Александр Ольбик - Падение "черного берета"
Голос у Одинца загустел, возвысился и Карташов понял, какое мощное половодье чувств шумит в груди его товарища. Он почувствовал, как по хребтине побежали мурашки сопричастности к тому, о чем пел Саня…
…На следующий день Карташов встретился с Татариновым, от которого узнал, что график работы инвалидов кардинально изменился. Они перешли за зимнее расписание: на точках теперь сидят только в часы пик — с 8 до 12, после чего их развозят по домам. Вторая смена — с 16 до 19 часов.
Было без четверти одиннадцать. Разговор — короткий.
— Нас будет двенадцать рыл, — с улыбкой произнес Татарин. — Во всяком случае, столько ребят рвутся устроить Алиеву и его банде Варфоломеевскую ночь.
— Это слишком, где я возьму столько транспорта?
— От тебя ничего не требуется. У нас уже есть на примете две тачки: старый «москвич» и 31-я «волга». Нам только нужны запасные номерные знаки. И несколько хороших стволов. Желательно автоматов и кучу гранат.
Карташов молча курил и поглядывал на продавщицу книг, закутанную в шерстяной платок.
— А с последствиями вы считаетесь? — спросил он Татарина.
— Это для нас не важно, — Татарин сжал покрытый цыпками кулак. — Ты говорил, что будут журналисты… И если так… Мы сделаем колоссальный, на всю Россию, переполох и в этом нам никто не помешает. Даже если придется подохнуть. Но это же лучше, чем вечная помойка, верно, лейтенант?
— Допустим.
— Мы приняли коллективное решение — устроить грандиозный бэмц третьего декабря, в международный День инвалидов. Впрочем, я тебе уже об этом говорил.
— Значит, ничья помощь вам не нужна?
— Почему, можете со своим дружком нас подстраховать, чтобы мы в горячке не переколошматили пол-Москвы.
— Сколько человек охраняет эту винокурню?
— А этого точно никто не знает, но если сам пахан разъезжает в компании пятнадцати мордоворотов, можешь предположить, сколько их там всего… Ты ж понимаешь, какую капусту они шинкуют и как остервенело будут драться.
— Расположение этажей и помещений знаете?
— Ваня Горелов имеет схему. Но я знаю, что на минус первом этаже находится разливочный цех, на втором — склад готовой продукции, а на третьем, то есть на первом подземном — производство минеральной воды… Конечно, для отвода глаз. В ангаре идет разгрузка цистерн с помощью замаскированного слива, куда откачивается привезенный спиртяга. Голая контрабанда…
— Тебе бы, Кот, не побираться, а работать в налоговой полиции. Все знаешь…
— Разведка! Если я без клешни и без двух мослов, это еще ничего не значит.
— Но двух машин, о которых ты говорил, вам будет мало…
— А я тебе еще не все сказал… Третьего декабря, когда эти хмыри приедут нас забирать с точек, после второй смены, мы их аккуратненько уделаем. Вот тебе, пожалуйста, резерв — микробус «ниссан», в котором полроты поместиться может… Ну я так, к примеру… Холодильника, который приезжал ко мне домой, и под чьим мудрым руководством они меня обхаживали, я надеюсь найти в ангаре.
— Не горячись, не все так просто, как кажется…
— А штурмовать ночью Грозный — просто? — Татарин повысил голос. Что-то в нем надтреснулось.
— Забудем об этом, тогда вы Грозный не взяли…
— Потому что нас предали политбляди. И завод не Грозный, хотя и там могут быть чеченцы.
— Забудем, — повторил Карташов. — Говори, где мы вам передадим стволы.
— Третьего декабря, в 20 часов, группируемся неподалеку от лесопарка «Измайлово». Точнее, возле Серебряно-Виноградного пруда. Я думаю, к тому времени мы успеем взять власть в свои руки… — Татарин вдруг замолчал, словно в рот ему засунули кляп.
— Слышь, Сергей, а твой напарник…этот Саня — надежный кент? Больно он шустрый, глазки бегают и сам он звенит, как стреляная гильза.
— Проехали… Доверяешь мне — доверяй и ему. Проверен.
— Тогда нет вопросов! — хлопнул ладонью о культю Татарин. — Тогда разбегаемся, пока нас не засекли мои эсэсовцы…Да, чуть не забыл — нам не помешали бы еще два- три мобильных телефона. Конечно, лучше «мотороллы», с ними проще держать связь…
— Пока ничего не могу сказать. У тебя курево есть? Вместо ответа:
— Послушай, Серый, а ты что — Бандо простил? Я давно тебя об этом хотел спросить. Карташов, чтобы не привлекать внимание прохожих, подошел вплотную к калеке.
