Ostin Mars - Двое в лодке
Я косо улыбнулся и пожал плечами. Точнее — плечом, левым, правое не двигалось и похоже, от распухания на всю комнату его удерживал только рукав. Надо его снять.
- Помоги, пожалуйста, - я перекатился на бок, стал стаскивать свою разнорукавную куртку, Женька тоже схватилась, вдвоём мы с ней как-то справились, бросили на пол. Стукнуло громко — две гранаты и пистолет, я теперь безоружный. Женя тоже вытащила свой, положила на тумбочку, не вставая стянула пиджак и блузку, оставшись в майке. Села по-турецки, участливо заглянула мне в лицо:
- Тебе сильно плохо?
Я опять пожал плечом, понял, что её такой ответ не устраивает и буркнул:
- Нормально. Качает немного, а так — уже лучше. Тебе Вика ничего про передоз от этой фигни не рассказывала?
- Нет, у нас времени не было.
- Ясно.
Мы помолчали, она немного повертелась и опять заглянула мне в глаза, почему-то виновато:
- Лёш... а почему ты промолчал тогда, в лимузине?
Вот же ж не было печали! И что ей сказать? О чём они там говорили, в лимузине, таком, что у неё лицо виноватое и она удивляется, что я промолчал? Ещё одно пожатие плечом, хитрый усталый взгляд, такой, умудрённый жизнью:
- Не хотел вас перебивать, вы так душевно общались.
Она отвела взгляд и буркнула:
- Я его ненавижу.
- Я тоже.
- Нет, я его раньше знала. Он такое чмо...
- По нему видно. Не переживай, и до него доберёмся, - я подмигнул ей. - Я тебе даже позволю лично его пристрелить, хочешь?
Она довольно заскакала на месте с улыбкой ребёнка, получившего огромный яркий подарок:
- Правда?! Ты такой лапочка!
- Только я ему ноги сначала переломаю, я Вике обещал.
Она перестала кривляться и посерьёзнела:
- А что он ей сделал?
- Я не расспрашивал. Но судя по всему, это он занимается подбором кандидатов для гастарбайтинга...
За дверью что-то громко щёлкнуло, мы дёрнулись и через секунду сидели оба напружиненные и с пистолетами, у меня по виску ползла капля пота, сердце ломилось из груди наружу. В дверь постучали и женский голос что-то крикнул. Женя выдохнула и опустила пистолет, нервно улыбнулась, ответила на том же языке и женщина ушла, скрипя половицами. Я поднял бровь, Женька пояснила:
- Обслуживание номеров, предлагали завтрак заказать.
Мы оба криво усмехнулись, трясущимися руками молча отложили оружие, опять улеглись, я стёр ладонью пот. Она подползла поближе, осторожно положила голову мне на плечо:
- Не больно?
- Нет. Укол, наверно, ещё действует, - я повернул голову и поцеловал её куда дотянулся — в макушку. Её волосы пахли гарью и пылью, ещё немного порохом, но вполне возможно, мне это просто приглючилось. Трапециевидные стены я созерцал уже минут десять, а вращение, как на большой карусели, ощущал с самой шахты. Ну хоть дошёл, и на том спасибо.
Женька прижалась ко мне крепче, я ощутил, как быстро колотится её сердце — позднее зажигание, наконец-то и её пробрало. Хоть бы в истерику не ударилась... Я с трудом перевернулся на бок и обнял её, она уткнулась лицом мне в грудь, вытирая слёзы о футболку. Зря она это, футболка грязная как чёрт знает что, ещё воспаление какое-нибудь себе на глазах натрёт.
- Жень, ты б сходила умылась. Я грязный, занесёшь заразу.
- Не-а, - она потрясла головой, крепче вжимаясь в меня, - я грохнусь по дороге.
Я выдохнул — сам хорош, если бы сказал ей умыться, как только вошли, смог бы сам отвести, а сейчас, когда уже упали и расслабились, встать действительно нереально. Надо бы скормить ей успокоительного, если есть.
- Ты как себя чувствуешь? - я приподнял её подбородок, заглянул в глаза. Глаза были дикие и красные, она их сразу закрыла.
- Не знаю. Мне страшно.
Я прижал её к себе, целуя лоб и щеки, постарался обернуть её дрожащее тело со всех сторон, отогреть и успокоить:
- Дурочка... в катакомбах бояться надо было, когда нас стреляли и взрывали, а не сейчас. - Она всхлипнула, плечи передёрнулись, её шея под моими пальцами покрылась гусиной кожей. Я стал наглаживать и нацеловывать её волосы, лицо, шею, - ну не реви, в порядке же всё. Выбрались, спрятались, никто нас не найдёт. Ну Жень...
