Татьяна Гармаш-Роффе - Королевский сорняк
Он не мог понять, как это Тоня ухитряется, будучи отнюдь не пушинкой, ходить так легко. Под его тяжестью половицы паркета, которым был выстелен пол на даче повсюду (даже на веранде), немедленно заскрипели. Но, похоже, никто не отреагировал на этот скрип.
Кирилл двинулся к кабинету. Дернул ручку двери: заперт.
Но где же тогда Тоня?!
Он, нещадно скрипя паркетом, обошел весь темный первый этаж. Кухня, туалет, даже на веранду заглянул. Тони нигде не было.
У него засосало под ложечкой. Что с ней?! Где она???
Кирилл направился к лестнице и взялся за перила. Ходить голым, да еще по чужому дому, было странно, до дикости странно. Но все, что с ними происходило на этой даче, было до дикости странно. И потому Кирилл, отогнав никчемные мысли, сосредоточился на задаче подняться наверх как можно более тихо. Он перенес максимально свой вес на перила, опираясь на них обеими руками, и перешагивал через две ступеньки на третью.
Наконец, он оказался наверху. Расположения комнат он не знал: ни разу не был здесь. Но в темноте ему удалось разглядеть три двери. Кирилл двинулся вперед, и паркет недовольно заскрипел под ним. Почти вжавшись в стенку, он стал двигаться боком, делая большие шаги. Получилось почти бесшумно.
Первая дверь. Кирилл прислушался: за нею тихо.
Вторая дверь. Кирилл прислушался… А за нею раздавалось тихое похрапывание!
Он осторожно, не дыша, нажал на ручку двери…
Его взгляду открылась довольно большая комната с камином. В ней имелся письменный стол с компьютером («Сколько их тут?!» – подумал Кирилл). Компьютер работал в режиме экономии энергии. Рядом со столом находилась широкая кровать, – что удивительно, с балдахином. И на ней, раскинувшись, спал Писатель.
Тони в комнате, к счастью, не было. У Кирилла отлегло от сердца: воображение уже успело ему нарисовать самые черные картины…
«Где же Тоня?» – спросил он себя, но его мысль немедленно приняла другой оборот. Геры с его питбулем, судя по всему, в доме нет. Писатель сладко спит. Где Тоня, – это вопрос, – но сейчас представился такой удобный момент, чтобы разрешить все их проблемы разом!!!
Кирилл обежал глазами комнату. Его взгляд зацепился за что-то, похожее на вазу подле камина. В «вазе» стояли железки. Кочерга, щипцы и еще что-то непонятное.
Кирилл шагнул в комнату и стал красться вдоль стенки, стараясь не скрипеть. Не сводя глаз со спящего Писателя, он медленно продвигался к камину.
Есть! Еще один взгляд на Писателя: спит.
Кирилл повернулся к «вазе», изучая ее содержимое. Там еще имелась небольшая лопатка и металлическая метелка. Поразмыслив, Кирилл вытащил кочергу и, для верности, лопатку. Инструменты гулко, хоть и негромко звякнули. Кирилл тревожно обернулся.
Писатель смотрел на него.
До него донесся негромкий, спокойный голос:
– Гера? Ты где, в чем дело? Почему мальчишка тут разгуливает?! А где девчонка? У тебя? Тогда натрави Питти, пусть он ей откусит грудь. Какая разница! Хоть левую, хоть правую! А то у меня тут мальчишка шалит.
Кирилл немедленно бросил железки и поднял руки, словно сдаваясь.
– А, погоди, Гера! Мальчик проявил сознательность. Киря, поди вон из моей спальни. Иди в свою комнату и сиди там смирно, если не хочешь получить Антонию с покусанными сиськами. Пошел, пошел вон, я сказал!
Кириллу ничего не оставалось делать, как покинуть спальню, и Писатель шумно повернул за ним ключ в двери.
– Да нет, все обошлось, – услышал Кирилл за дверью. – А что ты там с ней делаешь?
…Писатель вдруг ощутил удушающий приступ ревности. Кровь хлынула к лицу, затопила мозг красным.
– ЧТО ТЫ ТАМ С НЕЙ ДЕЛАЕШЬ????
– Она хотела сбежать, – не дрогнувшим голосом объяснил Гера. – Я ее поймал.
– Водвори ее немедленно на место!
– Сию минуту.
Гера посмотрел на Тоню. Комментариев не требовалось: голос Писателя громко звучал из селектора на столе.
Она поднялась с пола, вышла в коридор, открыла дверь и направилась босиком по холодной земле к дому. Гера догнал ее. Взял на руки и донес до дома. Бережно опустил перед дверью их с Кириллом комнаты. И только когда Тоня взялась за ручку, он тихо попросил:
– Рубаха…
Тоня вывернулась из его рубашки и ткнула ему в руки. И вошла в свою комнату, не обернувшись. Что бы их с Кириллом не ожидало завтра, – на Геру надежды нет.