— Ты не те слова употребляешь, — сказал он. В голосе послышалось металлическое бренчание. — Это не в моей власти его прощать. На нем не только кровь таможенников, но и кровь Кротова, и подлянка, которую он сочинил со мной…
— А ты знаешь, что Кротов хранил кассету со своим признанием? Карташов сделал стойку.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
Татаринов воровато огляделся. Заговорщицки, вдруг осипшим голосом спросил:
— Помнишь, когда мы сидели в казарме на военном положении? Ну, в январе 1991
года, в Риге? Тогда еще один наш парень застрелился из автомата…
— Ну, говори дальше, а то мое терпение усыхает…
— Кротов что-то подозревал… боялся, что за взрывы возле ЦК, полицейской академии кому-то придется отвечать, а делать это не захочется… И свидетелей начнут убирать, понял?
— Не тяни, Кот, это тема для меня важней важного…
— Кротов у одного знакомого журналиста попросил диктофончик и на него наговорил признания… ну, как все было на самом деле, кто чем занимался…Словом, явка с повинной. Кассету он спрятал за бронированную плиту, мы тогда боялись внезапного штурма националов…
— Мы боялись не только штурма, больше боялись таких, как Бандо. Он должен был убрать основных свидетелей. Кто еще кроме тебя знал, где спрятана кассета?
— Никто! Кротов знал, и я… Все! Кротова убили. А вскоре и наш отряд вывезли в Тюмень.
— А почему ты раньше молчал?
— Ситуация не такая была. Одни наши пошли к Ельцину, другие к Баркашову, третьи — в банды… И те и другие свои, а поди разберись, что и про кого на той кассете сказано. Если бы я тебя встретил раньше, конечно, сказал бы… Подумалось, а если сегодня меня убьют, и ты не узнаешь о признании Кротова…
Карташов взял его руку.
— Клянусь автоматом Калашникова, если то, что ты мне рассказал, правда, я вечный твой должник… Это может очень многое поменять в моей жизни…
— Вот третьего декабря и произведешь со мной частичный расчет, — Татарин усмехнулся и разгладил свои жидкие, давно не ровненные усы. — Но учти, лейтенант, на совести Бандо не одна загубленная душа, поэтому будь с ним как на тонком льду… Ты же знаешь, он отлично стреляет по живым мишеням и особенно ему удаются неожиданные взрывы…
Расстались. Синий морозец, казалось, умиротворил не только улицы Москвы, но и весь подлунный мир.
…В тот же день Карташов с Одинцом отправились на рекогносцировку в лесопарк «Измайлово». По шоссе Энтузиастов добрались до Горьковского шоссе и там свернули на Большой Купавинский проспект. Затем выбрались на гаревую дорожку, ведущую в зеленую полосу.
По обе стороны заискрились большие пруды, и «шевроле», пройдя узилище между водоемами, съехал с дороги и взобрался на небольшой пригорок. Оттуда открывался превосходный вид на парк. В его центре, словно коробок спичек, положенный плашмя, серебрился ангар, огороженный высоким бетонным забором. Одинец поднес к глазам бинокль и долго всматривался в общем-то мирную, совершенно невозмутимую панораму. Сначала он услышал, а затем и увидел въезжающие на территорию ангара два похожих на бензовозы автомобиля. Это были «мерседесы» с никелированными мощными бамперами…
— Скорее всего, это спиртовозы, — предположил Одинец.
И действительно, цистерны въехали в открывшиеся ворота, подкатили к ангару и замерли. Появились люди, открылся темный провал и обе машины, заурчав, направились в ангар.
— Послезавтра этот снег будет черным, — сказал Карташов.
— И красным… Надо помочь ребятам заминировать ангар…
— Они нам этого не простят. Мы тогда лишим их кайфа, а для них важнее всего сделать все своими руками.
— Самоутвердиться?
— А хоть бы и так. И отомстить. Месть слаще любви… Одинец еще раз приставил бинокль к глазам.
— Перебьют их, как щенят…
— Эти люди загнаны в угол, а в таком положении и теленок может стать боевым быком.
— По-моему, нам надо уходить… Видишь, из ангара выруливает…О, да это "линкольн- навигатор" — чудо американского автомобилестроения.
— Выдрючивается, падла! Строит из себя раджу или короля Брунея…
— Как ты думаешь, Мцыри, если калеки этого Алиева запекут в этой тачке, много будет от него вони? Задолбанный король сивухи…Уу-хх, как чешутся руки… Карташов отрыл дверь в кабину.
— Я думаю, что нам пора отсюда уезжать. Мы ведь не знаем, может, кто-то из его холуев сейчас рассматривает нас в бинокль, — Карташов отжал ручник и по инерции скатился с пригорка на дорогу. Под колесами «шевроле» захрустел первый ледок. Сумерки подсиненным пушком уже где-то плавали в московском небе.
