Вячеслав Денисов - Жестокий наезд
Да, прав Измайлов. Все переплелось и мутировало, приняв чудовищные формы...
Так кто же все-таки убил несчастных Зотова и Изварина?
Пащенко позвонил мне уже домой.
– Время есть? – спросил он.
– Издеваешься?
– Тогда подъезжай ко мне на работу.
И он повесил трубку. Похоже, не издевается.
Следом я позвонил Маринке – сестре Пермякова. Не так уж и несчастлива моя Саша! Они вместе с Рольфом ходят играть в лес, где мой пес таскает Маринкиных детей на санках, а вечером женщины ведут свои сокровенные разговоры. Вот чего не хватает каждой замужней женщине, так это сокровенных разговоров. Впрочем, я рад. Было бы гораздо тяжелее, если бы в голосе Саши я чувствовал открытую всепоглощающую тоску. Она, конечно, скучает, но чувство необходимости и уютная обстановка позволяют ей давить одиночество.
В мыслях о Саше я провел весь путь от дома до прокуратуры. Уткнулся в дом, как в столб посреди поля, неожиданно и удивленно. Посреди сурового серого здания горело несколько окон. Это кабинет Пащенко и соседние с ним окна кабинета Пермякова. Недремлющее государево око не спит! Оно надзирает!
Пащенко сидел в расстегнутом кителе, без галстука. Вид государственного служащего, готового через мгновение вынуть из-под стола бутылку водки и выпить все содержимое прямо из горла. Рядом, на стуле, приютился Пермяков и сосредоточенно разминал в руках пластилин. Я знаю этот пластилин. Кусок зеленого цвета постоянно лежит на столе прокурора. По мере необходимости он отрывает от него части и добавляет в гнезда печатей на входной двери и сейфе.
Мне никто не предложил выпить. Чаю, кофе, водки... Неважно чего. Важно, что никто не предложил, а это из ряда вон выходящий в подобных обстоятельствах случай. Впрочем, об обстоятельствах-то мне как раз ничего и не известно.
Не желая сдувать с обстановки молчания пыльцу загадочности и строить домыслы, я довольствовался тем, что прошел к столу.
– Ридну Украйну запрашивал? – осторожно спросил я.
Вместо ответа Вадим вынул из тонкой папки факс и кинул мне через стол. Я взял его и встряхнул. В левом углу грозно торчал «трезубец», под которым смешными словами обзывалась прокуратура города Киева. Исходящий, число...
Шестьдесят девять фамилий в столбик. Это полный состав киевского «Динамо», начиная с семьдесят пятого, заканчивая восемьдесят пятым годом. Напротив каждой фамилии в скобках помечено, когда данный товарищ зачислялся в команду, а когда убывал. Я положил бумагу на стол рядом с собой. Если честно, то сейчас мне было не до проверки собственных версий. Меня беспокоили два типа, которые сидели в кабинете с таким видом, будто кто-то умер.
– Что за молчание, Пащенко?! – осторожно, но настойчиво надавил я. – Терновка потекла на юг? Небо упало на землю? Или прокуратуру распустили? Или вы никак не можете простить, что право ареста у вас в прошлом году отобрали и передали мне?
Пащенко крякнул, отпихнул от себя папку, из которой минуту назад доставал факс, и подошел к видеодвойке. Она стояла в углу на табуретке уже год, и всякий раз ее тоскливый вид подсказывал мне, что она является изъятым вещественным доказательством, не востребованным потерпевшими. Отмотав пленку на невидимой мне кассете, он нажал на пульте кнопку воспроизведения.
Странный фильм. Он сразу стал мне неприятен. Я не мог принять его как действительность. Я видел на экране свою Аллу, которая выходила из суда.
Голос снимавшего произнес:
– Вот, смотри, она выходит...
Алла быстрым шагом миновала площадь перед судом и направилась за магазин. В нем она всегда покупает для меня булочки, чем вызывает мое стеснение.
Машина, из которой шла съемка, двинулась с места, и изображение слегка задрожало. Камера направлялась вслед за моим секретарем.
– Она заходит за магазин... – подсказал мне, как дефективному, незнакомый голос.
– Подходит к машине...
Создавалось впечатление, что оператор дублирует голосом съемку для той части оперативного состава, у которой отсутствует зрение. Что ж, я знаю таких оперов. А сама съемка предназначена для тех, у кого со зрением все нормально, но туго со слухом. Мне и такие знакомы...
Я машинально бросил взгляд на дату и время, обозначенную в углу кадра. Холодный пот прошиб меня от поясницы до плеч. Вчерашний день, половина первого. В это время Алла вчера отпросилась у меня на обед. Сразу после моего разговора с Николаевым. Тот спрашивал, как идет дело Малыгина-младшего, а я ему объяснял, что у меня возникли некие трудности с доказательствами вины подсудимого. Разговор продолжался не более пяти минут, после чего Николаев вышел и Алла спросила разрешения пообедать.
