Татьяна Гармаш-Роффе - Роль грешницы на бис
Хотя… Хотя почему предала? Режиссер Сергеевский вполне мог поставить небольшую мизансцену перед ней! По свидетельству Аллы, ездили они к светилу педиатрии домой – во избежание повышенного внимания со стороны больничного персонала. Но разве согласился бы настоящий врач выдавать диагноз на дому, без проведения разных анализов? Сомнительно, сомнительно… Так где гарантии, что в некой квартире находился именно специалист по детской психиатрии, как представил его Сергеевский? А не какой-нибудь актеришка с заранее выученной ролью и диагнозом?
Как бы то ни было на самом деле – теперь уж не узнать, но сдается Кису, что Аллу гений ловко обвел вокруг пальца. Усыпил ее бдительность мнимой готовностью признать младенца, а затем выполнил задуманный план: убедил ее в дебилизме сына! Что было относительно нетрудно – в то время женщины за двадцать пять лет назывались изысканным словом «старородящие», и считалось, что у них высок риск родить урода или дебила… Сейчас, кажется, этот риск отсчитывается почти с сорока лет… Но тогда Алла легко поверила. Сергеевский винил ее в легкомыслии и безответственности: старая схема – «я тебя предупреждал! Я тебе говорил! Ты не послушалась! Ты виновата!»… Он ее просто задолбал – и комплекс вины тут как тут, не замедлил появиться… И дальше оказалось совсем легко сломать ее сопротивление и убедить, что от позора надо избавиться во что бы то ни стало! Для пущей же убедительности следовал ассортимент ужасов, которые ожидают «старородящую» мать дебила: «И все в твоем лице усмотрят признаки дебилизма, тем более что он на тебя похож». Браво, гений! Талант! Талантище просто!
Солгал Сергеевский, как пить дать солгал. Или в лучшем случае сильно преувеличил. Родовая травма все-таки случилась, и, как объяснила Вера, она могла остаться без последствий, но могла и дать определенные отклонения. Может, и дала – Кис вновь подумал о никчемном, неоправданном убийстве Юли. Да и смерти самих випов свидетельствовали, что за ними стоит человек с определенным психическим отклонением, хотя, вполне возможно, в пределах нормы: сколько страшных, кровавых маньяков были признаны вменяемыми! Как бы то ни было, ум этого человека, несомненно, в той или иной степени ограничен, но логика – логика убийцы была совсем не дебильная…
Ну что ж, коли так, попробуем ей следовать.
Кис следовал ей чуть не всю следующую ночь. Глаза слипались, мозги тоже, в горле першило от перекура, но он, кажется, сумел ответить на главный вопрос: зачем? Как он ни крутил всевозможные объяснения, а все выходило, что никакой корысти убивать випов у сына Измайловой не было. Отсюда получалось, что мотив мог быть только один: месть. Которой он возжаждал после прочтения дневника своей матери… Наверное, если бы Сергеевский был жив, именно им бы открывался список жертв, как им открывалась исповедь Измайловой в ее дневнике… Но он уже давно умер, и потому сын принялся за всех тех, кто пользовался щедростью гения, с легкостью предоставлявшего свою красавицу-жену в аренду сильным мира сего…
С другой стороны, нельзя не признать, что Алла права: не любовь к матери, которую он никогда не знал, им руководит и не желание отомстить за нее, за ее унижение: иначе бы он не покушался на саму актрису. Нет, он мстит не за мать – он мстит за то, что его бросили. Отдали в чужие руки, в которых ему, возможно, было совсем несладко? И виноваты, с его точки зрения, в этом как сама Измайлова, так и те мужчины, один из которых мог оказаться его отцом… Только Алла знает, только она уверена, что ребенок ее от мужа. И тут напрашивается вопрос: описала ли она всю историю с рождением ребенка в дневнике? Мог ли узнать о ней в подробностях убийца?
Уже вовсю сияло солнце, и на часах был полдень. Он позвонил Измайловой с вопросом.
