Валерий Ефремов - Плёвое дельце на двести баксов
— Ну, значит, тебе помогала дежурная медсестра, — упрямо настаивал на своей версии Вольнов.
Игорь отрицательно покачал головой:
— Дежурила тогда Лилия Конюхова — жена заместителя начальника госпиталя. Надо отметить, стерва, каких поискать, — за версту видно. В госпитале я лежал до кончины Синюка всего-то трое суток. И у меня никаких особых отношений с этой дамой сложиться-то за столь короткое время не могло. Да и желания такого как-то не возникало: достаточно мне было взглянуть на нее разок и перекинуться с ней парой фраз. — Тут Брагин бросил на лейтенанта взгляд, в котором читалось недоумение. — Но мне вот что любопытно: ты, когда проводил свое расследование, уже знал, что я тот самый Игорь Брагин, из-за которого, по твоему мнению, ты попал в такой суровый переплет?
— Да, догадался, едва прочитал твои показания, а потом окончательно убедился в этом, проводя дознание.
— Но ты же должен быть на меня в обиде? А мне так показалось, что ты представил полковнику доклад, вполне лояльный к моей персоне.
Лейтенант усмехнулся:
— Я зла на тебя не держу. Ведь буквально все, с кем мне приходилось общаться по этому делу, считали, что Синюк получил то, что заслужил. И все же, Игорек, мне кажется, я имею моральное право знать — кто, если не ты, привел твой приговор в исполнение.
— Я полагаю, Гриша, — медленно произнес Брагин, — что ты провел достаточно тщательное расследование, чтобы догадаться об этом.
— Ясненько, Игорек. Значит, с Синюком разделался Максим Крайнов? Ведь вы с ним на самом-то деле были близкие друзья? Очень близкие, так?
Вместо ответа Брагин стал открывать замки кейса, который принес с собой.
— Доставай и ты свой чемоданчик, — кивнул он на дипломат Вольнова. — Сначала рассчитаемся с бедными сиротами, а потом и поговорим по душам. — Он вынул из кейса пачку долларов в банковской упаковке, после чего, буркнув «денежки счет любят», крайне неаккуратно эту упаковку разорвал, в результате чего сотенные купюры небрежно рассыпались по столику.
— Да ты что творишь, земеля! — зашипел лейтенант, лихорадочно запихивая рассыпавшиеся банкноты в свой дипломат и нервно оглядываясь по сторонам. — Нам такая демонстрация ни к чему.
— А это кому как, — невозмутимо отреагировал Брагин. — Посмотри вон туда, налево, — показал он рукой в сторону ближайшей аллеи. — Видишь, там человек сидит на лавочке? Знаешь, что он делает? Снимает для Управления собственной безопасности МВД дальнобойной японской техникой передачу взятки очередному «оборотню в погонах» из МУРа.
Лейтенант посерел и даже как-то съежился.
— Для чего ж ты подставил меня, земеля? — тихо произнес он.
— Не дергайся, Гриша. — Брагин протянул через столик руку и успокоительно похлопал понурившего голову муровца по плечу. — Эта съемка всего лишь для моего частного архива. Я готов говорить с тобой откровенно и на любую тему, тем более на душе так накипело, что все из нее выплеснуть хочется. Но мне нужны хоть какие-то гарантии личной безопасности. — Он махнул рукой в сторону человека на лавочке, и тот мгновенно исчез.
Лейтенант почти в один глоток осушил полную кружку пива и с заметным облегчением выдохнул:
— Блин, ну и серьезный ты мужик, однако, сержант Брагин.
— Очень серьезный, Гриша. А теперь подставляй свой дипломатик — я тебе остальные сорок штук отгружу.
Вольнов невольно покосился в сторону лавочки — там теперь расположилась некая любовная парочка.
— Я тебе вот что скажу, земеля, — с расстановкой произнес он. — Тридцать штук, уж извини, но это доля полковника. Ее необходимо ему отдать. А двадцать — моя доля. Оставь ее себе. Для операции на колене — может, и маловато будет, ну да постепенно поднакопишь.
— «Доля полковника», — недовольно пробурчал Брагин. — Мне думается, что ты-то как раз свои бабки отработал. А при чем тут полковник? Я просто пенку дал по дурости. Мне почему-то в башку засело, что я объявлен в розыск. Если б я был в курсе, что никто из окружения Бориса ничего обо мне толком не знает, а сам Борис спекся, то хрен бы я поперся в МУР со своим чистосердечным признанием.
— И прогадал бы, — уверенно заявил лейтенант. — Тебя все равно в конце концов бы вычислили. Не достав тебя, Вельтман бы не успокоился. И как раз Скрынников сумеет с помощью второго варианта твоих показаний охолонить его. Полковник в сделках честен, как русский купец, — проверено временем.
Брагин призадумался и наконец кивнул:
— Наверно, ты прав. Во всяком случае, эпизод расстрела Амалии он мне подправил удачно. А бабки забирай все! — Он неожиданно для Вольнова вырвал из его рук дипломат и загрузил туда четыре пачки сотенных купюр все в той же банковской упаковке. Вернув чемоданчик лейтенанту, Брагин успокоил его: — А где деньги достать на операцию, я теперь знаю. Но это мой небольшой секрет.
