Виктория Платова - Победный ветер, ясный день
— Приехали, — сказал Лу Мартин.
Вывеска была довольно скромной, а крутые ступеньки вели в полуподвал, из чего Бычье Сердце сделал вывод, что «Military», скорее всего, клуб, а не ресторан. Неясно только, какой может быть кухня в местечке с таким воинственным названием: без пушечного мяса здесь наверняка не обойтись.
Внутренности «Military» оказались вскормленными на воспоминаниях о Первой мировой войне, такой, какой она виделась хозяевам заведения. Затянутые в черную рыхлую ткань стены украшали фотографии танков, пушек и покачивающихся на отретушированных волнах субмарин, было даже несколько снимков пугающе натуралистической газовой атаки, призванных, очевидно, улучшать аппетит посетителей.
Барная стойка оказалась стилизованной под кабину аэроплана, а официанты, все, как на подбор, рослые парни, щеголяли в форме солдат немецкой армии и примкнувших к ним венгерских гонведов.
Лу Мартина здесь знали. Во всяком случае, ему приветливо кивнули и бармен (летчик в кожанке, шлеме с очками и щегольским шарфом), и официанты (фельдфебель, вахмистр и вольноопределяющийся). Вольноопределяющийся даже проводил их к столику в углу, отгороженному от остального зала высокой перегородкой.
— Выпьете чего-нибудь? — спросил Лу Мартин у майора.
Распивать спиртные напитки с голубым не входило в планы Бычьего Сердца, и он отрицательно помотал головой.
Лу Мартин настаивать не стал, углубился в изучение меню с изображением Schwere Feldhaubitze [14] на обложке и через минуту выдал официанту заказ. Один только перечень блюд вызвал у Бычьего Сердца изумление: он не представлял, каким образом тщедушный Лу Мартин собирается переваривать такое количество пищи.
— Люблю вкусно поесть, — прокоммонтировал свои неумеренные аппетиты Лу Мартин. — Могу справиться с любой массой. И никогда и ни в чем себе не отказываю.
«Справиться с любой массой», очевидно, касалось не только еды. И Бычье Сердце в очередной раз пожалел о водолазном скафандре для глубоководных работ.
Заказ принесли довольно быстро, Лу Мартин оприходовал гору телячьих потрохов еще быстрее и перешел к окороку со стручковой фасолью. Самое время для начала беседы.
— Итак, — Бычье Сердце поощрил балетного вымученной улыбкой. — Роман Валевский. Вы обещали рассказать мне о Романе Валевском.
— Я помню. Что вас интересует?
— Все. С самого начала и, пожалуйста, поподробнее.
— С самого начала не получится, поскольку в момент зачатия гения меня, как вы понимаете, рядом не было. Но последние семь лет я находился неподалеку. Так что спрашивайте.
— Яхты, — неожиданно для себя выпалил Бычье Сердце. — Имел ли Валевский какое-нибудь отношение к яхтам?
Лу Мартин настолько озадачился, что даже бросил недоеденный окорок.
— В каком смысле — яхты?
— Яхты как хобби, — сказал Бычье Сердце первое, что пришло ему в голову.
— Сомневаюсь.
— Слишком дорогое удовольствие?
— Да нет, дело не в дороговизне или дешевизне. Роман был человеком далеко не бедным, так что такую невинную шалость, как яхта, он вполне мог себе позволить. Но, видите ли… Как хобби яхты не годятся, этим надо заниматься серьезно… Всякие там гроты, бизани и стаксели. И прочие ходовые концы вкупе с мушкелями и слаблинями. Другое дело, когда тебя вывозит зафрахтованное судно с командой профессионалов. Девочки там, танцы-шманцы, шампанское рекой. Но боюсь, на это у Романа никогда не хватало времени.
— Так уж и не хватало?
— Это честно. Он был одержим тем, что считал современным балетом. По семь шкур спускал со всех. Ну и с себя в первую очередь. Он вообще никогда не расслаблялся и другим не позволял расслабиться.
Арбайтен, нихт шлафен, как говорят немцы. Работать, не спать. Только работа его и возвышала, поскольку человеком он был не очень интересным.
— В каком смысле?
— В смысле дураком. — Изрыгнув подобную крамолу, Лу Мартин извинительно улыбнулся.
— Лихо вы о покойном, — не удержался от упрека Бычье Сердце.
— Может быть, я не правильно выразился, — Лу Мартин тотчас же пошел на попятный. — Не дураком, а малообразованным человеком. Нет, что касается балета, тут он был на высоте. А во всем остальном… Он не знал даже простейших вещей.
— Каких?
— Ну, например, когда была англо-бурская война.
— А что, была такая война? — безмерно удивился Бычье Сердце.
Лу Мартин шмыгнул точеным носом и подергал колокольчик в ухе.
— Н-да… Неудачный пример, согласен.
