Анатолий Афанасьев - Между ночью и днем
В пансионате, когда вошли в комнату, Катя сразу отправилась на веранду и уселась в плетеное креслице. День был солнечный, чистый. Верхушки статных елей покачивались так близко, что казалось, можно достать рукой. Я присел напротив, закурил и сразу почувствовал, что долгий бег кончился и можно немного передохнуть. Я спросил Катю, как она себя чувствует. Она не ответила, потому что думала о чем-то о своем. За минувшие сутки я уже привык к тому, что она редко отвечает на вопросы, а если отвечает, то большей частью невпопад. Она разглядывала скачущую по веткам синичку, на лице у нее застыла удивленная улыбка. Пока я хоронил отца, Гречанинов показал Катю очень опытному психиатру, который уверил, что Катя не сошла с ума, рассудок у нее в порядке, но для того чтобы прийти в себя, ей необходим продолжительный душевный покой. Он предложил поместить ее в какую-то частную поднадзорную ему клинику, но я отказался. Мне страшно было еще раз выпустить ее из рук, да я и не верил, что душевный покой обретается в больнице. Физическое ее состояние, по диагнозу другого специалиста, было нормальным, или почти нормальным. Ее много раз насиловали, били, пытали, но молодой организм оказал достойное сопротивление — и не сдался. Несчастную, исстрадавшуюся, с полуразрушенной психикой, я любил ее еще больше, чем прежде. Мое чувство к ней приобрело мистический оттенок. Дожив до сорока лет, я и не догадывался, что женщину можно полюбить так, что достаточно увидеть ее, чтобы заплакать. Мои собственные кости почти зажили, хотя и ныли, но я бы согласился переломать их заново, лишь бы увидеть ее прежний яркий, блестящий взгляд, полный надежды. Более всего я опасался, что душа ее потухла навеки.
Оставив Катю на веранде, я пошел разобрать вещи. Развесил в платяном шкафу свою и Катину одежду (у нее было все новенькое: летнее платье с короткими рукавами, купальный халат, два свитера, кофточки, нижнее белье, — это расстарался Гречанинов. Он не позволил ей съездить домой, да она туда и не стремилась. У Кати словно выпало из памяти, что у нее есть дом и родители. Боюсь, и меня она воспринимала только тогда, когда я возникал у нее перед глазами). В ванной расставил на полочках ее и свои умывальные принадлежности. Что меня особенно приятно удивило в нашем номере, так это две шикарные, из карельской березы кровати, застеленные пушистыми яркими покрывалами. Составленные вместе, кровати представляли собой поистине королевское ложе. С грустью я подумал, что вряд ли оно нам пригодится для любовных утех.
Вернувшись на веранду, я застал Катю в той же задумчивой позе и с той же слабой улыбкой удивления на устах. Птичка, правда, улетела, но Катя не отводила глаз с того места, где она недавно прыгала.
— Катюша, через полчаса обед, — сказал я. — Пойдем, примешь душ.
— Душ? — переспросила с напряжением, словно услышала непристойность.
— Ну да! Помоемся, отскребем дорожную пыль. Почистишь перышки, как говорила одна героиня, помнишь?
— Какая еще героиня?
— Это неважно. Главное, скоро обед.
Катя задумалась.
— Саша, но я вовсе не голодна.
— Тут режим. Обязательно надо ходить в столовую, иначе будут неприятности.
— Будут бить?
— Бить тебя больше никто никогда не будет, — пообещал я со всей твердостью, на которую был способен. Она не поверила, но поднялась и пошла за мной в ванную. Я помог ей раздеться. Ее стройное тело было изумительным, гибким и соразмерным, и странно смотрелись на нем многочисленные голубовато-багровые следы пинков. Правая грудь целиком заплыла синюшным цветом и припухла. Особенно большой синяк округлой конфигурации, как след от копыта, расползся чуть выше поясницы. Меня она не стеснялась, видно, принимала за нянечку. Специально для такого случая я прихватил из Москвы мягкую шерстяную рукавичку и намылил Катю душистым мылом «Экстра», стараясь не причинять боли. Ей купание понравилось, она даже начала весело повизгивать. Заодно вымыл ей голову, у меня был припасен французский шампунь. Потом отжал светлые длинные волосы, массируя кожу, отчего она недовольно запыхтела:
— Ну хватит же! Дырку протрешь!
Чистую, влажную, пахнущую цветами, закутал ее в купальный халат и отнес в комнату. Там усадил на кровать, подоткнув под спину подушку.
Вдруг ей захотелось курить.
— Саша, можно мне сигаретку?
Я принес пепельницу, уселся рядом с ней, и мы покурили.
— Ты хороший, — сказала она. — Ты очень нежный.
