Пропавшая сестра - Марр Эль

— Уходим.

Я подчинилась, не думая. Перед глазами стояло ее лицо, когда она перерезала Себу горло.

Из зала с куполом в четырех направлениях отходят четыре туннеля. На поверхность ведет рад железных ступеней. Анжела поворачивается ко мне.

— Вот и выход. Не хотелось бы с кем-то здесь встретиться.

— После всего этого… разве может быть что-нибудь хуже?

Она опускает голову.

— Всякое бывает. Ты нашла мою записку из борделя?

Матье. И большая царапина на его груди, которую оставила Анжела.

— Нашла. Я подумала, что, может быть, Матье работает вместе с Жан-Люком на торговцев людьми.

Она смеется, но ее глаза остаются настороженными.

— Не знаю про Жан-Люка, но Матье один из них. Борделю постоянно нужны новые девушки, хотя некоторые работают там добровольно. Им кажется, что там лучше, чем на улице. Я надеялась, что ты обнаружишь этот люк перед входом в бордель, но внутрь не пойдешь. Матье в последнее время стал более… агрессивным. Надеюсь, он ничего тебе не сделал?

Я отрицательно качаю головой.

— Я просто рада, что с тобой все в порядке. И мне хочется как можно скорее покинуть это место.

— Аналогично.

Анжела ставит ногу на первую ступеньку лестницы, и внутри меня просыпается тоненький голосок, который давно ждал этого момента.

— Разве не следует пойти в полицию, прежде чем мы улетим домой? — спрашиваю я. — У нас есть время. Может быть, стоит рассказать о борделе и обо всем остальном. Тем более что нет никакой гарантии, что нам удастся улететь одним рейсом.

Если женщины в борделе — жертвы торговцев людьми, им надо помочь. Но это мое желание основано не только на сочувствии; ведь мы все-таки убили человека. Пусть это была самооборона, но Себ мертв.

Анжела качает головой.

— Полиция уже знает о борделе. Матье говорил, что она даже крышует их. Я хочу поскорее убраться отсюда. Не могу оставаться в этой стране ни одной лишней секунды. Кроме того, я убила Себа. Плюс полиция считает меня причастной к убийству Ману. Так что мне нельзя рисковать.

Она подходит ко мне, неподвижно стоящей в центре зала. Подумать только, я не хочу выходить из подземелья.

— Шей, не знаю, нравилось ли тебе когда-нибудь быть двойняшкой, — она отмахивается от моих возражений, — но думаю, тебе нравится быть сестрой. Сделай это для меня, пожалуйста. Поверь мне как сестре. «Лучше нам улететь. Пойдем.

Она поднимает руки ладонями вверх. Даже в тусклом свете фонаря видно, что они в крови. Нам ни за что не добраться до самолета. Грязные и окровавленные двойняшки — стоит нам добраться до Шарль-де-Голля, и сбежится охрана.

Беру ее ладони в свои и ежусь от их липкости.

— Анжела, я счастлива, что у меня есть сестра-двойняшка. Даже если не всегда это показываю. Прости, что так получилось после смерти мамы и папы. Но теперь все будет иначе. Возьми мой паспорт и билет на самолет. А я останусь здесь, расскажу полиции, что это была самооборона. Я так решила, Джел.

Лицо Анжелы мрачнеет.

— Шейна, нет, — бормочет она. — Нет, ни в коем случае. Мы полетим вместе. Я не могу оставить тебя здесь.

Может быть, Нур навестит меня в тюрьме. Или Валентин принесет мне круассаны…

— Со мной все будет в порядке. За неделю во всем разберемся. Я вернусь домой раньше, чем ты распакуешь вещи.

Я достаю из сумки свой паспорт и протягиваю ей.

— Нет. Мы полетим вместе. — Она отодвигает мою руку. — Я не могу взять его.

— Анжела, это наш единственный шанс. Вдвоем по одному паспорту мы все равно не сможем улететь, а твой порван и, увы, недействителен. Ты уже достаточно натерпелась, а у меня еще полно сил.

Я вижу, что она колеблется.

— Не знаю, что и сказать. Я всю жизнь ощущала себя… Брошенной, ненужной… Ревновала. — Она делает паузу, чтобы заправить упавшую на лицо прядь волос за ухо. — Я была не права, что держалась за эти чувства. Конечно, у меня всегда были проблемы с родителями. Но теперь… Теперь я готова провести в этих подземельях сколько угодно времени, лишь бы вернуть их.

Я смотрю на сестру, не зная, что ответить.