Она повернулась, ловя мои губы, путешествующие по её щеке, прикусила, провела языком, обхватила меня за шею и стала целовать так яростно, как будто это было её спасением. Чёртово обезболивающее творило беспредел с рецепторами, от чуть прикушенной губы меня прошило разрядом до самых пальцев ног, грудь воспламенилась, как хорошо проспиртованная вата, рукам стало мало этой крошечной девушки, они заскользили по её спине, пытаясь оплести и поглотить её всю, в штанах творилось такое, что не знаю, как они ещё не лопнули. Я опёрся на локти, навалившись на неё всем корпусом, ощущая как дрожит подо мной её худенькое тело, она была такая солёная, как будто я только что достал её из Чёрного моря. Я провёл языком по её щеке, по уху, прошептал:
- Ты солёная, как дельфинчик.
Она улыбнулась по-настоящему в первый раз за... не помню. Раздери меня черти, моя девушка перестала улыбаться, как только начала со мной встречаться! Я выдохнул, зарывшись носом в её волосы:
- Я не знал, что всё так получится...
Она извернулась подо мной, задирая голову выше и закрыла мне рот поцелуем:
- Молчи... я тоже виновата, и мои родители, и вообще... молчи. И поцелуй меня.
Я целовал. Атмосфера накалялась, в голове гремело и штормило, Женька вытворяла что-то невероятное, запустила руки под мою надорванную футболку и легонько водила ногтями по пояснице, от чего по всему телу бегали колючие волны, я и не думал, что могу такое чувствовать. Её майка задралась почти до груди, голая полоска кожи жгла мой живот, раздражала, дразнила... Я рванул чёртову тряпку вверх, прижался щекой, обводя языком чуть заметные линии пресса, маленький пупок, родинку между восхитительно упругих полушарий, тёмный твёрдый сосок... и замер. Так, куда-то меня занесло малость не туда. Команда была «молчи и целуй», команды «возьми меня» не было.
Думать с таким отвлекающим фактором в зубах было крайне сложно, Женькины пальцы у меня в волосах дрожали, бешеное сердце разламывало грудь, я крепко зажмурился, чувствуя, что балансирую как канатоходец на последней точке невозвращения – если она меня сейчас не остановит, то через минуту я уже остановиться не смогу. Нечеловеческим усилием оторвавшись от её груди, я поднялся к лицу, крепко, до синяков целуя шею и подбородок, встретился взглядом с её тёмными бешеными глазами, в которых не нашёл ни капли страха, смущения или недовольства. Одно лишь старое «молчи и целуй», только теперь степени этак в десятой, вроде «заткнись и ...».
Она и не подумает меня останавливать.
Майка затрещала, молнию я тоже умею расстёгивать одной рукой и очень быстро. Мои штаны полетели следом, сверху футболка, какие-то размотавшиеся бинты, отклеившийся пластырь, лишняя подушка, я сметал всё, что нас разделяло, что мешало прижаться к ней везде. Она обхватила меня ногами за пояс, приподнялась на локтях, прошептала:
- Лёш...
На этот раз я закрыл ей рот поцелуем. Теперь ты молчи, милая, поздно разговаривать. Если она сейчас начнет сопротивляться, я её просто изнасилую. Она поняла, или просто сама передумала болтать, обняла... Энергия, разрывавшая изнутри, наконец-то нашла выход, я двигался бешено, выхватывая такие ощущательные глюки, что сам прозревал. Долго копившееся напряжение, стресс, укол, адреналин, её запах, её чёртов нереальный солёный вкус — всё в миг наложилось одно на другое и вылилось в такие ощущения, что я почувствовал себя зелёным пацаном, в первые узнавшим, что такое секс, как будто всё, что было до этого раза — так, бледное детское баловство. Напряжение нарастало волнами, кажется всё, сейчас... а нет — ещё выше, и выше, и куда-то вдаль, в космос, грёбаная химия, да когда ж ты меня отпустишь!
Накрыло непривычно медленно, сознание порвало в лохмотья, я только держался за мысль, что нельзя расслабить руки — Женьку раздавлю, такая туша... Осторожно отполз, упал на бок, подгрёб её, прижал к себе, попытался поцеловать. Мимо губ точно промазал, куда попал — хрен его знает, точки в глазах, нифига не видно. Она сама меня целовала, гладила, прижималась... Боже, как же хорошо.
Плохо только, что без резинки, ну да ладно, завтра куплю ей таблеточку, надо не забыть...
***
Сознание возвращалось медленно, поначалу я решил, что шум за стеной мне глючится, потом расчехлился что это всё-таки реал, к тому же рука заболела, а боль мне никогда не снится, её и наяву хватает. Попытавшись подняться, понял, что обезболивающее выдохлось окончательно, забил на поднимание, улёгся удобней. Подушка была мокрая, покрывало тоже, хорошо, что мы не укрылись ничем... кстати, а где Женька? На ощупь она не нашлась, повернув голову и приоткрыв один глаз, я убедился, что кровать вся в моём распоряжении. Ага, вот что шумит — она в ванной. Мне тоже надо, и футболку постирать, и трусы неделю ношу... Вот только встану как-нибудь, ага.