— Ну вот, опять секрет, — разочарованно вздохнул Вольнов. — А говорил: расскажешь все откровенно, душу надо облегчить…
— Это секрет не только мой, и он совсем другого рода. А так, пожалуйста, я теперь готов говорить на любые интересующие тебя темы.
— Сейчас проверим. Итак, Синюка замочил Максим Крайнов?
Брагин хорошенько приложился к кружке и неспешно начал свое повествование:
— Для начала изложу историю вопроса. Группа сотрудников Пермского СОБРа входила в сводную роту, которой командовал капитан внутренних войск Синюк. Он считался ветераном второй чеченской кампании. В тот злосчастный день, ранним утром, один взвод из нашей роты, в котором служили и мы с Максимом, подняли по тревоге. Насколько я понял, спецназ ГРУ возвращался с задания, имея на руках нескольких раненых и преследуемый духами. Ребят следовало встретить и прикрыть. Возглавил наш взвод почему-то не его командир, а лично капитан Синюк. В результате мы сами попали в засаду, под перекрестный огонь. Причем в этот момент наш капитан просто-напросто куда-то исчез. Я потом слышал от некоторых из оставшихся в живых ребят, что Синюк в момент атаки боевиков почему-то находился позади отряда и в этом бою его вообще никто не видел. Те, кто оказался цел и мог вести ответный огонь, заняли круговую оборону и прикрывали отход раненых, которые имели хоть какую-то способность передвигаться сами. В группе прикрытия остался и мой действительно самый близкий друг — Максим Крайнов. Я же, получив по желудю в руку и ногу, отползал по краю ложбины между деревьями вместе с прапором Семеном Кравчим, ветераном этой войны, который получил тяжелое ранение в живот, и мне приходилось тащить его буквально на себе. Когда я окончательно выдохся и решил передохнуть, выяснилось, что я тащу практически труп. У Кравчего пошла изо рта пена, он уже был почти в агонии, однако нашел в себе силы сказать мне несколько слов: «Прости меня, подонка, земеля. И ребятам передай, чтоб простили меня, если смогут. Душа болит, хочу перед смертью ее облегчить». Тут он замолк, однако я его не торопил, хотя и понимал, что прапор желает сообщить мне очень важную информацию, — я боялся, что стоит на него только слегка дунуть, Кравчий тут же испустит дух. Но вот он собрался с силами и продолжил: «Капитан Синюк уже года два продает духам оружие и меня, гад, в это дело поганое втянул. И сейчас он нас всех подставил, а сам свалил. У него наверняка договоренность с духами была». Больше от Семена услышать ничего мне не довелось, поскольку душа покинула его и, видимо, отправилась каяться в грехах тому, кто уполномочен их отпускать. Я же такого права — отпускать грехи — не имел и сразу решил: капитану Синюку на этом свете больше не жить.
— А почему бы тебе для начала было не сообщить обо всем этом в военную прокуратуру? — спросил Вольнов, заинтересованно слушавший рассказ собеседника.
— Ха! Ну, ты прямо, как мой дружок Макс! Тот выбрался из этой передряги без единой царапины и навестил меня в госпитале в Ханкале в первый же день моего пребывания в нем. Как тебе известно, там же лежал и Синюк — он будто бы в том бою получил ранение в руку. На самом деле, пустяковая царапина, и я не сомневался, что это самострел. Так вот, лейтенант, когда я рассказал Максу то, что поведал сейчас тебе, он отреагировал точно так же, как ты. Но я уже понимал — в Чечне живут и воюют по своим законам, и не верил, что Синюк ответит за кровь ребят и другие свои грязные делишки. Однако я внял просьбе Макса и немедленно позвонил в военную прокуратуру — попросил навестить меня в госпитале их представителя: я, мол, имею сообщить нечто важное. Представитель действительно тут же явился, и я строго конфиденциально рассказал ему о деяниях капитана Синюка. В ответ я услышал, что никакими данными, подтверждающими мою информацию, военная прокуратура не располагает. Мало того — оказывается, и Синюк, и Кравчий представлены к орденам Мужества за какие-то там подвиги, и уж теперь-то прапорщик такой орден посмертно точно получит. Тем не менее, пообещал сотрудник прокуратуры, соответствующая проверка по моему сообщению будет проведена. Я попросил у этого парня номер его мобильника, и он мне таковой оставил. Через двое суток я узнал, что меня на следующий день отправляют в одну из московских больниц. Я тут же набрал номер того прокурорского работника, что пообещал провести тщательную проверку по Синюку. Ну и, понятное дело, услышал, что изложенные мной факты не подтвердились. Вот тогда я и разорался на всю палату, что прикончу эту суку Синюка еще до своего отлета в Москву. Однако совершить подобный подвиг я, как тебе уже говорил, просто физически не мог. И, когда в последний вечер перед отлетом меня навестил Макс, я попросил его не отказать мне в небольшой дружеской просьбе — нынешней ночью посетить с неофициальным визитом палату капитана Синюка и выписать ему бесплатную путевку в другой мир, получше этого.
