Алла Полянская - Слишком чужая, слишком своя
Уже стемнело. Я выхожу из такси. Да, когда-то это был хороший район, но это в прошлом. Ничего, здесь я дома, смогу позаботиться о себе.
Начало светать, когда я наконец дошла. Маленький домик в бедном районе окружен деревьями так плотно, что тяжело увидеть, что происходит внутри. Я купила его лет восемь назад — люблю, знаете, прятаться с комфортом. Если возникает необходимость. Четыре года назад я сюда не добралась, но сейчас другое дело. Такая же норка есть у меня еще... Ну, это не имеет значения. Ключи на месте, там, где я оставляла. И никто не пробирался внутрь — метки мои непорочны. А сколько прошло времени!
Дом окутал меня запахом пыли. Здесь работы! Ничего, сейчас займусь. А потом помоюсь — и в кровать. Постельное белье должно быть в шкафу. Я включаю свет. Так и есть, все цело: документы в комоде, одежда в шкафу.
Из последних сил я слоняюсь с тряпками и пылесосом. Снимаю шторы и вешаю новые, слишком много здесь скопилось пыли. Ничего, это всего лишь пыль, а не холерные вибрионы. Это всего лишь пыль, хотя и собиралась она здесь несколько лет.
Изнемогая от отвращения, я сдираю с себя одежду. Пока шла, на меня осела гадость с улицы. Грязь и микробы. Хорошо еще, что стиральная машинка в порядке. Выстираю и успокоюсь. Когда я добралась до постели, уже совсем рассвело. Но я буду спать хоть весь день. Раз уж я здесь, какая мне теперь разница? А завтра... или сегодня? У меня есть несколько срочных дел.
18
Утро. Паршивое серое английское утро. Или вечер? Здесь этого не поймешь. Сколько я спала? Так, пять часов. Значит, все-таки утро. Я спала сутки напролет. Я могу не есть, не пить, но сон — это мое слабое место. Иначе зачем бы мне понадобился такой вот домик? Именно потому, что я могу так спать. Дядя Макс, и Стен, и папа — все они считали это просто капризом, меня это всегда раздражало. Что они понимают! Да если я не высплюсь до нужной точки, я плохо себя чувствую. Для агента это огромный минус. Но он у меня единственный — поэтому мне прощают. Тем более что возникни необходимость — и я смогу не спать несколько суток, но зато потом! Потом меня не разбудят даже трубы Страшного суда — если я нахожу место, где могу ослабить вожжи без риска для национальной безопасности и собственного здоровья.
Я выползаю на кухню. Что у нас здесь? Помнится, я накануне перекладывала какие-то банки... Так и есть, несколько банок с тушенкой, еще полгода пригодны. Сварю суп.
Я переоделась и поела. Пора выходить. Надо будет прибраться во дворе, оба дома по соседству пустые. А ведь были заселены, когда я была здесь в последний раз. Значит, уехали, тем лучше. Меньше соседей — меньше вопросов.
Одно меня тревожит: на всех документах та Керстин. То бишь Лили-Роуз Бернс. Перепутать нас невозможно. Значит... Да, мне просто нужен был повод для этого. Если только док Синклер еще там. И еще жив. И не спился. Если нет — значит, нет. Есть варианты, просто Синклер — лучший.
Я иду по улице, потом сажусь в автобус. Лондон уже проснулся, но в автобусе еще почти пусто. Взять бы сейчас машину напрокат... Черт, документы! Нет. Я должна раствориться в этом городе. Он мне должен за прошлый раз.
— Кто там?
Знакомый голос, даже слишком. Мюррей Синклер, старый авантюрист. Лучший пластический хирург, но вот беда: как-то раз немного выпил, испортил вывеску клиенту — и все.
— Открывай, Синклер, у меня и так настроение на нуле.
— Я слышу голос, но этого не может быть, — да, ему всегда нравилась эта фраза из «Стирателя». Наконец-то у него появился повод произнести ее!
Щелкнул замок, и вот передо мной Синклер во всей красе. Поседел, добавилось морщин. Но взгляд живой, цепкий и радостный. Не похоже, что он спился. Это хорошо. Я давала ему иногда подзаработать за счет нашей конторы, и только я имела с ним контакт. О нем никто не знал, значит, Кен тоже. Синклер иногда переделывал вывески нужным людям — естественно, с их согласия. Не надо на меня таращиться, старик, я и так знаю.
— Боже милосердный! Это ты, Лили? — Его лицо краснеет ещё больше. — Заходи же, скорее.
Он живет в своем старом доме, но не так шикарно, как раньше.
— Я даже ни о чем не спрашиваю. Идем в кабинет.
Я иду за ним в кабинет. Можно подумать, что это просто макет операционной. Но я точно знаю: если кое-что добавить, все приходит в действие.
— Садись сюда, — он включает лампу. — Кто сотворил с тобой такое? Руки оторвать этому мяснику. Так, здесь забрали довольно аккуратно... Теперь нос... Придется поработать. Несколько часов, если ты хочешь все за один раз. Это встанет тебе в кругленькую сумму.