— Стараюсь, — ответил я. После этого она внезапно начала заваливаться на бок, выронив на пол горящую сигарету. Спала недолго, минут двадцать, а я сидел и смотрел на нее. В ней, спящей, было столько умиротворения, что казалось, весь мир вокруг задремал. Но все же я не мог понять, как случилось, что эта молодая, красивая, но, вероятно, самая обыкновенная женщина, с которой я познакомился совсем недавно, причем среди ночи, на улице, стала для меня дороже всего на свете и разом заслонила прошлое? Даже то страшное, что произошло с нами, лишь усилило мое чувство к ней.
Проснулась она так же, как уснула, — внезапно и несколько секунд смотрела на меня с ужасом, не узнавая. Ужас в ее глазах был именно такой, про который говорят «животный», но это неправда. Вряд ли животным ведома вся глубина отчаяния, какую испытывает человек на пороге небытия.
Голос мой дрогнул:
— Ну что ты, голубушка?! Ну что ты? Это же я, Саша.
Она с облегчением улыбнулась, крепко сжала мою руку:
— Что-нибудь нехорошее приснилось?
— Нет, мне ничего больше не снится.
— Ладно, одевайся. Пойдем в столовую.
— Может быть, сходишь один? Правда, я совсем не голодная.
— Вот что, Катя. С сегодняшнего дня начинаем посую жизнь. Нормальную. Утренняя гимнастика, прогулки, бег. Задача такая: через неделю сдать нормы ГТО.
— А что такое ГТО?
— Пока секрет. Придет время, узнаешь.
В столовую я нарядил ее в длинную бежевую юбку и тонкий шерстяной свитерок. Ее влажные волосы мы закололи сзади блестящей перламутровой заколкой. На мой вкус, получилось очень красиво. Катя к моим камердинерским хлопотам была безучастна и даже не глянула на себя в зеркало.
Столовая располагалась в пристроенном к первому этажу флигеле и оказалась заполненной едва ли на треть. Радушная полная женщина в белом халате, которая здесь распоряжалась, отвела нас за столик у окна, поправила на опрятной ситцевой скатерти вазу с тремя пунцовыми тюльпанами и пожелала приятного аппетита. Из окна открывался чудесный вид на дубовую рощу. В помещении аппетитно пахло печеным хлебом. Публика состояла в основном из молодых и пожилых пар, а также за тремя сдвинутыми столами в противоположном от нас углу пировала шумная компания молодежи. Там поблескивали винные бутылки и пучилась литровая склянка «Смирновской». Путевка в этот затерянный в лесах пансионат стоила в среднем полтора миллиона, поэтому здешние отдыхающие, надо полагать, вряд ли были из шахтерских семей. Да это и естественно. Нормальные люди уже давно забыли о существовании всех этих богоугодных совдеповских заведений. Дешевые путевки канули в прошлое, как и весь заплесневелый коммун ячий быт, когда затурканный человек вынужден был безропотно сносить кошмарный гнет бесплатной медицины.
За соседним столом вкушал грибную солянку солидный господин лет тридцати пяти, неуловимыми родовыми приметами напоминающий какого-нибудь знатного московского брокера. С брезгливым видом он опускал в розовую пасть ложку за ложкой, но только до того момента, пока не увидел Катю. Когда он ее увидел, челюсть его отвисла, бычьи глазки радостно сверкнули, и не мешкая он громко представился:
— Тамарисков Сергей Юрьевич! С приездом, друзья. Откуда прибыли в нашу обитель, позвольте узнать?
Катю, разумеется, неожиданный наскок незнакомого мужчины перепугал, а я вежливо объяснил, что приехали мы из Москвы, зовут нас так-то и так-то, и поинтересовался здешними обычаями и нравами.
— Хочется, понимаете ли, немного отдохнуть…
Одним ловким движением Сергей Юрьевич вместе с тарелкой переместился за наш стол. Катя собралась было бежать, но я незаметно удержал ее за локоть.
— Ребята, да вы что?! — выпялился как на сумасшедших. — Ладно я здесь по необходимости, работу кое-какую закончить, но вы-то!.. В эту глушь?! На Канары, дети мои, на Канары — вот куда должен ехать белый человек.
— Мы с женой люди тихие, неприхотливые, — пояс-кил я. — Хочется иногда подышать природой, лесом, рекой…
— Надышитесь, — загрохотал Сергей Юрьевич, пожирая Катю глазами, словно меня вовсе не было за столом. — Этого добра тут навалом… Впрочем, рад, хоть какие-то люди появились. Преимущественно тут одни дикари. Да вон поглядите! — ткнул перстом в дальний угол, где гужевался молодняк. — Увы, не Европа, Саня, не Европа… Атак, возможно, пулечку собьем. Ты как насчет префа?