Глава 36
Утром во вторник, хоть и не слишком ранним, Александра отчиталась.
– С той писательницей, что Прохоров обхамил, мне связаться не удалось, ее нет в Москве. Но я сделала несколько звонков. Валентин Прохоров слегка зарвался: возомнил себя первым парнем на деревне, который позволяет себе высказывать отнюдь не мелкие колкости в адрес многих публичных людей. И потому зубов на него выросло множество. Некоторые роют землю, чтобы накопать какой-нибудь компромат. И, представь, кое-что накопали!
– Сашка, не томи!
– Я сама пока не знаю точно, о чем речь. Но зато знаю, о ком…
– Имя, адрес!
– Нет, Алеша, ты туда не можешь идти. Тебе ничего не расскажут. Дело щекотливое, насколько я понимаю. Я должна попробовать сама.
Алексей был страшно разочарован. Но спорить не стал. В таких случаях он Александре полностью доверял – ее чутью и умению подходить к людям.
– Только поскорей! – попросил Кис. – Постарайся до вечера управиться, а?
Александра со смехом обещала. Она любила «Киса в сапогах».
И, – как обещала, – попыталась выйти на человека по имени Зиновий Капка. Он являлся владельцем небольшого издательства, не сказать, чтобы успешного, но все же державшегося на плаву. Александра была с ним поверхностно знакома по некоторым светским тусовкам, но никак не могла себя считать подругой дома. И потому задача представлялась непростой.
По слухам, которыми всегда полна журналистская братия, Валентин Прохоров то ли соблазнил, то ли изнасиловал пятнадцатилетнюю дочь Зиновия Капки. И издатель, полный мести, собрался было подать на наглого пиарщика в суд, – как вдруг передумал. Почему, – никто не знал. Возможно, решил придержать этот козырь для прямого влияния на Прохорова, – так как в недавнее время пиарщик в своих статьях был замечен в благосклонном отношении к маленькому издательству Капки и его ориентации на философскую и эзотерическую литературу.
И Александре предстояла щекотливая задача вызвать Капку на откровенный разговор, а также, по возможности, получить в руки компрометирующие сведения о Прохорове, которыми мог бы воспользоваться Алеша.
Через пару знакомых она навела дополнительные справки и узнала, что семейство Капки в лице его самого и жены, убыло на дачу до среды. Пятнадцатилетняя дочь, ненавидевшая деревню, осталась в городе.
Это несколько меняло ситуацию. И Александра придумала план.
«…Представитель комитета борьбы за права женщин… Помощь жертвам изнасилования… – говорила она девочке. – Очень часто жертвы боятся придать огласку делу, боятся подать в суд, – но вы уже большая девочка и понимаете, что это означает поощрять насилие…» Тра-та-та…
«Я специально подгадала, чтобы поговорить наедине, когда ваших родителей нет дома… Чтобы вас не смущало их присутствие…» Тра-та-та…
«Если наши сведения верны, то вы должны призвать насильника к ответственности…» Тра-та-та.
Лида, – так звали прехорошенькую полненькую девочку с очень развитыми формами, – вздернула носик.
– И откуда же у вас такие сведения? – спросила она.
– Работа с жертвами изнасилований – вещь очень деликатная, тонкая. Многие женщины боятся признаться в изнасиловании или в покушении на него, и потому у нас существует своя информационная сеть…
– Ишь ты! Папе не понравится, когда он узнает, что слухи зашли так далеко!
– Папе? Не понравится?! А разве он не хочет сам защитить честь дочери?
– У папы свои виды на Прохорова, – дернула девочка плечиком.
На жертву изнасилования она никак не тянула.
– Вы хотите сказать, Лида, что он проглотил изнасилование своей несовершеннолетней дочери, чтобы поиметь выгоды от…
– Не, это не совсем так. Честно, – но только между нами, ладно? Прохоров меня не насиловал. Я сама хотела попробовать. Ну, вы понимаете, он взрослый мужчина, известный, нахальный, – мне такие нравятся…
– Разумеется. Я вас прекрасно понимаю.
– В общем, я сама к нему в гости набилась. Он даже спросил, не будут ли родители беспокоиться, а я соврала, что нет… Только мне не удалось скрыть, слишком поздно пришла домой… Вернее, слишком рано – утром. Родители, конечно, волновались, ну, и меня раскололи… К тому же я немного пьяная была… – Лида рассказывала это не только без смущения, но и с каким-то сладострастным удовольствием, то ли от воспоминаний о проведенной с Прохоровым ночи, то ли в экстазе от собственной раскрепощенности. – В общем, папа, когда узнал, то очень кричал на меня. А потом вдруг успокоился и сказал, чтобы я написала заявление о том, что Прохоров меня изнасиловал. На всякий случай, сказал он. Ну, я, чтобы не ссориться с ним, написала.
