Лев Корнешов - Пуля для бизнес-леди
Настя узнала человека на фотографии — это был Олег Строев, сильно изменившийся за последнее время — постарел, взгляд тусклый, озабоченный, хотя и одет как преуспевающий бизнесмен. Значит, он не выпал в осадок в новой жизни, а продолжал играть вместе с Алексеем и с кем-то ещё — они ведь не два волка-одиночки, в свои игры. И Настя снова пришла к выводу, что пока он жив, она не может чувствовать себя спокойной. Она рассматривала фотографию со страхом, с беспокойством, которые всячески пыталась скрыть от господина Рамю.
Репортеры вцепились в Юрьева и отслеживали каждый его шаг почище спецслужб. Очевидно, в это время у них не было других сенсаций, а тут вот она: Россия, несмотря на все свои реформы и клятвы, продолжает шпионить на Западе, клянчит доллары и шпионит, КГБ, оказывается, живет и процветает, хотя у него и другое название.
На других снимках были сняты место катастрофы, сгоревшие останки автомобиля, нечто, упакованное в черный пластиковый мешок, озабоченные лица полицейских и следователей. И высказывалось тихое подозрение в том, что с Юрьевым расправились его же соратники по ремеслу, для которых после разоблачения он стал опасен, так как многое знал.
Настя поблагодарила господина Рамю и щедро вознаградила за труды. Она предупредила, что намерена и впредь пользоваться услугами его фирмы.
— Я был бы рад, — сказал Густав Рамю, выполнявший свою миссию в строгом черном костюме. — Старым клиентам я больше не нужен, меня они забыли… Надо думать о завтрашнем дне. Поверьте…
— Верю, — прервала поток слов Настя.
Артем отвез его в Шереметьево и отправил в Швейцарию первым же рейсом. Адвокат ей больше был не нужен: зачем ей был юрист, запятнавший себя сомнительными связями?
Потом было захоронение урны в колумбарии, скорбные лица немногих журналистов из редакции, какие-то мужчины, тесной группкой стоявшие в сторонке, пустые глаза Эллы и Нины, положивших со скорбно сжатыми губками по цветочку к подножию ниши с урной.
Случился и маленький неприятный инцидент. Какой-то человек попытался сфотографировать Настю на похоронах, но рядом оказался Артем. Он выволок «фотографа» за шиворот, вырвал фотоаппарат и шмякнул его о ближайший могильный камень.
— У людей горе, а ты, падаль, развлекаешься, — укоризненно проворчал он.
Странно, но человек не завопил, не закричал, а тихо исчез.
Настя пригласила всех присутствующих на скромные поминки в редакционную кофейню, к Глаше. Надо было пройти и через это.
На поминках Михаил Иванович Кушкин внимательно посматривал на нее, словно хотел о чем-то спросить, но не решался или не захотел.
После поминок Настя поехала к себе домой вместе с Ниной и Элей. Втроем выпили как следует за странности жизни, в которой вчера ты ещё есть, а сегодня тебя уже нет.
— Слушай, безутешная вдова, — сказала быстро опьяневшая Нина, — тебе положено плакать и рыдать…
— Обойдусь, — отрезала Настя.
На следующий день Настя была на работе в офисе вовремя и сразу же принялась изучать поступившие в её отсутствие документы. Ничего особенно важного в папке не было — так, обычные предложения от издательских фирм о сотрудничестве с «Африкой», счета с полиграфического комбината, где печатались книги её Издательского дома, просьба настоятеля храма Николы в Толмачах о пожертвовании на ремонт.
Зашел Михаил Иванович, скромно устроился за приставным столиком. Настя, перелистывая бумаги, поинтересовалась, что нового.
— Происшествие у входа в метро «Аэропорт» не зафиксировано в оперативной сводке, — доложил Кушкин. — Милиция о нем знает, но посчитала обычной разборкой среди своих, каких в день бывают десятки.
— А кто те, смуглые?
Кушкин пожал плечами:
— Я не выяснял, чтобы не подогреть интерес к случившейся драке. Думаю, что это тебе скажет этот, как его… майор Уланов. Никита все ещё с ним и сообщает, что Уланов чувствует себя сносно. Пытался о тебе расспрашивать, но у Никиты есть указание не вдаваться в подробности.
— Это правильно…
Настя была притихшей, немного растерянной. Она задала Кушкину вопрос, на который бы и сама не смогла ответить, будь он адресован ей.
— Скажи, Кушкин, тебе жаль Юрьева?
Кушкин отвел глаза:
— Он должен был быть готов к этому, когда соглашался на такую работу.
— Как ты думаешь, это действительно автокатастрофа или его убрали?
— Второе более вероятно. И скорее всего, это сделали свои. Очевидно, его расшифровали.
— Что ты посоветуешь?