– Нет, – ответила Алла. – Я остановилась после первых трех месяцев беременности, когда решила сохранить ребенка… Была в такой депрессии, что уже и дневник вести не могла. И потом я к дневнику долго не прикасалась, а когда стала вести заново, то уже ничего подобного тому, что вы прочитали, в нем не было. После того фильма многое изменилось. Пошли другие роли, другой уровень, в прессе обо мне заговорили как о серьезной драматической актрисе… Костина слава, как и моя, упрочилась настолько, что он мог уже не заискивать перед «меценатами», или, точнее, уже не так заискивать… Но главное не в этом. Главное – в том, что я окончательно разлюбила Костю. Все, что я сделала для него по его молчаливому принуждению, все, что я сделала из желания открыть ему глаза, потом из мести ему, потом из презрения к нему, – все это потеряло окончательно свой смысл: он мне стал глубоко безразличен. Настолько глубоко, что уже даже не хотелось показывать мое к нему презрение. Именно тогда я еще больше ушла в себя и в роли, но внешне – вот парадокс – наши отношения наладились… Смешно: когда человек становится окончательно безразличен, то и отношений с ним нет. Отношений нет – обид нет, ничего нет… Мы жили, как два командировочных в одном гостиничном номере. Вежливо и вполне ладно…
Стало быть, из дневников актрисы историю беременности, рождения и усыновления ребенка не почерпнешь, а побеседовать с актрисой на эту тему не удавалось еще никому. И сын не мог узнать, как его мать была обманута Сергеевским (скорее всего, его биологическим отцом), как была им принуждена расстаться с ребенком… Все, что ему известно, – это история падения звезды… Что он из нее понял? Какие расставил акценты? Укладывается ли в его ограниченном восприятии история пущенной на продажу любви – или для него откровения матери стали всего лишь историей о продажной женщине? Дополненной списком его потенциальных отцов?
Как он добрался до дневников – это пока отдельный вопрос. Сейчас Алексея интересовало другое: как он узнал, что он сын Измайловой? Ведь именно это открытие привело к тому, что он стал искать и нашел возможность приблизиться к актрисе и выкрасть ее дневники.
Сергеевский позаботился, чтобы приемная семья не догадалась о происхождении ребенка. О его существовании вообще никто не знал, кроме няни, Сергеевского и самой Измайловой. Из них жива только Алла, и она, разумеется, никого в эту историю не посвящала.
Хотя нет, постойте, постойте, был еще один человек, как же! Тот самый врач, к которому Алла поехала с малышом, когда у него случилось воспаление легких! Это был человек Сергеевского, несомненно, выдавший актрисе ложный или изрядно преувеличенный диагноз. Но сохранил ли он тайну, вот в чем вопрос!
Пришлось снова звонить Измайловой и уточнять название больницы и имя врача. Еще полчаса ушло на то, чтобы выяснить, что этот врач умер несколько лет назад – он и в те годы был человеком немолодым, а с той поры прошло уже тридцать – нет, тридцать один год… Мог ли старый врач разболтать секрет Сергеевского? К примеру, после смерти знаменитого режиссера, когда «заказчика» не стало и вроде уже не перед кем было сохранять обязательства? Алла Измайлова в то время здравствовала, как и поныне, но не она просила врача молчать, не она платила за услугу… Может, старого врача тяготил взятый на душу грех ложного диагноза, и он покаялся, попивая в ординаторской разбавленный до водочных сорока градусов медицинский спиртик, кому-то из коллег? Почему бы и нет… Стоп! А ведь…
А ведь Люся Милованова была медсестрой!
Хорошо, что предусмотрительный детектив прихватил номер телефона бывшего главврача сельского роддома Анастасии Николаевны. Вернее, не ее телефона – у нее не было, – а ее дочки, жившей относительно недалеко. На это у него ушло почти два часа: дочка не могла прямо сейчас наведаться к матери, пришлось ждать, пока она закончит какие-то дела и сходит к Анастасии Николаевне. Кис жутко нервничал, извозил пятерней всю шевелюру, благо, некому было посмотреть на него в эту минуту…
Ох, к счастью, что некому! Мысль о том, что Александра и Ванек находятся в относительной безопасности, очень его согревала. В опасности пребывали пока что сам детектив и Алла Измайлова. Ну, за себя он не особо волновался, что же до Аллы, то тут он надеялся только на то, что сейчас, когда квартира взята на прицел следственными органами, убийца сунуться туда не посмеет… Однако выстрел пустой, без яда, иглой в Александру явственно говорил о том, что убийца намерен дело довести до конца и советует детективу под ногами не мешаться. Сколько у него еще времени до того «конца»? День? Два? Три?
Наконец дата рождения Миловановой была у него в руках, и он, предварительно созвонившись с отделом кадров больницы, рванул туда.
…Ощущение, что за ним следят, у него появилось только тогда, когда он, припарковав свою «Ниву», направился к воротам больницы. Больница находилась в Сокольниках, в зеленом массиве, и, оглядевшись по сторонам, Кис не обнаружил никого, кроме пожилой супружеской пары, явно посетителей, направлявшихся к центральному зданию. Алексею нужно было в другой корпус, где размещался отдел кадров, и он попытался, спрятавшись за углом, дождаться того или ту, чей взгляд прожигал его затылок. Никто, однако, не появился в поле его зрения. То ли примерещилось детективу после бессонной ночи, то ли слежка велась с большими предосторожностями…