Но он понятия не имел, кто такой Фрейд, а уж о папе Фрейде даже грудные младенцы наслышаны. Про Хемингуэя думал, что это марка машины, а про Скотта Фицджеральда — что команда национальной хоккейной лиги. И так далее… Дремучее невежество, одним словом. И не только искусства это касалось, заметьте. Всего, что было не танцем.
— И никто его не просвещал?
— Просвещали, наверное. Но это такой специфический сорт людей… Он просто не запоминал то, что не было ему нужно здесь и сейчас. Или тотчас же из головы выбрасывал. Я даже сомневался некоторое время, умеет ли он читать и писать.
Бычье Сердце вдруг вспомнил подпись Валевского на несостоявшемся контракте с Афиной Филипаки — маловразумительная закорючка, достойная ученика младших классов, но никак не двадцатисемилетнего мужчины, художественного руководителя большого творческого коллектива.
— И что?
— Ошибался, каюсь. Прошлым летом, когда во Франции были, он все с путеводителем бегал. Проявил вдруг недюжинный интерес к достопримечательностям… Но это был, так сказать, одномоментный выхлоп. Больше я его с печатной продукцией не видел.
— Понятно. А Куницына?
— А что — Куницына?
— Когда она выходила за него замуж, о чем-то же они разговаривали?..
— Ну, положим, Лика выходила замуж не за Романа, а за «Лиллаби». Очень уж ей заездить хотелось. И потом, когда Валевский танцевал, он был просто неотразим.
Тут любой бы повелся. А поскольку он танцевал большее время суток… Сами понимаете. Красавец-мужчина, хотя и не в моем вкусе… Мне нравится скандинавский тип…
Викинги, варвары… Грубо сколоченные мужественные мужчины с открытыми лицами.
Мужчины опасных профессий… С твердыми кулаками, твердыми глазами, твердыми ч…
Бычье Сердце нахохлился и сжал кулаки, те самые, которые так живописал Лу Мартин. Но балетный и сам понял, что хватил лишку.
— Мы, кажется, отвлеклись, — невинным голосом произнес он, на полуслове обрывая сагу о великом скандинавском герое Сигурде, великом скандинавском молоте Мьелльнире и великом скандинавском копье-Гунгнире.
— Отвлеклись, — подтвердил Бычье Сердце.
— Простите, майор.
— Вернемся к Куницыной. Как вы думаете, могла ли Куницына шантажировать Валевского? И если да — то чем?
— Может быть, вы спросите об этом у нее?
— А вы сами что думаете?
— Ничего, — Лу Мартин хихикнул. — Последние семь лет он вел себя идеально, не давал никаких поводов. С точки зрения шантажиста, я имею в виду. И если Лика и докопалась до чего-то, то ей нужно работать не в «Лиллаби», а у вас, майор. Заведовать аналитическим отделом.
— До чего? До чего она могла докопаться?
Чертов Лу Мартин!.. Вся тщательно продуманная Бычьим Сердцем оборона и гроша ломаного не стоила. И даже если бы сейчас майор был действительно облачен в водолазный скафандр, пользы от него было бы немного. Не больше, чем от туалетной бумаги, обмотанной вокруг бедер. А все из-за того, что гомик держал его за штаны, не прибегая к помощи наманикюренных ручонок. Он все рассчитал, он не пытался соблазнить майора своими прелестями (это мероприятие было связано с риском для жизни), он не спешил подсунуть спекулятивные брошюрки сексолога Игоря Кона — он завлекал Антоху Сиверса гипотетической тайной. Которой, возможно, и сам не обладал. А если обладал? Это «если» и держало на привязи Бычье Сердце. И заставляло терпеливо сносить ужимочки, взглядики, двусмысленные фразочки и плохо завуалированные грязные намеки.
— Роман ведь не всегда был худруком «Лиллаби», правда? Только в последние годы он стал богат и знаменит, а до этого была еще целая жизнь.
— Целая жизнь? — Бычье Сердце недоверчиво хмыкнул. — Вы смеетесь? В двадцать лет — и целая жизнь?
Лу Мартин лучезарно улыбнулся, он смотрел на окружающий мир со своей собственной колокольни, по цвету сливающейся с небом. На колокольне Лу Мартина ценились упругая кожа, зубы без пломб, нерроговевшие ногти, отсутствие трещин на пятках, едва проклюнувшиеся мускулы, нежная поросль на лобке и почти воздушная, не отягченная никакими житейскими проблемами сперма. На колокольне Лу Мартина двадцать лет были довольно приличной цифрой. Самой подходящей — для того, чтобы побродить по смотровой площадке, показать язык всем колоколам, спугнуть всех жирных голубей и начать утомительный спуск — к старости и смерти.
— Это балет, дорогой мой майор. Год в нем идет за два, а то и за три. Поройтесь в прошлом, ваша работа к этому располагает.
