Леонид Словин - Война крыш
Шум, однако, резко прервался внизу у подъезда.
Я выглянул в окно.
Высокий, широкоплечий израильтянин, в черной куртке, с мотоциклетным шлемом под мышкой быстро взбежал по бетонной лестнице на галерею внизу.
Черная мощная «ямаха» была припаркована у металлической ограды, отделявшей проезжую часть.
Еще через минуту в дверь позвонили.
— Ми? Кто? — спросил я на иврите.
— Полиция. Миштара. Юджин Кейт.
Глазок слегка как бы отдалял звонившего по другую сторону двери, позволял лучше его разглядеть.
Высокий, с решительным лицом, полицейский смотрел перед собой. Куртка была расстегнута. Он был в джинсах. На ногах белые кроссовки.
Справа, за поясом, пистолет. Черные «щечки» рукоятки выглядывали из желтой кожи поясной кобуры.
Я узнал его.
«Вчера он пас меня на Бар Йохай и потом, до самого дома…»
Я открыл дверь.
— Шалом!
— Шалом…
Полицейский показал жестом, чтобы я отступил в глубь салона, к кухонной мойке. Потом крутанул кистью руки — «спиной к двери!».
Я покачал головой. Он положил руку на пистолет.
Я отвернулся, положив руки перед собой на кухонную мраморную раковину, как на капот машины. Полицейский сзади коснулся кроссовкой моей щиколотки. Во всем мире этим понятным всем жестом полиция приказывает отставить ноги дальше от опоры и как можно шире…
Он провел по моим карманам, вдоль брюк, живота. Зрелище моей спины было необходимо ему, чтобы убедиться в том, что за поясом сзади у меня тоже ничего нет.
Он двигался осторожно.
Не выпуская меня из виду, поставил на стол шлем.
Шлем был в ярких синеватых разводах, с пластмассовым козырьком, с назубником, отделанный изнутри пружинящим слоем синтетики.
Не закрывая входную дверь, окинул взглядом соединенный с американской кухней салон.
Возможно, он предполагал встретить у меня в квартире несколько российских воров в законе — «российскую мафию», которой их пугали газеты.
Успокоившись, он осмотрел еще ванную и туалет. Прошел в спальню.
Я закрыл дверь. Моим соседям по подъезду не обязательно было видеть эту картину.
Услышав щелчок замка, полицейский быстро обернулся.
Все было, однако, в порядке.
Чтобы окончательно его успокоить, я вывернул карманы и сел.
Он подошел к окну и открыл его. Поставил шлем на подоконник, устроился рядом. Взглянул вниз.
Я понимал смысл всего, что он делает. В случае нападения он мог в любую секунду получить помощь снизу, с автобусной остановки.
С другой стороны, это выглядело как забота о «ямахе».
— Меня зовут Юджин Кейт… — Он наконец представился. — Можно Женя.
— Александр. Можно Алекс.
Я постарался быть спокойным.
— Ты в порядке?
— Да, спасибо. Как ты…
«Ритуал соблюден…»
Кто-то из коллег рассказывал, как, приезжая на обыск в Узбекистане, они, прежде чем начать работать, обязательно пили чай с хозяином. Не переломить лепешку было бы непростительным оскорблением…
— Ты и вчера был с мотоциклом.
— Да. Я как Рони Лейбович…
— Кто это? Я его не знаю.
— Ты и не должен знать. Двадцать ограблений банков… — Юджин Кейт был не уверен в моем английском. Говорил небыстро. — Всегда приезжал к банку на мотоцикле… Твое удостоверение личности, Алекс…
Я перешел к письменному столу, за которым сидел, когда услышал «ямаху». Достал из ящика и подал «теудат зеут» — внутренний паспорт.
Юджин Кейт погрузился в его изучение.
Хотя изучать там было в общем-то нечего: страничка малого формата в пластмассе, несколько строчек на иврите и арабском.
— Пожалуйста.
Полицейский вернул мне мой внутренний паспорт.
Теперь у него был вполне дружелюбный вид, отчасти даже смущенный.
Может, он полагал, что у меня не окажется документов?
— Я приехал говорить с тобой неофициально, Алекс…
— Сначала официально… — прервал его. — Я могу пригласить своего адвоката? Что у тебя ко мне?
— Почему ты интересуешься Амраном Коэном? Убитым…
— Ты записываешь разговор?
— Нет.
— Предпочитаю убедиться.
— Хочешь, чтобы я разделся?
Он спрыгнул с подоконника.
— Снимай по одной вещи. Клади на стул.
— Дверь запер?
Он был мне симпатичен как полицейский. Если он меня не обманывал, мы могли бы найти общий язык.
— Запер.
— Смотри!