— Если ты сможешь сделать.
— Я? — Он обижается. — Да я мог бы Квазимодо превратить в Брэда Питта. А тут какая-то несчастная... Ну, ладно. Пятьдесят тысяч. Но я же рискую!
— А я не рискую? Может, ты за это время спился. Может, подрастерял квалификацию. Кто может мне гарантировать? Я рискую остатками своей вывески, а ты...
— А я рискую жизнью, если... Только не будет никакого «если». Я завязал уже давно. Потом скажу, почему. А такие операции мне приходилось делать за это врем много раз. Благодаря твоей протекции — помнишь? То-то же.
— Получишь бабки, но после того, как...
— Договорились. Но выдай мне аванс — надо закупить препараты, еще кое-что.
— Это я оплачу отдельно. Но покупать будем вместе — чтобы у тебя не возникло соблазна сэкономить.
Ишь какой, будто я его первый день знаю!
— У тебя всегда был злющий язык. Но я всё равно рад видеть тебя. Не расскажешь, где пропадала?
— Меньше знаешь — дольше живешь, Синклер.
— Узнаю тебя. Ты не изменилась.
Через два дня Синклер был готов. Черт подери, я знаю, что рискую, сильно рискую, но у меня нет выбора. Ну что же, надеюсь, Осирис и на этот раз будет ко мне благосклонен.
— Ты только не бойся,— его прохладная ладонь гладит мой лоб. — Я изучил снимки, все видел. Я буду осторожен с твоей головой, хотя после такой операции я бы не рекомендовал... Но я понимаю. Что, ты думала, я не замечу? Милая моя, я же врач — и хороший врач. Работу мастера всегда замечу, а с твоей головой после травмы управился настоящий художник. Ну, а я — художник в другом. Только не бойся.
Но я боюсь, все равно боюсь. Я не смогу контролировать ситуацию, потому что буду под наркозом, и может случиться что угодно. Может, Синклер уже продал меня. Нет, это была плохая идея. «Беги, Керстин, беги!..» Нет, ма, я не могу, потому что золотые ленты закрывают мне глаза.
— Признайся, что ты плохо обо мне подумала.
И как только старик заметил, что я очнулась? Черт, больно-то как! Болит все лицо и такое ощущение, словно кожа вот-вот треснет.
— Ну, так что? Ты же подумала, что я веду двойную игру, так?
— Ну и что? — Вот еще ранимая душа!
— Ты сделала мне больно, — старик ставит мне капельницу.
— Прости.
— Потом поговорим. Сейчас надо отдыхать.
Когда сняли повязки, я несмело тянусь к зеркальцу. Боже милосердный, откуда эти синяки? Он что, выместил на мне обиду тем, что сначала отколошматил меня? Я его убью. Прямо сейчас. Все, Синклер, готовься. Чувствовала моя душа!
— Ну и что это такое? Синклер, если ты пытался пошутить, то это тебе удалось.
— Если ты немного помолчишь, я бы тебе кое-что объяснил. Ну, никакого уважения к старшим! Скверная девчонка! Сначала она заподозрила меня в некомпетентности. Потом в том, что я продал ее — кому, интересно мне знать, нужна такая змея? А теперь она недовольна! Объясняю. Это просто гематомы. Через недельку-другую все придет в норму, и тогда ты сама увидишь, на что способен старый Синклер ради неблагодарной, зловредной и подозрительной ведьмы.
Он отворачивается к окну. Я знаю правила игры. Я должна буду сейчас взять его за руку и извиниться, тогда его седые брови станут на места, тонкие губы немного улыбнутся, а упрямое выражение маленьких серых глаз потеплеет. Старик ужасно упрям. Я иногда думаю, что даже если бы его допрашивали, он не раскололся бы из чистого упрямства.
— Ну, прости меня, старик Чего уж там! Просто я стала слишком ранимой, когда речь идет о моей внешности. А в последние годы... мне нельзя было никому доверять. Даже тебе. Ты извини. Ну, хочешь, я пересплю с тобой, если тебя это как-то порадует.
Он сейчас просто подскочит от возмущения, я знаю.
— Ах ты, бесстыдница!
— Ты попался!
— Да, — его короткий энергичный нос торчит уже не так воинственно. — Да. Ты знаешь, на чем меня подловить. Нечему удивляться. А я всегда ловлюсь.
— Ага. Как в первый раз.
— Я тебе сейчас что-то расскажу, только не перебивай. — Синклер смотрит в окно. — Когда умерла Мэри, я был просто в отчаянии. Мы сорок лет прожили вместе — и тут она взяла и умерла. Вот так, просто — не проснулась утром, остановилось сердце. Ты представляешь, что я почувствовал? Если бы она болела или еще что-то... У меня было бы время как-то подготовиться к этому, а так просто — я не будил ее, приготовил кофе и понес в постель. А она лежит... Я позвал ее... а она... уже успела остыть.