Итак, машина. Моя Алла подходит к серебристому «Крайслеру» и без лишних разговоров исчезает за предусмотрительно кем-то открытой задней дверью. Дверь захлопывается, и нудный голос объясняет мне, придурку, что «она» села в машину.
Крупным планом берутся номера машины, и я их запоминаю. Однако это все, что можно в данный момент рассмотреть. Стекла американской иномарки тонированы, наверное, сам владелец при езде на ней испытывает некоторые неудобства при ориентации в городе. Через три минуты съемок Алла выходит из машины и подходит к киоску быстрого питания «Подорожник». Она покупает в нем несколько бутербродов, складывает в пакет и торопится в суд...
– Ты чего так быстро, Алла? – удивляюсь я скорому возвращению своего секретаря.
– В столовой очередь большая, Антон Павлович. Я решила купить нам бутербродов. Я сейчас уйду к девчонкам, а вам вскипячу чай. – Она вынимает из пакета два бутерброда. – Вам с ветчиной или с рыбой? Ладно, я оставлю один с ветчиной и один с рыбой.
Я машу рукой. Эту девчонку не исправить! Все-таки мне повезло с секретарем. Умна, верна и в меру обходительна. Знает, что обед с судьей – откровенная фамильярность. Знает свое место, но и уважает себя. Ладно, пусть кипятит этот чай – все равно ведь вскипятит.
Я вытаскиваю из портмоне две десятки и кладу на ее стол. Это за бутерброды. Что купила – спасибо, но питание за ее счет в мои планы не входит...
Отвлекает меня от воспоминаний голос Пащенко...
– Мне сегодня позвонил Земцов. После того случая, когда тебе в кабинет залетели два кирпича, он выставил наблюдение за твоей секретаршей. Чем-то девчурка ему не приглянулась. Все время до вчерашнего дня «наружники» проводили впустую. А вот вчера, видишь, выстрелило...
– Что выстрелило? – удивляюсь я. – Девка села в машину к мужику. Она баба красивая, и к ней липнут все, кто хочет ее трахнуть в ближайшую же ночь. Почти каждый день ее кто-то встречает у крыльца на иномарке. И каждый день на разных. Это не вызывает одобрения, но и встревать в ее личную жизнь смысла тоже нет! Пащенко, я ее восемь лет проверял. Лично! А как я умею проверять, ты знаешь. В чем иск? Что тут выстрелило-то?
– Видишь ли, Антон... Со временем люди меняются. Под давлением обстановки шкала ценностей имеет обыкновение тоже меняться... – Пащенко говорил так, словно извинялся. – Она «ссучена», Антон.
– Бред. – Я отмахиваюсь головой от прокурора, как конь от овода.
– Нет. Не бред. Владелец серебристого «Крайслера» – Руслан Егорович Зверков. Помнишь такого?
Зверков... Говорящая голова, торчащая из окна «девятки»... Утро, кустики и задранная над ними задняя лапа Рольфа...
У меня во рту появляется аромат вчера съеденных бутербродов, причем вкус судака перебивает вкус ветчины. Наверное, потому, что я съел бутерброд с рыбой последним...
Куда я сунул свои сигареты?
В левом кармане нет... В правом – тоже...
В брюках? Черта с два.
Наверное, в костюме. Да, в костюме! Я сую руку в карман и не нахожу сигарет.
– Твою мать!!! – Вскочив со стула, я скидываю дубленку и начинаю выворачивать все карманы подряд. – Где эти б...е сигареты?!!
Метнувшись к экрану, я тычу в застывшую на нем иномарку.
– Пащенко!! Все иномарки покупаются и продаются по доверенности!! Ты это знаешь! Ты сам вчера об этом Земе говорил!.. Купил пацан машину, а потом она пять раз продалась! А шестой продал ее Алкиному хахалю!..
– Докрутить кассету до конца? – спрашивает Вадим. – «Наружники» вели «Крайслер» после встречи до самой его остановки.
– Докрути. – Я нахожу свои сигареты на столе прокурора и сажусь перед телевизором.
Через минуту я увидел Зверкова. Сразу после того, как иномарка доехала до офиса какой-то фирмы и тот из нее вышел. Да, это был тот ущербный, который напугал меня у дома... Сомнений в том, что моя Алла встречалась с ним, не оставалось.
Сомнений не было, а поверить увиденному я не мог.
– Зверков – человек Баскова. – Какая-то непомерная тяжесть навалилась на мои плечи так, что я с трудом выдавливал каждое слово. Наверное, был тяжел сегодняшний рабочий день. Я совсем не отдыхаю. – Сам же Басков, как и Сериков, пропал. У них минимум информации и максимум опаски. Они сейчас как подводники в запертом отсеке, которые уже два часа не получали сообщений из командирской рубки. Ты хочешь сказать, что они вышли на Аллу?
