситуация остается под контролем, — добавил майор, — но рисковать вашей жизнью мы не имеем права. Тем более — бессмысленно рисковать. Когда это дело так или иначе утрясется, вы получите новое задание. А пока передайте нам все контактные данные вашего последнего адресата.
Саблину и в голову не пришло спорить. «Так или иначе», — мысленно повторил он слова майора, поглядев на застланный черным полиэтиленом пол у себя под ногами и не испытав при этом ни жалости, ни сочувствия к человеку, который так напугал его во время последней встречи на Поклонной Горе. Как аукнется, так и откликнется, и тот, кто сделал убийство своей профессией, должен быть готов расплатиться с судьбой той же монетой. Василий Иванович его ни в коей мере не осуждал, но и плакать о нем не собирался. Этот человек был солдатом; он непрерывно воевал, а на войне как на войне.