Куртка, сорочка, кобура полетели на стул. Затем джинсы. Майка. Носки. Он остался в белых трикотажных трусах.
Оружие он положил на подоконник.
Я внимательно ощупал каждую вещь. Заглянул в бумажник. Там были несколько сотен шекелей, фотографии, банковская и телефонная карточки…
Я показал на трусы.
— Ты хочешь увидеть, мужчина ли я?
— Считай, что так.
Он скинул трусы. Стал лицом к окну. Нагнулся. «Чист…»
— Одевайся!
Пока он приводил себя в порядок, я снова включил радио. Передавали концерт по заявкам.
Музыки было немного. Зато каждый мог передать привет друзьям, родственникам, землякам. И не лично, а в открытом эфире. На всю страну. Поздравлявшие искали новые слова для самовыражения, кончалось же это хорошо знакомыми советскими штампами. У всех одинаково.
— …Мирного вам неба над головой и крепкого здоровья!
Кейт оделся.
— Теперь поговорим. Только не здесь.
— Согласен.
В багажнике мотоцикла лежал второй шлем.
Я надел его. Опустил на глаза прозрачный щиток. Он был из непробиваемого «пи-ви-си». Кейт погнал вверх по Элиягу Голомб в сторону центра, у греческого монастыря Креста он дважды плавно переложил руль.
Мы повернули вначале влево, потом вправо.
Казалось, что «ямаха-диверсия» в состоянии преодолеть звуковой барьер.
Это было не так. И звук в шлемах оказался вполне терпимым.
Мы выскочили на трассу Иерусалим — Тель-Авив.
Здания, остановки, прохожие — все отлетало назад!
Плоские шляпы хередим, солдаты, рюкзаки, крученые стволы маслин.
Я ни о чем не спрашивал.
Мелькали огромные камни, словно сломанные челюсти великанов, дорожная техника, магазины с надписями на арабском и английском… Показался полицейский пост. Мешки с песком.
Кейт сбросил скорость. Я понял, что мы на границе территории.
Солдаты приветственно махнули руками.
Впереди было поселение. Красные черепичные крыши.
Еще минуты через три Кейт затормозил.
Трехэтажная вилла уходила вниз, под склон. Дорога шла на уровне верхнего этажа. В салон, в кухню надо было спускаться. Там же был разбит небольшой сад — ухоженная зеленая лужайка и три фруктовых дерева.
Пожилой плотный человек открыл нам дверь.
— Знакомься… — Кейт показал на меня. — Алекс. Офицер российской полиции…
Я уточнил:
— Бывший.
— А это — мой отец. Иосиф. Кстати, из России. Из Вильнюса. Тоже полицейский.
Хозяин добавил по-русски:
— Тоже бывший…
Он был немногословен. Наверняка жил один.
— Мойте руки и идите к столу, ребята… У меня якнине, паштет. И цепелинай. Литовская кухня…
— Выпить у тебя найдется?
— Останетесь на ночь?
— Да.
— Найдем. К кофе будет коньяк.
Кофе пили на балконе верхнего этажа.
Внизу глубоко лежало дно долины. Кроваво-красный уголек солнца светился в межгорье.
Мы говорили обо всем, кроме дел. Присматривались. Отец Кейта неожиданно спросил:
— Ты «Три мушкетера» любил? Хорошо помнишь?
Я пожал плечами. Когда-то я действительно считал роман любимой книгой.
— Вроде…
Кейт с усмешкой следил за нами. Он знал, что за этим последует. Хозяин улыбался:
— Что сказал д'Артаньян, когда Ришелье предложил ему звание лейтенанта?
«Господи! Сколько же лет прошло с той поры, когда все это трогало, было так важно! В школе меня звали Ато-сом. Я же представлял себя д'Артаньяном…»
Нас, живших в разных странах, соединяли книги!
Я помнил этот эпизод.
— «Ваше преосвященство, — сказал д'Артаньян, — так уж получилось, что все мои друзья служат в королевских мушкетерах, а все недруги — гвардейцы вашего преосвященства. Меня не поймут ни те, ни другие…»
— Примерно… А как назывался трактир, где миледи получила индульгенцию кардинала на убийство д'Артаньяна?
— «Красная голубятня».
Кейт уже откровенно смеялся:
— Ты прошел тестирование. Отец — он полицейский психолог.
— Ты полагал, что я имею отношение к случившемуся с Амраном Коэном? — спросил я.
— Да ладно… Один полицейский всегда поймет другого! Тем более, что виновные, или кто они там, уже сидят.
Мы еще выпили.
Юджин рассказал, как его поперли из Матэ Арцы — Генерального штаба полиции. Потом про Роберта Дова,
Кейт не раз терпел фиаско. Его обходили более шустрые.
— Теперь Роберт Дов в Центральном отделе…