— Они… они любили нас.

— Но тебя больше.

Я отрицательно качаю головой.

— Нет. Это не так.

Анжела пытается улыбнуться. Я делаю глубокий вдох.

— Мне очень жаль. Это из-за меня они…

— Эй, не надо. — Анжела берет меня за руку. — Давай не будем говорить об этом сейчас.

— Нет, я ждала целых три года, чтобы сказать это, глядя тебе в глаза.

Мой голос дрожит. Слезы застилают мне глаза, лицо Анжелы расплывается, словно в тумане.

— Это я виновата, что мама и папа погибли. Если бы я не попросила их приехать тогда за мной… они были бы сейчас живы. Это убивает меня, и я пойму, если ты никогда не сможешь простить меня. Но мне нужно было это сказать. Прости.

По лицу сестры текут слезы. Она замолкает, и я чувствую в груди знакомую боль, которую ношу в себе уже три года. Да, это именно то, чего я заслуживаю. Анжела смотрит на меня глазами, полными сострадания.

— Шейна, ты ни в чем не виновата. — Она обнимает меня. — Ты не могла знать, что произойдет. Это не твоя вина.

Тишина повисает над нами, и я начинаю дрожать. Я жду, что она скажет еще что-то, но она молчит.

— Ты правда так думаешь? — наконец произношу я.

Анжела кивает.

— Это не твоя вина, Шейна.

Рыдание вырывается из моего горла, слезы льются по щекам. Я жду, что она добавит «но» или возьмет свои слова назад. Но она этого не делает.

Анжела вытирает щеки мне и себе.

— Все будет хорошо.

Она берет меня за руки, и на мгновение я забываю, где мы. Тепло наполняет мою грудь, когда я снова вижу ее такой после стольких лет раздоров и ссор — любящей, доброй Анжелой, чей свет озаряет самый темный угол.

— Анжела, ты здесь изменилась. Ты выглядишь такой… счастливой.

Она тихо смеется.

— Так и есть. Вернее, было. Поначалу. Мне просто нравилось находиться здесь, так далеко от дома. Не нужно было думать, как ты отнесешься к моим поступкам и как на них посмотрят родители. Никакой двусмысленности. Я могла быть сама собой. Разница во времени девять часов. Это заставило меня по-другому взглянуть на наши отношения. Но потом, когда мама с папой погибли, а мы с тобой рассорились, я почувствовала себя абсолютно одинокой в этом мире. Я наговорила тебе гадостей, о чем теперь очень сильно жалею. Расстояние и изоляция заставили меня копнуть глубже и найти…

— Равновесие? — заканчиваю я за нее.

— Ну да… Как-то так.

Мы улыбаемся.

— Ну что ж. Тебе нужно успеть на самолет.

— Должна признаться, — говорит она, — я тоже не совсем понимаю, какие перемены произошли в тебе, но благодарна, что ты жертвуешь собой ради меня.

Она крепко обнимает меня. Я бы никогда не предположила, что Анжела так сильна, если бы не видела ее схватку с Себом.

— Ты моя сестра, Джел, — говорю я.

Моих отпечатков пальцев нет на скальпеле, которым был убит Себ, а видеозапись с камер наблюдения покажет, что Анжела убила его в целях самообороны. Полиция будет рада обнаружить серийного убийцу мертвым. Меня отпустят максимум через несколько дней. Так что не такая уж это и большая жертва.

— Можно тебя кое о чем спросить?

Я размыкаю наши объятия и отстраняюсь.

— Ты помнишь тот день на пляже, когда… когда ты хотела похоронить меня в песке?

Она хмурит брови.

— Ты имеешь в виду тот день, когда ты чуть не умерла от ожога медузы?

— Что?

Анжела делает шаг назад.

— Тебя так обожгла медуза, что ты не могла идти. Ты не дала мне пойти за помощью, потому что боялась остаться одна. Я вымыла тебя морской водой. Ты была вся в ожогах, поэтому мне пришлось засыпать тебя песком и отскабливать слизь ракушкой.

Медуза. Я с детства боюсь этих тварей после их нашествия в бухту Ла-Хойя. В течение нескольких дней вся поверхность моря была покрыта полупрозрачными розовыми и фиолетовыми куполами. Подсознательно я, видимо, отделила это событие и боль от ожога медузы от проделки сестры, которая, как мне казалось, пыталась похоронить меня в песке. Я не связывала эти события между собой и не осознавала, что это одно и то же воспоминание. Итак, все встает на свои места. Почти.