Кушкин безразличным тоном сказал:
— Какое-то время продемонстрировать траурные настроения. Но без нажима. Всем известно, что ты не пылала любовью к своему супругу.
Он многое понимал, бывший майор Кушкин. Настя предупредила Михаила Ивановича:
— Вечером я поеду на дачу.
— Я с тобой.
— Надо ли? Захочет ли Уланов говорить откровенно при тебе?
— Я должен знать, какая опасность нам угрожает.
Александр Уланов, русский офицер
Майор Уланов и Никита пили чай на кухне. Они устроились по-домашнему, в спортивных костюмах и «адидасах». Впечатление уюта портила наплечная кобура у Никиты.
— Сидишь, чаи гоняешь? — угрожающе спросил Кушкин Никиту.
— Я вас в окно ещё на подъезде к даче заметил. Во-он на том пригорке, — объяснил Никита.
Дорога к даче вилась по дальнему пригорку, но дальше исчезала, её закрывали высокий забор и сосны, так как она ныряла вниз.
— Пойдем, Александр, в столовую, — предложила Настя. — Там удобнее разговаривать.
— Я — на крылечко, — сказал Никита. Он был догадливым парнем.
Когда расположились кто где, Настя спросила:
— Как себя чувствуешь, бравый майор?
— Вполне сносно. Никита сегодня царапины мои снова промыл, посыпал какой-то дрянью и перевязал. Умелый парнишка… Заживает, как на собаке…
Уланов был чисто выбрит, одутловатость, темные пятна под глазами и прочие следы крепкого возлияния исчезли. Лицо у него было бледное, что не удивительно — потеря крови.
— Ты меня узнал? — поинтересовалась Настя.
— Да. Только не очень понимаю, с чего это ты бросилась меня спасать. Кто я тебе? Так, один раз виделись.
— Но где! В Чечне! И вообще я не люблю, когда обижают моих знакомых, тем более вот так: на одного — трое с ножичками.
— В любом случае спасибо. Я вспомнил, что там, в Чечне, тебя звали Настей. Но это было в прошлой жизни…
— И ты был молодцеватым майором на броне. Смотрел на корреспондентку из Москвы дерзко и нахально. Думал, наверное о том, как бы меня обратать.
— Не помню, о чем я думал тогда.
— Но ты говорил страшные вещи. И твои мрачные пророчества сбываются… Ладно, хватит воспоминаний. Рассказывай, что с тобою случилось.
— Нужно ли? Ты, например, кто сейчас? И он, — Уланов ткнул пальцем в Кушкина. — Кто?
— Прежде всего мы твои друзья, хотим тебе помочь. А чем занимаемся? У меня своя фирма, Михаил Иванович мой зам. И отвечает, в частности, за безопасность. Если тебя это интересует, могу добавить, что мы не связаны ни с какими государственными и иными органами. Так сказать, свободные охотники в период дикого капитализма. Вполне можешь нам доверять. Тем более, что в одиночку тебе не выпутаться. На тебя идет охота. Я хочу знать, кто охотники и за что тебя хотят замочить. В твоих интересах быть откровенным…
Уланов спросил:
— Кому ещё известно, где я нахожусь? Куда вы меня упрятали?
Ответил Кушкин:
— Никому, кроме нас… Ты — на даче у Анастасии Игнатьевны.
— А врач?
— Мои заботы…
Уланов мялся, колебался, в молчании докурил сигарету.
— Видно, придется рассказывать начистоту. Я в западне и без посторонней помощи мне не выпутаться, это я понимаю. Думаете, я не смог бы отсюда, из этого уютного гнездышка слинять? Плевое дело, хоть вы и приставили ко мне Никиту с пушкой…
— Ладно тебе, майор, — оборвал Кушкин. — Никита здесь, чтобы помочь тебе. Ты ведь без памяти был. Зачем нам тебя стеречь? Ты не пленник. Поднимайся и уходи, если есть желание.
— Понятно. — Уланов закурил новую сигарету. — За помощь спасибо. И я уже сказал, что уходить мне некуда. Пока…
— Тогда исповедуйся.
— Ладно, как перед моим покровителем Николаем-угодником… Когда мне ваш доктор насовал снотворного или ещё чего там, у меня в полузабытьи все мое прошлое перед глазами прошло, вся моя жизнь. Точнее, три моих жизни. До Чечни, в Чечне и после нее. «До» — исправно служил после училища, получал регулярно медали и звездочки на погоны, нерегулярно — зарплату и довольствие. В Чечне… Впрочем, Анастасия встречала меня в Грозном, когда кровавая похлебка только варилась. Вначале было такое состояние там, как перед ураганом. Сейчас грянуло, ударило и по русским и по чеченцам так, что мало никому не показалось. Ну, а мне вообще выпала страшная карта. Я полюбил чеченку, её звали Магия…
